- Потерпите, Иван Алексеевич, потерпите. Даст Бог, скоро перестанут. Все обойдется… Все обойдется…
Я удивленно взглянул на Терехина, меня поразило, что «все обойдется» он повторил несколько раз, как заклинание или молитву. Тут я увидел то, чего никак не ожидал: зрачки у Терехина были расширены, в лице ни кровинки. И я понял, что капитан боится! Да еще как! Он судорожно крестился после каждого взрыва и при этом странно позевывал, будто в легких у него не хватало воздуха. Увидев этот плохо скрываемый страх, я вдруг и сам испугался. Даже не столько свиста ядер и взрывов. Я испугался своего страха. Того, что он мог сделать со мной, превратив мое крепко сбитое, здоровое тело в трусливо трепещущую плоть.
И тогда я, пересилив себя, встал в полный рост, отряхнул колени и, отвернувшись от Терехина, стал из-под руки смотреть на конно-артиллерийскую роту, прямо с марша разворачивающую все двенадцать орудий, среди которых мой взгляд сразу выделил шесть шестифунтовых пушек и столько же четвертьпудовых единорогов - гладкоствольных орудий с особой конической зарядной камерой, которые соединяли в себе качества и пушек, и гаубиц, стреляли и ядрами, и гранатами, и картечью.
Надо сказать, что в артиллерии я разбираюсь неплохо и мог бы без особого труда заменить любого из четырнадцати человек орудийной прислуги. Начинал я свою инженерную карьеру с литья пушечных стволов, а на полигоне даже лихо управлялся с банником и пробойником для единорога, будучи «номером первым» в расчете, и уж никогда не путал пальник с гандшпугом, на чем постоянно подлавливают новичков.
Конная рота, быстро развернувшись, ответила неприятелю огнем. Османы же сосредоточили свою пальбу на наших незащищенных естественными укрытиями орудиях. Им удалось повредить одну из пушек, но точный залп сразу одиннадцати орудий угодил в пороховой магазин по ту сторону крепостной стены, подняв на воздух и неприятельскую батарею, и всю орудийную, прислугу. Это был, клянусь головой, блестящий залп! Такой удачной стрельбы я еще не видывал.
Я искоса взглянул на своего провожатого, который стоял уже подле меня. Капитан смотрел куда-то вдаль, что-то бормоча себе под нос. Я прислушался к его словам и уловил следующее:
- …не могу после Очакова. Не могу! Когда гранатой сразу восемь человек положило… Я их всех знал, всех! Это были мои солдаты. А потом и меня шарахнуло, да так, что до сих пор не могу опомниться. Проклятый колотун… Это как припадок падучей. Ничего не могу с собой поделать…
Уже позже, вечером, когда я сидел в палатке и ел безвкусный солдатский ужин, мной овладел запоздалый страх. Мне представилось, что одно из ядер попадает в меня, рвет на клочки мое несчастное тело, меня захлестывают боль, темнота. И тогда… Тогда моя душа уже блуждала бы сейчас в потустороннем, неизведанном, пугающем мире, и неизвестно, что бы перевесило на весах Всевышнего - мои грехи и грешки, хоть и несерьезные, но многочисленные, или мои добродетели, в свою очередь тоже не особенно серьезные и далеко не столь многочисленные. Да, я мог до срока покинуть эту землю на горе себе и близким. А зачем? Чтобы показать всем свое мальчишество? Кому бы я что доказал? Тоже мне герой встал в полный рост, мол, ничего не боюсь, все нипочем. Дурак!
Аппетит пропал. Я отодвинул тарелку. Липкий, неприятный страх все более овладевал мной. Я понимал: чтобы стать настоящим воином, нужно преодолеть и Детскую браваду, и этот мерзкий, позорный, унизительный страх. Смогу ли? От мальчишества я, как мне представлялось, уже избавился…
Правда, дальнейшие события показали, что с этим все обстояло как раз наоборот.
- Ужинаете, мой друг? - спросил появившийся Терехин. Он внимательно посмотрел в мое лицо, и в его глазах, как мне показалось, было понимание и сочувствие. - Могу предложить кое-что. Бодрящ сей напиток и целителен.
Он извлек большую флягу, вытащил из-за койки небольшие стаканчики и налил в них темную жидкость.
- Первая переделка - самая тяжелая. Лучшее средство - стаканчик доброго напитка.
Конечно же, одного стаканчика не хватило. За ним последовал второй. После третьего пришло тепло и благостность.
- Я узнал фамилию того офицера, - сказал Терехин, наливая еще и не обращая внимания на мой не слишком убедительный протест.
- И как же его зовут? - спросил я беззаботно, но тут же меня будто окатило холодной волной.
- Никитин его фамилия. Федор Васильевич…
Легче всего было бы плюнуть на лже-Никитина и заняться своими делами. Шпион или не шпион - поди разберись. Не мое это дело. Но так поступать было бы негоже. Попросту сказать - бесчестно. Ведь если он злоумышленник, то от него может исходить угроза нашим войскам. Один такой враг может принести столько бед, сколько не принесет и целый неприятельский полк. Значит, если я оставлю его в покое - это пойдет на пользу туркам и во вред нашему государству. Можно было бы пойти к начальству и доложить обо всем, но возникала пренеприятная возможность быть поднятым на смех, а то и самому быть заподозренным в неблаговидных делах. Кроме голословных утверждений и честного слова, у меня ничего нет. Да и человек я здесь новый.
Таков примерно был ход моих рассуждений. Но, кроме того, по годам своим я еще был довольно легкомыслен и неискушен в подобных делах. К тому же голова моя была забита мечтами о славе, подвигах, звании спасителя Отечества. В нее лезли настырные и глупые картины, как в императорском дворце мне вручают высший орден, высокие особы взирают на меня с уважением и благодарностью, а после сам князь Потемкин берет меня за руку и доверительно шепчет: «Да, брат, если бы не ты…» И государыня - она тоже улыбается мне… Нет, разумом я понимал, что все это несуразица, ничего этого не будет, зато неприятности могут быть превеликие. Но куда там - доводы рассудка не могли обуздать мои устремления. И я решил в одиночку разобраться с лжегусаром и изыскать доказательства государственной измены!
Да, я был глуп, это несомненно. И вместе с тем оказался прозорлив, ибо эти мальчишеские честолюбие и мечтательность вовлекли меня в невероятные события, в результате коих я стал тем, кем есть сегодня, и ни разу не пожалел об этом. Короче, опять вторглось в мою жизнь Провидение, на сей раз в виде моей взбалмошности и несерьезности - качеств, которые я столь долго пытался изжить под руководством разлюбезнейшего друга и учителя Осиповского,
Для начала я задумал установить за лже-Никитиным наблюдение. Благодаря выросшим у меня усам, внешность моя претерпела за последнее время сильные изменения, и я смел надеяться, что он меня не узнает. Да еще и физиономия моя была далеко не столь выразительна, как у него.
Следующий вечер был тих и красив. Закатное солнце озарило небо алыми лучами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90