За столом о чем-то спорили красавец офицер с грозно закрученными набриолиненными усами и высокий, длиннорукий священник с окладистой рыжей бородой. Позже, присмотревшись к этим людям, я отметил, что офицер как-то не в меру суетлив и вертляв, говорит немного картавя, но речь его плавна и убедительна, он умеет увлечь собеседника. Священник же, как и подобает по сану, спокоен, рассудителен, кажется, ничто не может вывести его из равновесия, а речь его так же гладка и убедительна. Природа наградила батюшку большим, горбатым носом, который в жизни светской навряд ли содействовал бы успеху его у дам. Но принято считать, что лицам духовного звания подобные утехи не к лицу, хотя, поговаривают, и среди них встречаются большие любители сладких запретных плодов.
- О, нашего полку прибыло, - осклабился офицер, увидев меня. - За это стоит выпить.
- Да, да, - встряхнул бородой батюшка. - Самое времечко причаститься…
- Позвольте представиться, господа. Инженер Курнаков Иван Алексеевич. Еду по служебным делам.
- Поручик гусарского полка Федор Васильевич Никитин. - Офицер встал из-за стола и учтиво поклонился.
- Ну а я отец Пафнутий. В миру Секретарев Василий Петрович.
- Очень, очень приятно.
Мне на самом деле было приятно застать в этом медвежьем углу образованных собеседников, с коими можно поболтать о том о сем и тем самым скрасить тоску ненастного вечера.
- Давайте-ка, Иван Алексеевич, к столу. Тут на удивление хорошо угощают, хотя в это и трудно поверить, глядя на угрюмое лицо здешнего хозяина.
Утолив голод сытной кулебякой, действительно приготовленной недурно, я расслабился и, намереваясь со временем присоединиться к возобновленному спору, пока что стал прислушиваться. Ну конечно же, мои сотрапезники были заняты такой привычной мне забавой - беседой о вещах возвышенных и к повседневным заботам отношения не имеющих. Безобидная болтовня - как раз то, что нужно, дабы приятно провести время и укрепиться в сознании собственных умственных достоинств.
- Мир безумно стар и дрябл, - разглагольствовал офицер, горячо размахивая руками, будто стремясь поймать назойливую муху. - Для высоких порывов истинной, всепоглощающей ненависти или любви в нем не остается места - просто не хватает сил и энергии. Его устои и заветы обветшали, его заповеди смешны, и лишь их отрицание способно привести к подлинному освобождению духа.
- Вы рискуете освободить не дух, но страсти, - улыбнулся, отхлебнув вина, священник.
- А разве высокая страсть не духовна?
- Какая же такая страсть? Ненависть, как вы только что изволили сказать? Ненависть… Та самая змея, которая способна погубить солнце жизни-После этих слов священника офицер хрипло рассмеялся и, как мне показалось (хотя я вполне мог и ошибиться в полутьме), на миг изменился в лице, по которому пробежала судорога.
- Почему же? Может, освободиться любовь… Бросил он эти слова невпопад, но в его голосе, который сейчас дрожал, теперь ощущалось нешуточное напряжение, будто разговор вовсе не был банально пуст, а шел о вещах важных и имеющих для него большое значение.
- А я иногда думаю: чем плоха ненависть? - ухмыльнулся батюшка в бороду. - Она тоже может быть прекрасна, если достигла таких же высот, как истинная любовь. Ведь не только Бог, но и дьявол может быть прекрасен и притягателен…
- Несколько странные рассуждения для слуги Господа, - прожевав кусок, вмешался я.
Офицер, поддерживая мои слова, развел руками и рассмеялся.
- Вот и я говорю, - сказал он, - напоминаете вы мне, батюшка, приснопамятного монаха-атеиста, не верившего в то, что так горячо проповедовал.
- Как такое возможно - скромно потупился священник, и выражение его лица при этом было столь кротко и благостно, что устыдиться бы должен тот, кто заподозрит его хоть в малейшей неискренности.
- Представьте себе, возможно, - махнул рукой офицер. - Того монаха-бенедиктинца звали Леже Мари Деган. В своем письменном труде он осмелился утверждать, что понятие Бог создано людьми, а гнусное неверие в Господа считал достоянием узкого круга людей, которых цинично именовал просветителями. По нему мир есть сверхчувственная сущность, и познание его доступно лишь разуму, но не чувствам. Разум…
- Разум - великая сила, - зевнув, прервал его священник. - Поручик, вы довольно неплохо образованы для офицера. Ваш ум занят вопросами, которые не часто посещают умы людей военных.
- Но ведь и ваш ум, батюшка, занят мыслями, особам духовного звания не совсем долженствующими, - с каким-то вызовом, по-моему, совсем неуместным, произнес гусар.
- Ох, сын мой, вы просто не представляете, чем только не бывает занята голова лица духовного, какие только вопросы не мучат нас. Иногда - на какие деньги отремонтировать купол храма или как устроить церковное хозяйство? А иногда, гораздо реже, это вопросы вселенские, важные. Например, что такое черное и белое? Свет и Тьма! Луна и солнце!
- Луна и солнце… - задумчиво протянул офицер. - Вы, святые отцы, горазды все усложнять, А ответ прост, он лежит на поверхности.
- Так дайте мне его.
- Дам. Не сейчас. Может, позднее. Я устал и должен оставить вас. Спокойной ночи.
Разговор, особенно его окончание, весьма озадачил меня. Он был полон намеков и недоговоренностей, в которых я ничего не понял. Насколько я уяснил, эти двое познакомились только здесь. Неужели какие-то сложные отношения, даже некоторая скрываемая неприязнь, возникла за один вечер? Как-то все это загадочно.
- Странный человек, - покачал я головой, пытаясь вызвать священника на разговор. Меня разбирало любопытство. - Он будто хотел сказать что-то… - Разве? По-моему, что хотел - он сказал. Эти люди вообще любят поговорить. Они опутывают словами как паутиной.
- Свет и Тьма. Луна и солнце. В этом есть что-то поэтическое. Кстати, на руке гусара я увидел необычный браслет. На нем изображены луна и змея.
Священник улыбнулся.
- Не луна, а солнце… Наверное, мой взгляд упал на его руку, и я невольно подобрал противопоставление в пылу спора. Вы правы, оно довольно поэтично и красиво. По-моему, подошло к теме.
- В этом видится нечто забавное, - сказал я, пытаясь продлить, разжечь затухающий разговор, но мне это не удалось.
- Даже чересчур забавное, - произнес батюшка, прикрывая зевок ладонью…
Ворочаясь в постели, я никак не мог заснуть. Справедливости ради надо отметить, что священник казался мне личностью не менее странной, чем гусар. Неожиданно меня осенило, я понял, что мне напоминает состоявшийся, безобидный на первый взгляд разговор. Он походил на сложную карточную партию, а повисшее напряжение говорило об одном: ставки высоки!
Ближе к полуночи, когда я уже стал подремывать, мне послышался шум в соседней комнате. Вскоре неясный силуэт промелькнул в проеме окна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90