Сегодня утром он решил, что если Кэти еще раз посмеет поднять его на смех, он стукнет ее. Но драка с Билли заставила его позабыть об этом решении. Теперь Брет поразмыслил хорошенько и понял, что отец не похвалил бы его за драку с девчонкой.
Он закрыл глаза и приложил мешочек со льдом к распухшему веку, которое слабо подергивалось. Он слышал, как миссис Де Норманди ходила по комнате, наводя порядок – открывала и закрывала шкафы, переставляла вещи с места на место. Все это очень напоминало то, как мама накрывала на стол перед обедом.
НЕ ДУМАЙ ОБ ЭТОМ!
Дело не в том, что ему хотелось думать о маме. Просто иногда против воли вспоминалось, например, как она чесала ему спину, когда они вместе смотрели телевизор; или как она кричала громче всех, когда он поймал трудный мяч, летевший прямо в ворота – дело было на матче Малой Лиги; или как она обнимала его перед сном. Если долго не удавалось отвязаться от этих воспоминаний, Брет чувствовал себя паршиво. Он больше не плакал – во всяком случае, по ночам. Но бывало, что он впадал в какое-то странное оцепенение: мог на несколько минут выпасть из жизни и приходил в себя только после того, как кто-нибудь хлопал его по плечу или возмущенно кричал на него. Очнувшись, он часто и рассеянно моргал, чувствуя себя полным идиотом.
То же самое произошло сегодня на перемене.
Стоило ему выйти на запорошенный снегом школьный двор, как он оказался во власти воспоминаний и не мог думать ни о чем, кроме того, как сильно мама любила снег. Брет пришел в себя, когда увидел прямо перед собой Билли Макаллистера, который вдруг крикнул:
– Брет, черт побери, да что с тобой?
– Прости, Билли, – пробормотал Брет, не понимая, что в его поведении вызвало такую бурную реакцию товарища.
– Перестань, Билли, – вмешался Шери Линдли. – Ничего такого он не сделал. И потом, миссис Кьюрек просила нас внимательнее относиться к Брету, помнишь?
– Ах да, я и забыл, – хмуро отозвался Билли. – Его мать теперь ничем не отличается от какого-нибудь овоща. Прости, Брет.
Брет помнил лишь то, как с криком «Моя мама никакой не овощ!» бросился на Билли. В следующий миг раздался резкий свисток, и мистер Мони разнял их. И вот Брет сидел в учительской и думал, как теперь снова покажется на глаза товарищам.
– Бретти?
В дверях стоял отец. Он был таким высоким, что ему приходилось по-утиному наклонять голову, чтобы не стукнуться о притолоку, и поэтому казалось, что он немного сгорблен. Его светлые с проседью волосы отросли – обычно их подстригала мама – и падали спереди на лоб и на дужки очков по бокам. Но Брет никогда не заблуждался насчет его зрения: он знал, что, несмотря на близорукость, отцовские глаза всегда все замечают.
Миссис Де Норманди подняла глаза.
– Здравствуйте, доктор Кэмпбелл.
Раньше отец обязательно улыбнулся бы ей, а она улыбнулась бы в ответ, но сейчас оба были хмурыми.
– Привет, Барб. Ты не оставишь нас одних ненадолго?
– Конечно. – Она убрала пузырек с таблетками обратно в шкафчик и вышла.
Молчание отца не предвещало ничего доброго.
– Как глаз? – спросил он наконец.
Брет повернулся к отцу, чтобы тот взглянул сам, и бросил мешочек со льдом на пол.
– Уже совсем не болит.
– Правда? – переспросил отец, напоминая о том, что в их семье никто друг другу не врет.
– Ладно. Если честно, то болит сильнее, чем тогда, когда на ярмарке корова Джейси наступила мне на ногу, – признался Брет и чуть не расплакался от ласкового, сочувственного взгляда отца. Если бы мама была здесь…
НЕ ДУМАЙ ОБ ЭТОМ!
– Похоже, ты уже усвоил первое правило драки: синяки потом очень болят. И второе: дракой ничего нельзя изменить. Кто ее начал?
– Я.
– Это на тебя не похоже, – удивился отец.
– Я был не в себе, – ответил Брет и взял себя в руки, готовясь услышать приговор отца: «Ты разочаровываешь меня, сын». Слезы навернулись ему на глаза, но отец промолчал. Вместо этого он крепко обнял сына и прижал к себе. Брет забрался к нему на колени, уже не думая о том, что ведет себя как маленький.
– Этот будет пострашнее, чем тот, что Йэну Аллену поставили Четвертого июля. – Отец убрал прядь волос с его лба и рассмотрел синяк как следует. – Зачем же ты полез к Билли?
– Он задира.
– А ты, конечно, нет.
Брет знал, что отец все равно узнает правду. Тетя Шери, Джорджия и Ида Мэй, которая работает в кафе, откуда ассистентка отца Кэрол каждый день берет обед в офис, – лучшие подруги. В таком маленьком городке, как Ласт-Бенд, новость о школьной драке, в результате которой Билли Макаллистер остался без одного из передних зубов, распространится со скоростью света. Тогда встанет вопрос, что послужило поводом для драки.
– Билли сказал, что мама теперь похожа на овощ, – выдавил из себя Брет.
– Мы уже не раз говорили с тобой об этом, Брет, – помолчав, произнес отец. – Мама в коме. Она спит. Если бы ты зашел к ней и посмотрел…
– Я не хочу ее видеть.
– Я знаю, – вздохнул отец. – Ладно, пошли. Эта скамейка может понадобиться кому-нибудь с более серьезной травмой.
Он помог сыну надеть пальто и взял его на руки. Брет обнял его и зарылся лицом ему в шею, когда они вышли из школы под крупный, медленно падающий снег. Возле машины отец опустил Брета на землю.
Мальчик стоял и ждал, пока отец откроет дверь. У него замерзли руки, и он сунул их в карман, где лежали перчатки. Перчаток там не оказалось. Мама всегда следила за тем, чтобы они были в карманах «на всякий случай».
Отец распахнул переднюю дверцу, завел мотор, и само собой заработало радио. Передавали популярную рождественскую песенку «Тихая ночь». Отец быстро выключил его.
Липкие хлопья снега залепили лобовое стекло, отделяя их от остального мира. Дворники двумя взмахами расчистили полукружия на стекле. Брет наблюдал за тем, как они размеренно движутся из стороны в сторону – скрип-скрип, скрип-скрип – в такт его сердцебиению. Все лучше, чем смотреть на отца.
Машина тронулась и выехала со школьного двора. Отец свернул на Ледниковый тракт, затем на Главную улицу, а оттуда на Каскад-авеню. В полном молчании они миновали пустую парковку возле кофейни и проехали вдоль темных витрин салона красоты, рядом с которыми вход в питейное заведение Зика казался чересчур многолюдным.
– Готов поклясться, что у старины Зика в эту пору больше хлопот, чем у однорукого курьера, – сказал отец.
Это было его любимое выражение. Он считал, что как бы сильно ни был занят человек, у однорукого курьера всегда забот больше. Хотя никто, в сущности, не знал, кто такой этот курьер.
– Да, – буркнул Брет.
– Многих эта погода застанет врасплох. Слишком рано для такого снегопада.
На протяжении следующих нескольких миль отец не проронил ни слова. Когда они выехали за пределы города, асфальтированное шоссе с тротуарами закончилось и сменилось дорогой с гравийным покрытием, которую замело так сильно, что невозможно было различить следы шин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Он закрыл глаза и приложил мешочек со льдом к распухшему веку, которое слабо подергивалось. Он слышал, как миссис Де Норманди ходила по комнате, наводя порядок – открывала и закрывала шкафы, переставляла вещи с места на место. Все это очень напоминало то, как мама накрывала на стол перед обедом.
НЕ ДУМАЙ ОБ ЭТОМ!
Дело не в том, что ему хотелось думать о маме. Просто иногда против воли вспоминалось, например, как она чесала ему спину, когда они вместе смотрели телевизор; или как она кричала громче всех, когда он поймал трудный мяч, летевший прямо в ворота – дело было на матче Малой Лиги; или как она обнимала его перед сном. Если долго не удавалось отвязаться от этих воспоминаний, Брет чувствовал себя паршиво. Он больше не плакал – во всяком случае, по ночам. Но бывало, что он впадал в какое-то странное оцепенение: мог на несколько минут выпасть из жизни и приходил в себя только после того, как кто-нибудь хлопал его по плечу или возмущенно кричал на него. Очнувшись, он часто и рассеянно моргал, чувствуя себя полным идиотом.
То же самое произошло сегодня на перемене.
Стоило ему выйти на запорошенный снегом школьный двор, как он оказался во власти воспоминаний и не мог думать ни о чем, кроме того, как сильно мама любила снег. Брет пришел в себя, когда увидел прямо перед собой Билли Макаллистера, который вдруг крикнул:
– Брет, черт побери, да что с тобой?
– Прости, Билли, – пробормотал Брет, не понимая, что в его поведении вызвало такую бурную реакцию товарища.
– Перестань, Билли, – вмешался Шери Линдли. – Ничего такого он не сделал. И потом, миссис Кьюрек просила нас внимательнее относиться к Брету, помнишь?
– Ах да, я и забыл, – хмуро отозвался Билли. – Его мать теперь ничем не отличается от какого-нибудь овоща. Прости, Брет.
Брет помнил лишь то, как с криком «Моя мама никакой не овощ!» бросился на Билли. В следующий миг раздался резкий свисток, и мистер Мони разнял их. И вот Брет сидел в учительской и думал, как теперь снова покажется на глаза товарищам.
– Бретти?
В дверях стоял отец. Он был таким высоким, что ему приходилось по-утиному наклонять голову, чтобы не стукнуться о притолоку, и поэтому казалось, что он немного сгорблен. Его светлые с проседью волосы отросли – обычно их подстригала мама – и падали спереди на лоб и на дужки очков по бокам. Но Брет никогда не заблуждался насчет его зрения: он знал, что, несмотря на близорукость, отцовские глаза всегда все замечают.
Миссис Де Норманди подняла глаза.
– Здравствуйте, доктор Кэмпбелл.
Раньше отец обязательно улыбнулся бы ей, а она улыбнулась бы в ответ, но сейчас оба были хмурыми.
– Привет, Барб. Ты не оставишь нас одних ненадолго?
– Конечно. – Она убрала пузырек с таблетками обратно в шкафчик и вышла.
Молчание отца не предвещало ничего доброго.
– Как глаз? – спросил он наконец.
Брет повернулся к отцу, чтобы тот взглянул сам, и бросил мешочек со льдом на пол.
– Уже совсем не болит.
– Правда? – переспросил отец, напоминая о том, что в их семье никто друг другу не врет.
– Ладно. Если честно, то болит сильнее, чем тогда, когда на ярмарке корова Джейси наступила мне на ногу, – признался Брет и чуть не расплакался от ласкового, сочувственного взгляда отца. Если бы мама была здесь…
НЕ ДУМАЙ ОБ ЭТОМ!
– Похоже, ты уже усвоил первое правило драки: синяки потом очень болят. И второе: дракой ничего нельзя изменить. Кто ее начал?
– Я.
– Это на тебя не похоже, – удивился отец.
– Я был не в себе, – ответил Брет и взял себя в руки, готовясь услышать приговор отца: «Ты разочаровываешь меня, сын». Слезы навернулись ему на глаза, но отец промолчал. Вместо этого он крепко обнял сына и прижал к себе. Брет забрался к нему на колени, уже не думая о том, что ведет себя как маленький.
– Этот будет пострашнее, чем тот, что Йэну Аллену поставили Четвертого июля. – Отец убрал прядь волос с его лба и рассмотрел синяк как следует. – Зачем же ты полез к Билли?
– Он задира.
– А ты, конечно, нет.
Брет знал, что отец все равно узнает правду. Тетя Шери, Джорджия и Ида Мэй, которая работает в кафе, откуда ассистентка отца Кэрол каждый день берет обед в офис, – лучшие подруги. В таком маленьком городке, как Ласт-Бенд, новость о школьной драке, в результате которой Билли Макаллистер остался без одного из передних зубов, распространится со скоростью света. Тогда встанет вопрос, что послужило поводом для драки.
– Билли сказал, что мама теперь похожа на овощ, – выдавил из себя Брет.
– Мы уже не раз говорили с тобой об этом, Брет, – помолчав, произнес отец. – Мама в коме. Она спит. Если бы ты зашел к ней и посмотрел…
– Я не хочу ее видеть.
– Я знаю, – вздохнул отец. – Ладно, пошли. Эта скамейка может понадобиться кому-нибудь с более серьезной травмой.
Он помог сыну надеть пальто и взял его на руки. Брет обнял его и зарылся лицом ему в шею, когда они вышли из школы под крупный, медленно падающий снег. Возле машины отец опустил Брета на землю.
Мальчик стоял и ждал, пока отец откроет дверь. У него замерзли руки, и он сунул их в карман, где лежали перчатки. Перчаток там не оказалось. Мама всегда следила за тем, чтобы они были в карманах «на всякий случай».
Отец распахнул переднюю дверцу, завел мотор, и само собой заработало радио. Передавали популярную рождественскую песенку «Тихая ночь». Отец быстро выключил его.
Липкие хлопья снега залепили лобовое стекло, отделяя их от остального мира. Дворники двумя взмахами расчистили полукружия на стекле. Брет наблюдал за тем, как они размеренно движутся из стороны в сторону – скрип-скрип, скрип-скрип – в такт его сердцебиению. Все лучше, чем смотреть на отца.
Машина тронулась и выехала со школьного двора. Отец свернул на Ледниковый тракт, затем на Главную улицу, а оттуда на Каскад-авеню. В полном молчании они миновали пустую парковку возле кофейни и проехали вдоль темных витрин салона красоты, рядом с которыми вход в питейное заведение Зика казался чересчур многолюдным.
– Готов поклясться, что у старины Зика в эту пору больше хлопот, чем у однорукого курьера, – сказал отец.
Это было его любимое выражение. Он считал, что как бы сильно ни был занят человек, у однорукого курьера всегда забот больше. Хотя никто, в сущности, не знал, кто такой этот курьер.
– Да, – буркнул Брет.
– Многих эта погода застанет врасплох. Слишком рано для такого снегопада.
На протяжении следующих нескольких миль отец не проронил ни слова. Когда они выехали за пределы города, асфальтированное шоссе с тротуарами закончилось и сменилось дорогой с гравийным покрытием, которую замело так сильно, что невозможно было различить следы шин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66