Он вспомнил, как дал Эльвире первые дозы яда в бокале с шампанским, которое она так любила. Спустя пару дней, когда зелье стало действовать и она ослабела настолько, что не смогла бы сопротивляться, даже зная, чем ее потчуют, он уже делал это открыто. Но ей даже в голову не приходило, что он ей дает. И лишь в последние часы она догадалась — он прочитал это в ее глубоко запавших глазах.
Но сейчас у него не было причин скрывать от Корделии своих намерений. Сказать по правде, он и не собирался этого делать.
Около двух часов ночи он начал чувствовать, что слабость отступает. Каждый раз, просыпаясь после краткого забытья, он чувствовал себя все более сильным и решительным, а головокружение, к его величайшему облегчению, отпустило его. Встав с кресла, чтобы проверить это, он понял, что голова больше не кружится. Наверное, решил он для себя, это была какая-то незначительная инфекция, затуманившая его сознание. Абсурдно было бы подозревать, что на него навели порчу.
Дворец был тих, и в его собственных апартаментах царила полная тишина. Слуги давно лежали в своих кроватях.
Корделия вернулась в свою спальню около часа тому назад.
Теперь она наверняка уже спит.
Он взял в руки четыре куска витого шелкового шнура, подергал, проверяя на прочность. Этот шнур удержит в постели хрупкое тело Корделии, несмотря на ее сопротивление.
Намотав шнур на руку, он взял с туалетного столика неглубокую серебряную чашку и понюхал ее содержимое. Горькая усмешка скользнула по его губам. Настойка можжевельника.
Не зря на языке сутенеров и повивальных бабок она называется «покров стыда». И еще она известна как «восстановитель стройных фигур и честных репутаций» и именно для этих целей и будет использована этой ночью.
Он осторожно прошел в гардеробную Корделии и повернул ручку двери, ведущей в спальню. В комнате было темно, лишь слабый свет луны падал сквозь полуоткрытые занавеси на окнах. Подойдя к, кровати, он беззвучно отодвинул полог в головах постели. Фигура Корделии неясно обрисовывалась под одеялом. Она крепко спала лежа на спине, руки ее были заброшены за голову.
Зайдя за спинку кровати, он привязал ее правую руку к деревянной балясине. Но даже в глубоком сне она почувствовала, что к ней приближается нечто ужасное, и стала постепенно приходить в себя. Она лишь наполовину проснулась, пытаясь понять, что происходит, когда веревка обвила ее другую руку. И эта рука тоже оказалась привязанной к спинке кровати, пока она открывала рот, чтоб вскрикнуть.
— Кричи, если хочешь. Никто не поможет тебе.
Холодный голос Михаэля донесся до нее словно из длинного туннеля. Она забилась, пытаясь освободиться, и наконец увидела его темную фигуру.
О Боже, что он собирается делать? Неужели убить?
Она снова попыталась вырваться, подняла ноги, чтобы ударить его. Он увернулся, схватил в руки одно колено и засмеялся. По лицу, освещенному луной, скользнула довольная улыбка, и она поняла, что оказываемое ему сопротивление только усиливало его удовольствие.
— Нет! — Протестующий крик вырвался у нее из груди, когда он вытянул ее ногу и привязал к кровати. — Нет!
Но он, не обращая никакого внимания на ее крики, привязал и другую ногу, так что она оказалась распростерта на кровати с протянутыми в стороны руками и ногами и смотрела на него глазами, потемневшими от ужаса.
— Ну а теперь, моя дорогая, — произнес он, присаживаясь на кровати у изголовья, — я хочу дать тебе кое-что выпить. И чем скорее ты это выпьешь, тем быстрее окончатся твои неприятности.
Она покачала головой, распущенные волосы упали вдоль ее лица, оттеняя своей чернотой его смертную бледность. Он собирается убить ее точно так же, как убил Эльвиру.
Она попыталась снова крикнуть, но звуки застряли у нее в горле — так силен был внушаемый им страх. Когда он поднес к ее губам серебряную чашку, она отвернула лицо.
Тогда он нагнулся над ней и вылил содержимое чашки прямо ей в горло. Она закашлялась и проглотила горьковатую, пахнущую травами и какими-то лекарствами жидкость.
Он еще немного подержал ее, пока не убедился, что она проглотила зелье до последней капли, потом отпустил ее и встал.
— Ты не родишь ублюдка, — жестоко произнес он. — Кого бы ты ни носила сейчас, к утру ты избавишься от него.
А потом, проклятая сука, ты будешь лежать подо мной день и ночь, пока» не зачнешь моего сына.
Не понимая, она уставилась на него взглядом, полным ужаса от того, что ей сейчас пришлось пережить.
— Теперь я оставлю тебя наедине с твоим воображением.
С этими словами он развязал удерживающие ее веревки, потом выпрямился, и она разглядела змеиную улыбку на его губах.
— Сомневаюсь, что тебе предстоит приятная ночь, но уверен, что наказание соответствует проступку.
Он вышел из комнаты. Она услышала, как хлопнула дверь и снаружи в замке повернулся ключ. Она осталась одна.
Милосердный Господь, что же Михаэль дал ей? Она попыталась перебороть объявший ее ужас, чтобы не лишиться способности рассуждать. Как он сказал? «Ты не родишь ублюдка».
Теперь она поняла, что за снадобье он заставил ее выпить. Нечто такое, что прерывает беременность. Должно быть, он каким-то образом узнал про их отношения с Лео. Но как? И в довершение всего она даже не знает, действительно ли беременна. Даже если она и носит в себе ребенка, то это наверняка ребенок Михаэля. Лео всегда был в этом отношении осторожен.
Она села в постели. Когда же зелье начнет действовать?
И как его действие проявится? Сама мысль о том, как некая чужеродная субстанция начала внутри ее свою разрушительную работу, была столь страшна, что черная пелена ужаса едва не затмила ее сознание, но она усилием воли заставила себя успокоиться.
Она закрыла глаза, чувствуя, как по щекам сбегают горячие слезы, и постаралась заснуть. Пусть побыстрее пройдет эта ужасная ночь.
Под утро начались судороги. Она стонала, скорчившись от боли, стараясь в то же время как-то расслабить сведенные мышцы живота. Боль была куда сильнее, чем обычно во время месячных, да и кровь текла обильнее. Внезапно она почувствовала такую слабость, что не могла пошевельнуться, не могла посмотреть, что с ней происходит.
Простыни под ней промокли от крови, слабость наваливалась волнами.
Неужели она погибнет от потери крови? Корделия открыла рот и крикнула. Она кричала еще, и еще, пока от усилий не заболело горло. Но вот в салоне послышались какие-то звуки, затем голоса и чьи-то шаги. Ручка двери повернулась, но замок не позволил двери открыться. Она снова закричала.
Дверь гардеробной открылась, и в комнату вошел Михаэль.
— Прекрати мяукать, сука!
Он подошел и отбросил в сторону одеяло, с отвращением глядя на лужу крови, в которой лежала Корделия. Потом перевел взгляд на ее лицо и спокойным тоном довольно произнес:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Но сейчас у него не было причин скрывать от Корделии своих намерений. Сказать по правде, он и не собирался этого делать.
Около двух часов ночи он начал чувствовать, что слабость отступает. Каждый раз, просыпаясь после краткого забытья, он чувствовал себя все более сильным и решительным, а головокружение, к его величайшему облегчению, отпустило его. Встав с кресла, чтобы проверить это, он понял, что голова больше не кружится. Наверное, решил он для себя, это была какая-то незначительная инфекция, затуманившая его сознание. Абсурдно было бы подозревать, что на него навели порчу.
Дворец был тих, и в его собственных апартаментах царила полная тишина. Слуги давно лежали в своих кроватях.
Корделия вернулась в свою спальню около часа тому назад.
Теперь она наверняка уже спит.
Он взял в руки четыре куска витого шелкового шнура, подергал, проверяя на прочность. Этот шнур удержит в постели хрупкое тело Корделии, несмотря на ее сопротивление.
Намотав шнур на руку, он взял с туалетного столика неглубокую серебряную чашку и понюхал ее содержимое. Горькая усмешка скользнула по его губам. Настойка можжевельника.
Не зря на языке сутенеров и повивальных бабок она называется «покров стыда». И еще она известна как «восстановитель стройных фигур и честных репутаций» и именно для этих целей и будет использована этой ночью.
Он осторожно прошел в гардеробную Корделии и повернул ручку двери, ведущей в спальню. В комнате было темно, лишь слабый свет луны падал сквозь полуоткрытые занавеси на окнах. Подойдя к, кровати, он беззвучно отодвинул полог в головах постели. Фигура Корделии неясно обрисовывалась под одеялом. Она крепко спала лежа на спине, руки ее были заброшены за голову.
Зайдя за спинку кровати, он привязал ее правую руку к деревянной балясине. Но даже в глубоком сне она почувствовала, что к ней приближается нечто ужасное, и стала постепенно приходить в себя. Она лишь наполовину проснулась, пытаясь понять, что происходит, когда веревка обвила ее другую руку. И эта рука тоже оказалась привязанной к спинке кровати, пока она открывала рот, чтоб вскрикнуть.
— Кричи, если хочешь. Никто не поможет тебе.
Холодный голос Михаэля донесся до нее словно из длинного туннеля. Она забилась, пытаясь освободиться, и наконец увидела его темную фигуру.
О Боже, что он собирается делать? Неужели убить?
Она снова попыталась вырваться, подняла ноги, чтобы ударить его. Он увернулся, схватил в руки одно колено и засмеялся. По лицу, освещенному луной, скользнула довольная улыбка, и она поняла, что оказываемое ему сопротивление только усиливало его удовольствие.
— Нет! — Протестующий крик вырвался у нее из груди, когда он вытянул ее ногу и привязал к кровати. — Нет!
Но он, не обращая никакого внимания на ее крики, привязал и другую ногу, так что она оказалась распростерта на кровати с протянутыми в стороны руками и ногами и смотрела на него глазами, потемневшими от ужаса.
— Ну а теперь, моя дорогая, — произнес он, присаживаясь на кровати у изголовья, — я хочу дать тебе кое-что выпить. И чем скорее ты это выпьешь, тем быстрее окончатся твои неприятности.
Она покачала головой, распущенные волосы упали вдоль ее лица, оттеняя своей чернотой его смертную бледность. Он собирается убить ее точно так же, как убил Эльвиру.
Она попыталась снова крикнуть, но звуки застряли у нее в горле — так силен был внушаемый им страх. Когда он поднес к ее губам серебряную чашку, она отвернула лицо.
Тогда он нагнулся над ней и вылил содержимое чашки прямо ей в горло. Она закашлялась и проглотила горьковатую, пахнущую травами и какими-то лекарствами жидкость.
Он еще немного подержал ее, пока не убедился, что она проглотила зелье до последней капли, потом отпустил ее и встал.
— Ты не родишь ублюдка, — жестоко произнес он. — Кого бы ты ни носила сейчас, к утру ты избавишься от него.
А потом, проклятая сука, ты будешь лежать подо мной день и ночь, пока» не зачнешь моего сына.
Не понимая, она уставилась на него взглядом, полным ужаса от того, что ей сейчас пришлось пережить.
— Теперь я оставлю тебя наедине с твоим воображением.
С этими словами он развязал удерживающие ее веревки, потом выпрямился, и она разглядела змеиную улыбку на его губах.
— Сомневаюсь, что тебе предстоит приятная ночь, но уверен, что наказание соответствует проступку.
Он вышел из комнаты. Она услышала, как хлопнула дверь и снаружи в замке повернулся ключ. Она осталась одна.
Милосердный Господь, что же Михаэль дал ей? Она попыталась перебороть объявший ее ужас, чтобы не лишиться способности рассуждать. Как он сказал? «Ты не родишь ублюдка».
Теперь она поняла, что за снадобье он заставил ее выпить. Нечто такое, что прерывает беременность. Должно быть, он каким-то образом узнал про их отношения с Лео. Но как? И в довершение всего она даже не знает, действительно ли беременна. Даже если она и носит в себе ребенка, то это наверняка ребенок Михаэля. Лео всегда был в этом отношении осторожен.
Она села в постели. Когда же зелье начнет действовать?
И как его действие проявится? Сама мысль о том, как некая чужеродная субстанция начала внутри ее свою разрушительную работу, была столь страшна, что черная пелена ужаса едва не затмила ее сознание, но она усилием воли заставила себя успокоиться.
Она закрыла глаза, чувствуя, как по щекам сбегают горячие слезы, и постаралась заснуть. Пусть побыстрее пройдет эта ужасная ночь.
Под утро начались судороги. Она стонала, скорчившись от боли, стараясь в то же время как-то расслабить сведенные мышцы живота. Боль была куда сильнее, чем обычно во время месячных, да и кровь текла обильнее. Внезапно она почувствовала такую слабость, что не могла пошевельнуться, не могла посмотреть, что с ней происходит.
Простыни под ней промокли от крови, слабость наваливалась волнами.
Неужели она погибнет от потери крови? Корделия открыла рот и крикнула. Она кричала еще, и еще, пока от усилий не заболело горло. Но вот в салоне послышались какие-то звуки, затем голоса и чьи-то шаги. Ручка двери повернулась, но замок не позволил двери открыться. Она снова закричала.
Дверь гардеробной открылась, и в комнату вошел Михаэль.
— Прекрати мяукать, сука!
Он подошел и отбросил в сторону одеяло, с отвращением глядя на лужу крови, в которой лежала Корделия. Потом перевел взгляд на ее лицо и спокойным тоном довольно произнес:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98