– Он пристально взглянул на Мадлен. – Наверное, меня все-таки больше любили, чем тебя. Но в этой любви не хватало... страсти.
Мадлен догадалась, что он имеет в виду женщин. Сердце ее болезненно сжалось, и она сделала еще один глоток из своего бокала. Томас так пристально смотрел на нее, что ей стало не по себе.
Он хочет понять, что она за человек. Он уже знает, кто она такая, и теперь ему хочется узнать, что она собой представляет. Невеселое прошлое превратило ее в сильную независимую женщину, и эта независимость гораздо важнее для нее, чем любовь, которой у нее никогда и не было.
Мадлен поставила бокал на чайный столик и продолжила свой рассказ:
– В двадцать лет я покинула Францию. Отправилась в Англию, чтобы познакомиться с родственниками отца. Меня приняли без особой теплоты. Что ж, ничего удивительного. Ведь я для них чужая. Наполовину француженка, к тому же незаконнорожденная. Со мной были вежливы, но не более того. Я пробыла там три недели. Затем отправилась в ведомство сэра Райли в поисках работы.
Томас поморщился. Заметив это, Мадлен усмехнулась.
– Я все понимаю, – кивнула она. – Сейчас, оглядываясь назад, я и сама удивляюсь своей дерзости. Все едва ли не смеялись мне в лицо. Но я проявила настойчивость и продолжала ходить к сэру Райли. Донимала его в течение многих недель. Наконец поняла, что он ни за что не возьмет к себе женщину, особенно француженку, и вернулась во Францию. Но я поклялась, что сделаю для блага Англии все, что смогу. Это было девять лет назад, а кажется... что вчера.
Три года я работала самостоятельно. По крупицам собирала информацию, интересовавшую, как мне казалось, английское правительство, и отправляла ее сэру Райли с припиской: «С наилучшими пожеланиями от француженки». – Глаза Мадлен лукаво блеснули. – Он знал, кто ему пишет, и мне это было приятно. Днем я жила жизнью парижской светской львицы: при помощи всевозможных уловок заводила нужные знакомства и становилась любовницей тех влиятельных персон, которые могли быть мне полезны. Я стала такой, какой хотела стать. Полагаю, что из меня получилась лучшая актриса, чем из матери.
Мадлен взглянула Томасу прямо в глаза. Он нисколько не был шокирован ее откровениями, и Мадлен решила рассказать ему все. Она поняла: Томас не станет судить ее слишком строго.
– Время от времени я танцевала в вонючих прокуренных залах, – продолжала Мадлен. – Пьяные мужчины бросали мне деньги и делали недвусмысленные предложения. К счастью, те влиятельные люди, с которыми я имела дело днем, не имели ничего общего с завсегдатаями ночных заведений, где приходилось танцевать. Мне нужны были деньги, и я знала, что сэр Райли в конце концов возьмет меня к себе. Когда – лишь вопрос времени.
Закинув ногу на ногу, Томас заметил:
– Довольно наивно, тебе не кажется? Мадлен пожала плечами:
– Да, я была очень наивной. И необыкновенно самоуверенной.
Томас сделал глоток бренди и кивнул:
– Продолжай, пожалуйста.
Мадлен медлила. Но, решив быть откровенной до конца, вновь заговорила:
– Как-то раз, лежа в постели с овдовевшим французским дипломатом, я узнала удивительную новость. Разумеется, этот дипломат понятия не имел, кто я такая, за что впоследствии и поплатился. Так вот, он рассказал мне, что Бодро и Шартран, французские агенты, арестованные англичанами, намеревались бежать – сообщники должны были устроить им побег во время перевозки из лондонского зала суда в Ньюгейтскую тюрьму. Да, их намеревались освободить, даже если для этого потребовалось бы применить силу. – На губах Мадлен заиграла дьявольская усмешка. – Именно за такой информацией я и охотилась целых три года. Столь важные сведения нельзя было передавать сэру Райли в письменной форме, поэтому я отправилась в Лондон – всего на два дня. Несколько часов я дожидалась в холодном и мрачном холле, и наконец сэр Райли соизволил принять меня. Мой приезд удивил и даже позабавил его. Однако, узнав, что привело меня в Лондон, он сделал соответствующие выводы.
Во всяком случае, когда мне стало известно, что люди, участвовавшие в подготовке побега, арестованы, а Шартран и Бодро в тюрьме, я поняла: мне удалось доказать сэру Райли свою полезность. Вскоре меня встретил возле моего дома в Париже один англичанин, и через двадцать четыре часа я стала Мадлен Дюмэ, вдовой мифического Жоржа Дюмэ. Меня направили в Марсель, где началась моя карьера...
Томас улыбнулся:
– В ведомстве сэра Райли тебя прекрасно знают. Более того, очень ценят и восхищаются тобой.
Мадлен знала об этом, но все же похвала Томаса чрезвычайно обрадовала ее.
– Даже невзирая на то, что я француженка? – спросила она.
– Особенно потому, что ты француженка.
Лучшего комплимента Мадлен еще не доводилось слышать. Подавшись к собеседнику, она взяла его за руку и легонько сжала ее. Потом вдруг воскликнула:
– Томас, я обожаю свою работу! А без нее не смогла бы прожить – ведь только так я могу приносить пользу Англии, стране, которую считаю своей родиной. И я совершенно сознательно веду такую жизнь, потому что твердо знаю: в этом мое предназначение. Так будет всегда, и ничего другого мне от жизни не нужно. Ведь любовь... она приходит и уходит.
Наверное, целую минуту Томас молча смотрел на нее. Смотрел так пристально, словно пытался заглянуть ей в душу. От этого взгляда Мадлен стало не по себе, и она невольно отодвинулась.
Томас вдруг нахмурился:
– Мне кажется, что для тебя любовь быстротечна, потому что ты никогда не впускала ее сюда... – Он коснулся ее виска кончиками пальцев. – И сюда. – Рука его скользнула к ее груди. – И я абсолютно уверен: если этого не произойдет, ты будешь прекрасной шпионкой, но никогда не сможешь жить полной жизнью, никогда не станешь по-настоящему счастливой. А пока что... Уверяю тебя, Мадлен, пока что ты сама себя не понимаешь. И очень ошибаешься, если думаешь, что знаешь, в чем твое предназначение.
Мадлен почувствовала, как по спине у нее пробежали мурашки. Слова Томаса ошеломили ее, хотя ей казалось, что она не вполне его понимает. Впрочем, она не раз убеждалась: мужчин иногда не так-то просто понять.
– Но ведь сейчас меня никто не любит, – пробормотала она. – Однако я вполне довольна своей жизнью и даже счастлива. Я же сказала: мне больше ничего от жизни не нужно.
Томас тяжко вздохнул:
– Ты меня не поняла, Мадлен. Тебе никогда не удастся узнать, любит ли тебя кто-то или нет, потому что ты не открыта для любви. И тебе ничего от жизни не нужно, потому что ты сама себя еще не знаешь. Пойми, твоя служба – это только часть жизни. Без любви жизнь не может быть полной. Томас придвинулся поближе к Мадлен, теперь она чувствовала исходившее от него тепло и видела, как в его глазах отражается пламя камина.
– Благодаря службе ты имеешь средства к существованию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Мадлен догадалась, что он имеет в виду женщин. Сердце ее болезненно сжалось, и она сделала еще один глоток из своего бокала. Томас так пристально смотрел на нее, что ей стало не по себе.
Он хочет понять, что она за человек. Он уже знает, кто она такая, и теперь ему хочется узнать, что она собой представляет. Невеселое прошлое превратило ее в сильную независимую женщину, и эта независимость гораздо важнее для нее, чем любовь, которой у нее никогда и не было.
Мадлен поставила бокал на чайный столик и продолжила свой рассказ:
– В двадцать лет я покинула Францию. Отправилась в Англию, чтобы познакомиться с родственниками отца. Меня приняли без особой теплоты. Что ж, ничего удивительного. Ведь я для них чужая. Наполовину француженка, к тому же незаконнорожденная. Со мной были вежливы, но не более того. Я пробыла там три недели. Затем отправилась в ведомство сэра Райли в поисках работы.
Томас поморщился. Заметив это, Мадлен усмехнулась.
– Я все понимаю, – кивнула она. – Сейчас, оглядываясь назад, я и сама удивляюсь своей дерзости. Все едва ли не смеялись мне в лицо. Но я проявила настойчивость и продолжала ходить к сэру Райли. Донимала его в течение многих недель. Наконец поняла, что он ни за что не возьмет к себе женщину, особенно француженку, и вернулась во Францию. Но я поклялась, что сделаю для блага Англии все, что смогу. Это было девять лет назад, а кажется... что вчера.
Три года я работала самостоятельно. По крупицам собирала информацию, интересовавшую, как мне казалось, английское правительство, и отправляла ее сэру Райли с припиской: «С наилучшими пожеланиями от француженки». – Глаза Мадлен лукаво блеснули. – Он знал, кто ему пишет, и мне это было приятно. Днем я жила жизнью парижской светской львицы: при помощи всевозможных уловок заводила нужные знакомства и становилась любовницей тех влиятельных персон, которые могли быть мне полезны. Я стала такой, какой хотела стать. Полагаю, что из меня получилась лучшая актриса, чем из матери.
Мадлен взглянула Томасу прямо в глаза. Он нисколько не был шокирован ее откровениями, и Мадлен решила рассказать ему все. Она поняла: Томас не станет судить ее слишком строго.
– Время от времени я танцевала в вонючих прокуренных залах, – продолжала Мадлен. – Пьяные мужчины бросали мне деньги и делали недвусмысленные предложения. К счастью, те влиятельные люди, с которыми я имела дело днем, не имели ничего общего с завсегдатаями ночных заведений, где приходилось танцевать. Мне нужны были деньги, и я знала, что сэр Райли в конце концов возьмет меня к себе. Когда – лишь вопрос времени.
Закинув ногу на ногу, Томас заметил:
– Довольно наивно, тебе не кажется? Мадлен пожала плечами:
– Да, я была очень наивной. И необыкновенно самоуверенной.
Томас сделал глоток бренди и кивнул:
– Продолжай, пожалуйста.
Мадлен медлила. Но, решив быть откровенной до конца, вновь заговорила:
– Как-то раз, лежа в постели с овдовевшим французским дипломатом, я узнала удивительную новость. Разумеется, этот дипломат понятия не имел, кто я такая, за что впоследствии и поплатился. Так вот, он рассказал мне, что Бодро и Шартран, французские агенты, арестованные англичанами, намеревались бежать – сообщники должны были устроить им побег во время перевозки из лондонского зала суда в Ньюгейтскую тюрьму. Да, их намеревались освободить, даже если для этого потребовалось бы применить силу. – На губах Мадлен заиграла дьявольская усмешка. – Именно за такой информацией я и охотилась целых три года. Столь важные сведения нельзя было передавать сэру Райли в письменной форме, поэтому я отправилась в Лондон – всего на два дня. Несколько часов я дожидалась в холодном и мрачном холле, и наконец сэр Райли соизволил принять меня. Мой приезд удивил и даже позабавил его. Однако, узнав, что привело меня в Лондон, он сделал соответствующие выводы.
Во всяком случае, когда мне стало известно, что люди, участвовавшие в подготовке побега, арестованы, а Шартран и Бодро в тюрьме, я поняла: мне удалось доказать сэру Райли свою полезность. Вскоре меня встретил возле моего дома в Париже один англичанин, и через двадцать четыре часа я стала Мадлен Дюмэ, вдовой мифического Жоржа Дюмэ. Меня направили в Марсель, где началась моя карьера...
Томас улыбнулся:
– В ведомстве сэра Райли тебя прекрасно знают. Более того, очень ценят и восхищаются тобой.
Мадлен знала об этом, но все же похвала Томаса чрезвычайно обрадовала ее.
– Даже невзирая на то, что я француженка? – спросила она.
– Особенно потому, что ты француженка.
Лучшего комплимента Мадлен еще не доводилось слышать. Подавшись к собеседнику, она взяла его за руку и легонько сжала ее. Потом вдруг воскликнула:
– Томас, я обожаю свою работу! А без нее не смогла бы прожить – ведь только так я могу приносить пользу Англии, стране, которую считаю своей родиной. И я совершенно сознательно веду такую жизнь, потому что твердо знаю: в этом мое предназначение. Так будет всегда, и ничего другого мне от жизни не нужно. Ведь любовь... она приходит и уходит.
Наверное, целую минуту Томас молча смотрел на нее. Смотрел так пристально, словно пытался заглянуть ей в душу. От этого взгляда Мадлен стало не по себе, и она невольно отодвинулась.
Томас вдруг нахмурился:
– Мне кажется, что для тебя любовь быстротечна, потому что ты никогда не впускала ее сюда... – Он коснулся ее виска кончиками пальцев. – И сюда. – Рука его скользнула к ее груди. – И я абсолютно уверен: если этого не произойдет, ты будешь прекрасной шпионкой, но никогда не сможешь жить полной жизнью, никогда не станешь по-настоящему счастливой. А пока что... Уверяю тебя, Мадлен, пока что ты сама себя не понимаешь. И очень ошибаешься, если думаешь, что знаешь, в чем твое предназначение.
Мадлен почувствовала, как по спине у нее пробежали мурашки. Слова Томаса ошеломили ее, хотя ей казалось, что она не вполне его понимает. Впрочем, она не раз убеждалась: мужчин иногда не так-то просто понять.
– Но ведь сейчас меня никто не любит, – пробормотала она. – Однако я вполне довольна своей жизнью и даже счастлива. Я же сказала: мне больше ничего от жизни не нужно.
Томас тяжко вздохнул:
– Ты меня не поняла, Мадлен. Тебе никогда не удастся узнать, любит ли тебя кто-то или нет, потому что ты не открыта для любви. И тебе ничего от жизни не нужно, потому что ты сама себя еще не знаешь. Пойми, твоя служба – это только часть жизни. Без любви жизнь не может быть полной. Томас придвинулся поближе к Мадлен, теперь она чувствовала исходившее от него тепло и видела, как в его глазах отражается пламя камина.
– Благодаря службе ты имеешь средства к существованию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71