– Это мы о твоем благодетеле.
– Не понял… И кто этот добрый человек, почему я не знаю?
– Так уж и не знаешь… Лев Ефимович.
– Злотник умер?!
– Неделю назад, – ответил уже Вавочкин. – На боевом посту, в собственном кабинете. Говорят, что сердце отказало. – Он нагнулся к столу и доверительно прошептал, словно его могли подслушать: – А на столе перед ним лежали деньги. Много денег. Доллары и евро. И все не оприходованные. Значит, левые. Вот такая петрушка.
– Это новость… – Олег повернул голову к Прусману. – А почему ты считаешь, что Злотник – мой благодетель?
– Ну как же… – Прусман кисло осклабился. – Когда у тебя была большая задолженность перед коммунальщиками за мастерскую, он самолично в ЖЭУ прискакал и деньги внес, чтобы закрыть дело.
– Не знал… – Олег сумрачно посмотрел на Прусмана, который тут же с невинным видом отвел глаза в сторону.
Все понятно, подумал Олег. Так вот, значит, кто претендовал на его мастерскую… Когда Прусман уезжал в Израиль, то свою ему пришлось сдать, а когда возвратился, то другое помещение ему не дали. Поэтому Прусман снимал где-то комнату, за которую платил большие деньги.
– А еще мне рассказали, что в тот день к Злотнику приходил какой-то иностранец, – сказал Вавочкин и потянулся за кусочком семги. – Вахтерше он не понравился. Весь в черном, как пастор. А в руках трость. И лицо высокомерное, неприятное.
– Иностранец? – Олег невольно вздрогнул.
– Ну… Как Союз развалился, так эти иностранцы поперли к нам словно саранча. Что они тут забыли? – Вавочкин вытер салфеткой жирные губы.
– Приезжают нас учить, – меланхолично сказал Шуршиков. – Мы ведь для них дикие люди, которые совсем недавно с дерева на землю упали и пообломали себе хвосты.
– Уж лучше считаться первобытным, нежели быть участником гей-парада, – наконец встрял в разговор и Хрестюк, который до этого сидел молча и дулся на Шуршикова. – У них там на Западе одни «голубые», лесбиянки и проститутки. Толерантные сверхчеловеки… япона мать!
Олег не стал долго рассиживаться, сославшись на то, что его ждет любимая женщина. В противном случае художника просто не отпустили бы. Заказав еще кое-что, в том числе и водку, – чтобы приятели не сочли его жмотом – и оплатив счет, Олег вызвал такси и уехал домой.
В голове у него царил сумбур. А на сердце лежал камень. Предчувствие чего-то нехорошего не покинуло Олега даже в постели, когда он засыпал.
Глава 23
Утром он первым делом позвонил в редакцию газеты «Кто?». Но телефон в приемной почему-то не отвечал.
Тогда Олег узнал в справочном бюро еще два телефонных номера редакции, однако и они оказались немыми, хотя гудки вызова были слышны. Немного поколебавшись, весь в дурных предчувствиях, он быстро плеснул в лицо холодной водой, чтобы освежиться, натянул на себя мятую одежду и, даже не позавтракав, поехал по уже знакомому адресу.
Под окнами редакции толпились люди. Там же стоял милицейский «газик» и люди в форме что-то деловито измеряли рулеткой и строчили в блокнотах.
Повинуясь какому-то безотчетному чувству, Олег не стал входить в здание, а сразу направился к толпе.
– … Смотрю вверх – бат-тюшки-и! – Дородная тетка с румянцем на всю щеку рассказывала свою историю, наверное, в сотый раз; видимо, ей нравилось быть в центре внимания. – Стоит на крыше, руки раскинул, и в небо смотрит. А затем что-то как крикнет – и полетел вниз. Ударился об асфальт – и кровища как брызнет! А я рядом, не могу с места сдвинуться…
– Что тут случилось? – спросил Олег у хмурого мужичка, который курил дешевую сигарету, судя по запаху дыма, и все время сплевывал.
– Птц… Самоубица… птц… С крыши прыгнул… птц…
– Главный редактор газеты «Кто?», – уточнил другой мужчина, постарше и в очках. – И что это ему вздумалось с крыши сигать?
– Довели человека, – авторитетно заявила тетка. – Уж я-то знаю. Каждый месяц проверки. Из судов не вылезал. Кто такое выдержит?
– Убили его, – авторитетно заявил третий мужчина, одетый в приличный костюм, с виду интеллигент. – У нас всех убивают, кто за правду стоит горой.
– Он сам прыгнул! – взвилась тетка, как ошпаренная. – Я что, вру?!
– Нет, мы вам верим, но…
– Своими глазами видела! Один он был на крыше. Никто его не подталкивал. И нечего сплетничать.
– Я знал его, – угрюмо сказал мужчина в очках. – Лично. Не такой это человек, чтобы кончить жизнь самоубийством. Он был настоящий боец. Сломать его было невозможно. Таких людей природа штампует в единичных экземплярах. Нет, здесь что-то другое…
Олег больше не стал слушать их версии и домыслы. Он увидел стоявшего немного в стороне сотрудника редакции – взлохмаченного молодого человека в очках, которые он время от времени снимал и промокал слезы на глазах не очень свежим носовым платком.
– Здравствуйте, – негромко сказал Олег, подходя к нему вплотную.
Лохматый журналист, занятый своими невеселыми мыслями, испуганно отшатнулся, но потом опомнился и ответил:
– Здрл… ствуйте…
«Так он еще и косноязычен», – огорчился Олег. С таким много не поговоришь.
– Почему Верлен Аркадиевич так поступил? – спросил он прямо, без обиняков.
– Вы журналист?
– Нет. Я художник. Но с вашим шефом был знаком.
– А, вспомнил… Я вас видел… вчера. Ничего не могу понять… не знаю… – Очкарик ужимками изобразил крайнюю степень недоумения и растерянности; мимика у него была потрясающая. – Пришли на работу, секретарши нет на месте, кабинет главного замкнут… Я был в приемной, когда это случилось. Что-то пролетело мимо окна – и хрясь! А потом женщина закричала… так страшно и пронзительно… бр-р! – Его речь была очень невнятной – может, от большого волнения – но Олег все же понимал, что он говорит.
– Секретарша так и не появилась?
– Не-а. Следователь уже искал ее. На квартиру звонили – нету… Это на нее непохоже. Она даже больной на работу приходила. Очень ответственная.
– Посоветуйте сотрудникам милиции съездить к секретарше домой. Может, и с нею что-то случилось, – сказал Олег и быстро отошел от очкарика, чтобы избежать расспросов.
Сев в машину, он некоторое время бездумно смотрел прямо перед собой. Потом включил мотор и направился в сторону своей мастерской. По дороге Олег заехал на рынок, купил парной свинины и зелени.
В мастерской он разжег камин, подсыпал туда древесных углей, порезал мясо на куски, посолил, поперчил и положил на сильно разогретую решетку. Спустя полчаса Олег уже сидел за столом и закусывал водку хорошо прожаренной свининой.
Он пил, не ощущая вкуса – машинально, рюмка за рюмкой. Горячий жир стекал по подбородку на рубаху, но художник этого не замечал. Осушив одну бутылку, он достал из холодильника вторую, но желанное опьянение все не наступало.
Чувство полнейшей опустошенности и безысходности пригибало его к столу совершенно осязаемо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
– Не понял… И кто этот добрый человек, почему я не знаю?
– Так уж и не знаешь… Лев Ефимович.
– Злотник умер?!
– Неделю назад, – ответил уже Вавочкин. – На боевом посту, в собственном кабинете. Говорят, что сердце отказало. – Он нагнулся к столу и доверительно прошептал, словно его могли подслушать: – А на столе перед ним лежали деньги. Много денег. Доллары и евро. И все не оприходованные. Значит, левые. Вот такая петрушка.
– Это новость… – Олег повернул голову к Прусману. – А почему ты считаешь, что Злотник – мой благодетель?
– Ну как же… – Прусман кисло осклабился. – Когда у тебя была большая задолженность перед коммунальщиками за мастерскую, он самолично в ЖЭУ прискакал и деньги внес, чтобы закрыть дело.
– Не знал… – Олег сумрачно посмотрел на Прусмана, который тут же с невинным видом отвел глаза в сторону.
Все понятно, подумал Олег. Так вот, значит, кто претендовал на его мастерскую… Когда Прусман уезжал в Израиль, то свою ему пришлось сдать, а когда возвратился, то другое помещение ему не дали. Поэтому Прусман снимал где-то комнату, за которую платил большие деньги.
– А еще мне рассказали, что в тот день к Злотнику приходил какой-то иностранец, – сказал Вавочкин и потянулся за кусочком семги. – Вахтерше он не понравился. Весь в черном, как пастор. А в руках трость. И лицо высокомерное, неприятное.
– Иностранец? – Олег невольно вздрогнул.
– Ну… Как Союз развалился, так эти иностранцы поперли к нам словно саранча. Что они тут забыли? – Вавочкин вытер салфеткой жирные губы.
– Приезжают нас учить, – меланхолично сказал Шуршиков. – Мы ведь для них дикие люди, которые совсем недавно с дерева на землю упали и пообломали себе хвосты.
– Уж лучше считаться первобытным, нежели быть участником гей-парада, – наконец встрял в разговор и Хрестюк, который до этого сидел молча и дулся на Шуршикова. – У них там на Западе одни «голубые», лесбиянки и проститутки. Толерантные сверхчеловеки… япона мать!
Олег не стал долго рассиживаться, сославшись на то, что его ждет любимая женщина. В противном случае художника просто не отпустили бы. Заказав еще кое-что, в том числе и водку, – чтобы приятели не сочли его жмотом – и оплатив счет, Олег вызвал такси и уехал домой.
В голове у него царил сумбур. А на сердце лежал камень. Предчувствие чего-то нехорошего не покинуло Олега даже в постели, когда он засыпал.
Глава 23
Утром он первым делом позвонил в редакцию газеты «Кто?». Но телефон в приемной почему-то не отвечал.
Тогда Олег узнал в справочном бюро еще два телефонных номера редакции, однако и они оказались немыми, хотя гудки вызова были слышны. Немного поколебавшись, весь в дурных предчувствиях, он быстро плеснул в лицо холодной водой, чтобы освежиться, натянул на себя мятую одежду и, даже не позавтракав, поехал по уже знакомому адресу.
Под окнами редакции толпились люди. Там же стоял милицейский «газик» и люди в форме что-то деловито измеряли рулеткой и строчили в блокнотах.
Повинуясь какому-то безотчетному чувству, Олег не стал входить в здание, а сразу направился к толпе.
– … Смотрю вверх – бат-тюшки-и! – Дородная тетка с румянцем на всю щеку рассказывала свою историю, наверное, в сотый раз; видимо, ей нравилось быть в центре внимания. – Стоит на крыше, руки раскинул, и в небо смотрит. А затем что-то как крикнет – и полетел вниз. Ударился об асфальт – и кровища как брызнет! А я рядом, не могу с места сдвинуться…
– Что тут случилось? – спросил Олег у хмурого мужичка, который курил дешевую сигарету, судя по запаху дыма, и все время сплевывал.
– Птц… Самоубица… птц… С крыши прыгнул… птц…
– Главный редактор газеты «Кто?», – уточнил другой мужчина, постарше и в очках. – И что это ему вздумалось с крыши сигать?
– Довели человека, – авторитетно заявила тетка. – Уж я-то знаю. Каждый месяц проверки. Из судов не вылезал. Кто такое выдержит?
– Убили его, – авторитетно заявил третий мужчина, одетый в приличный костюм, с виду интеллигент. – У нас всех убивают, кто за правду стоит горой.
– Он сам прыгнул! – взвилась тетка, как ошпаренная. – Я что, вру?!
– Нет, мы вам верим, но…
– Своими глазами видела! Один он был на крыше. Никто его не подталкивал. И нечего сплетничать.
– Я знал его, – угрюмо сказал мужчина в очках. – Лично. Не такой это человек, чтобы кончить жизнь самоубийством. Он был настоящий боец. Сломать его было невозможно. Таких людей природа штампует в единичных экземплярах. Нет, здесь что-то другое…
Олег больше не стал слушать их версии и домыслы. Он увидел стоявшего немного в стороне сотрудника редакции – взлохмаченного молодого человека в очках, которые он время от времени снимал и промокал слезы на глазах не очень свежим носовым платком.
– Здравствуйте, – негромко сказал Олег, подходя к нему вплотную.
Лохматый журналист, занятый своими невеселыми мыслями, испуганно отшатнулся, но потом опомнился и ответил:
– Здрл… ствуйте…
«Так он еще и косноязычен», – огорчился Олег. С таким много не поговоришь.
– Почему Верлен Аркадиевич так поступил? – спросил он прямо, без обиняков.
– Вы журналист?
– Нет. Я художник. Но с вашим шефом был знаком.
– А, вспомнил… Я вас видел… вчера. Ничего не могу понять… не знаю… – Очкарик ужимками изобразил крайнюю степень недоумения и растерянности; мимика у него была потрясающая. – Пришли на работу, секретарши нет на месте, кабинет главного замкнут… Я был в приемной, когда это случилось. Что-то пролетело мимо окна – и хрясь! А потом женщина закричала… так страшно и пронзительно… бр-р! – Его речь была очень невнятной – может, от большого волнения – но Олег все же понимал, что он говорит.
– Секретарша так и не появилась?
– Не-а. Следователь уже искал ее. На квартиру звонили – нету… Это на нее непохоже. Она даже больной на работу приходила. Очень ответственная.
– Посоветуйте сотрудникам милиции съездить к секретарше домой. Может, и с нею что-то случилось, – сказал Олег и быстро отошел от очкарика, чтобы избежать расспросов.
Сев в машину, он некоторое время бездумно смотрел прямо перед собой. Потом включил мотор и направился в сторону своей мастерской. По дороге Олег заехал на рынок, купил парной свинины и зелени.
В мастерской он разжег камин, подсыпал туда древесных углей, порезал мясо на куски, посолил, поперчил и положил на сильно разогретую решетку. Спустя полчаса Олег уже сидел за столом и закусывал водку хорошо прожаренной свининой.
Он пил, не ощущая вкуса – машинально, рюмка за рюмкой. Горячий жир стекал по подбородку на рубаху, но художник этого не замечал. Осушив одну бутылку, он достал из холодильника вторую, но желанное опьянение все не наступало.
Чувство полнейшей опустошенности и безысходности пригибало его к столу совершенно осязаемо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75