Войдя в квартиру, я бросил чемодан в прихожей. Несмотря на холодное время года, я был весь в поту. Где они? Из кухни доносился стук приборов и тарелок. Все три были заняты мытьем посуды, и, казалось, меж ними царит полное согласие.
— Не стой здесь, ты нам мешаешь, — крикнула мне Жюлия. — Где у вас лежит деревянная ложка, Элен?
— В ящике буфета.
Совместная жизнь налаживалась. За весь день Жюлия ни секунды не оставалась со мной наедине. Скоро я заметил, что она старательно избегает этого. Она делала так, чтобы Аньес или Элен постоянно были с нами; меня просто восхищала ее способность измышлять все новые сюжеты для разговора. С вожделением женщины, лишенной развлечений, она вникала в жизнь двух сестер, вынюхивала запретные темы, а затем, ушки на макушке, втайне настроенная недоброжелательно, но внешне лучащаяся дружелюбием, принималась кружить вокруг да около. Инстинктивно во всем соглашалась с Элен. К Аньес же, наоборот, относилась с едва заметной снисходительностью, на что та, любезная, но настороженная, отвечала улыбкой, ничем не выдавая, что у нее на уме. Было решено, что Жюлия пробудет у нас пять дней. Достанет ли у меня сил и присутствия духа не допустить какой-нибудь оплошности? Я был уверен, что нет. Я не мог согласиться, чтобы Жюлия уехала, так и не объяснившись со мной. Ее непонятное молчание приводило меня в возбуждение, с которым мне не удавалось совладать. Как оказаться с ней один на один?.. А если зайти в ее комнату… Глупо. Есть риск спровоцировать взрыв, которого я так опасаюсь. Ночь я провел без сна. Жюлия тоже. Наши комнаты были рядом, и я всю ночь слышал, как скрипела ее кровать. Слышал я и поскрипывание половиц в коридоре. Кто-то подслушивал — то ли Аньес, то ли Элен…
Наутро я застал сестер в столовой. Увидев меня, они замолчали, вскоре Аньес вышла.
— Бернар, — прошептала Элен, — я добилась от Аньес обещания никого не принимать в течение этих пяти дней. Надеюсь, вы ничего не сказали Жюлии?
— Ничего.
— Благодарю. Тем лучше… Мне кажется, вы не очень приветливы с ней.
— К сожалению, я вижу ее такой, какова она на самом деле.
— Конечно, если бы вам пришлось с ней жить! Но потерпеть пять дней!… Ну же, Бернар, небольшое усилие. Вы постоянно выглядите унылым, натянутым, обеспокоенным.
— Извините, я столько всего пережил… Я еще не окончательно оправился от плена, в этом все дело.
— Только ли в этом?.. Нет ли еще чего?
— Нет, Элен, уверяю вас…
— Порой у меня возникает ощущение, что вы не торопитесь… жениться на мне.
— Не то, Элен, совсем не то. Просто мы не одни. У вас Аньес. У меня Жюлия… Все не так просто.
Элен, несомненно пораженная необычностью этой ситуации, задумалась, затем сказала:
— В денежном отношении вы независимы от Жюлии?
— Полностью. Все, чем я владею, заработано мною.
— У нее есть на что жить, не рассчитывая на вашу помощь?
— Я никогда ей не помогал.
— Если мы уедем… поселимся… далеко… будет ли она держаться за вас? Вы понимаете, о чем я… По-моему, она очень привязана к вам.
Настал мой черед призадуматься. Выпустит ли меня Жюлия?.. А Аньес?.. Откажется ли от меня она?.. Будущее представлялось мне огромной черной стеной.
— Я не могу вам ответить, — признался я.
— Т-с-с, кто-то идет! Вошла Жюлия, протянула руку Элен и, нагнувшись ко мне, поцеловала меня.
— Доброе утро, мой маленький Бернар. Все в порядке?
Она гладила меня по волосам, по щеке. Я был ее братом, потерянным и вновь обретенным с помощью чуда. Подобные проявления чувств выглядят совершенно нормальными. Только не для меня! Я недовольно и опасливо отстранился. В этих нежностях было нечто чудовищное и зловещее. Господи! Все эти женщины, упорно пытающиеся удержать меня в шкуре Бернара… Если, на свою беду, я перестану анализировать их ухищрения, кончится тем, что я поддамся внушению. Потеряю чувство своего подлинного «я». Притворяться сразу на три фронта! Это становится мне не по силам.
— Забыла рассказать тебе, — завела разговор Жюлия, — дочка Полаков умерла. У бедняжки было воспаление легких. Помнишь, ты так любил играть с ней.
— Да, — тихо отвечал я, — помню. Очень печально. А что стало с Андре Лубером? Жюлия удивленно взглянула на меня.
— Я часто думаю о нем, — продолжал я. — Мы играли в мяч — он, Марсель Биб и я.
Жюлия не могла знать, что в течение нескольких лет я был доверенным лицом Бернара. Эти походя брошенные мной имена смущали ее. Мы, как дуэлянты, что по ничтожным мелочам оценивают силы противника, ловили взгляд друг друга.
— Марсель уехал, обосновался в Тюле, — ответила Жюлия и улыбнулась специально для меня; я понял, что она меня ненавидит.
— Оставляю вас с вашими воспоминаниями, — сказала Элен, поднимаясь из-за стола. — Мне нужно выйти за покупками.
Она, должно быть, была в восторге от того, что присутствие Жюлии помешает мне встретиться с Аньес с глазу на глаз.
— Нет, нет, — воскликнула Жюлия. — Я хочу вам помочь. Одеваюсь и иду с вами.
— Останьтесь лучше с братом!
Но от Жюлии не так-то просто было отделаться. Впервые мне стало чуточку повеселее. Однако я не отказался от мысли вызвать ее на объяснение. Чем дальше, тем больше увязала Жюлия в ситуации, аналогичной моей. Ей становилось все сложнее вывести меня на чистую воду, не выставив себя при этом в неприглядной роли комедиантки. Зря я переволновался. Так мне по крайней мере казалось в ту минуту.
Я проводил их до лестничной площадки, подождал, пока они спустятся вниз. Элен в бешенстве натягивала перчатки. Выйти на улицу с этой безвкусно одетой женщиной, похожей на служанку!… Я бесшумно закрыл дверь и постучал к Аньес. Она ждала меня.
— Бернар!
Нам не дано было в полной мере насытиться друг другом. Неужто мы и вправду любили? Нет, скорее всего, мы любили нависшую над нами угрозу, которая, держа нас в нервном напряжении, доставляла немыслимо острые ощущения. Даже забываясь в наслаждении, мы оставались чужими — она со своими призраками, я со своей тайной. Сколько бы ни сжимали мы друг друга в объятиях, мы все равно не спускали друг с друга глаз, и недоверие заменяло нам нежность. Пережив неповторимые мгновения, мы лежали с закрытыми глазами, опустошенные, не в состоянии ни о чем думать, с ощущением, что нас вместе выбросило на берег какой-то запретной страны. Приходя в себя, мы с трудом узнавали свои голоса.
— Бернар, она приехала.
— Да.
— Вокруг нее красный ореол… Это плохая женщина.
— Да… А что еще ты видишь?
— Пока больше ничего… Она ненавидит тебя. Нас всех.
— Молчи. Не думай больше о ней.
Аньес уставилась в потолок. Ресницы ее подрагивали. Она ушла в себя. Меня страшили видения, которые она, казалось, разглядывает на пожелтевшей и потрескавшейся штукатурке. Я потянулся к ее губам. Только любовь могла отвлечь ее, отогнать навязчивые мысли, которые были заодно и моими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39