Любая другая форма правления обречена на провал.
Ненасытный до знаний, Рамзес задал тысячи вопросов своему отцу; царь не пропустил ни одного из них, терпеливо отвечая. Было совсем уже поздно, когда регент, полный мыслей и переживаний, растянулся на каменной скамье, глядя на мириады звезд, рассыпанных в темном небе этой теплой летней ночи.
По приказанию Сети праздник Опет был открыт. Жрецы вынесли из своих часовен лодки святой троицы Фив: Амона, скрытого бога, Мут, матери вселенной, и их сына Хонсу, бороздящего небо и пространство, который воплотился в Рамзесе. Прежде чем переступить через порог храма, Сети и его сын возложили букеты цветов у божественных лодок и вознесли хвалу богам, затем лодки накрыли воздухом, так чтобы миряне могли смотреть на них, не видя.
В этот девятнадцатый день второго месяца сезона паводка у подножия храма Карнака собралась неимоверная толпа народу. Когда открылась большая золоченая дверь и оттуда началось шествие, возглавляемое царем и его сыном, толпа возликовала. Раз боги посетили землю, значит, год будет удачным.
Сразу образовалось два шествия. Одно должно было направиться земным путем по аллее сфинксов, ведущей от Карнака к Луксору, другое — водным, по Нилу, от набережной первого храма к набережной второго. Рассекая воды Нила, царская ладья привлекала всеобщее внимание: украшенная золотом пустынь и драгоценными камнями, она ослепительно сверкала на солнце. Сети сам управлял флотилией, а Рамзес следовал за ним по дороге, охраняемой сфинксами.
Трубы, флейты, барабаны, систры и лютни сопровождали танец акробатов и танцовщиц. По берегам Нила расположились торговцы, продававшие сласти, закуски и холодное пиво, которое очень хорошо шло под жареную дичь, пирожки и фрукты.
Рамзес попытался отстраниться от окружавшей суматохи и сконцентрироваться на своей важной роли в этом ритуале: вести богов до самого Луксора, храма возрождения царского Ка. Процессия останавливалась несколько раз перед небольшими святилищами, чтобы возложить там дары, и, продвигаясь медленно и степенно, приблизилась к дверям Луксора в то же время, что и корабли Сети.
Ладьи богов вошли внутрь здания, куда не было доступа толпе; пока на улице продолжался праздник, здесь готовилось возрождение скрытых сил, от которых зависело всякое изобилие. В течение одиннадцати дней в этой Святая Святых три ладьи должны были наполниться новой силой.
Женская половина служителей бога Амона начала танцевать, петь и играть на музыкальных инструментах. Танцовщицы с пышными волосами и высокой грудью, натертые ладаном и благоухающие лотосом, в венках из пахучей сыти , двигались в медленном танце, очаровывая своим изяществом.
Среди девушек, играющих на лютне, была и Нефертари; она держалась поодаль, за спиной у своих подруг, и, казалось, вся была поглощена своей игрой, не обращая внимания на происходящее вокруг. Как такая юная девушка могла быть такой серьезной? Стараясь остаться незамеченной, она тем самым и выделялась. Рамзес напрасно искал взгляда ее сине-зеленых глаз, она упорно смотрела лишь на струны своей лютни. Как бы она ни вела себя, это не могло скрыть ее красоты; она затмевала всех остальных служительниц Амона, между прочим, весьма привлекательных.
Наконец наступил момент тишины. Девушки удалились, одни — удовлетворенные своим выступлением, другие — в нетерпении поделиться с подругами своими впечатлениями. Нефертари все также пребывала в задумчивости, будто стремясь сохранить в глубине души отзвуки прошедшей церемонии.
Регент следил за ней взглядом до тех пор, пока хрупкий силуэт, облаченный в одежды непорочной белизны, не растаял в мареве летней жары.
36
Красавица Исет прижалась к обнаженному торсу Рамзеса и принялась нашептывать ему на ухо любовную песню, которую знали наизусть все молодые египтянки.
— Отчего я не служанка у твоих ног; я могла бы одеть и раздеть тебя, быть рукой, которая разглаживает твои кудри и растирает тебе спину. Отчего я не та, кто стирает твои одежды и натирает тебя маслами, отчего я не браслеты твои, не драгоценности, которые касаются твоей кожи, которым знаком ее запах.
— Эту песню должен исполнять мужчина, а не его любовница.
— Неважно… Я хочу, чтобы ты слушал и слушал без конца эти слова.
Красавица Исет в постели была неистова и нежна одновременно; гибкая, жгучая, она постоянно выдумывала что-то новое, небывалое, чтобы обольстить своего любовника.
— Будь ты регентом или крестьянином, мне все едино! Я тебя люблю, твою силу, твою красоту.
Искренность страсти Исет не могла не тронуть Рамзеса; в ее глазах не было и намека на ложь. Он ответил на ее порыв со всем пылом своих шестнадцати лет, и они вместе окунулись в море блаженства.
— Откажись, — предложила она.
— От чего?
— От этого поста регента, от будущего, уготованного для фараона… Откажись, Рамзес, и мы заживем спокойно и счастливо.
— Когда я был помоложе, я желал быть царем; эта мысль мучила меня и не давала спать по ночам. Потом отец заставил меня осознать всю неразумность этих притязаний; я отказался, забыл это сумасбродство. И вот теперь Сети приобщил меня к трону… Жизнь моя во власти огненного урагана, я не знаю, куда ее несет.
— Не пускайся по опасным волнам, останься на берегу.
— Разве я свободен решать?
— Доверься мне, и я тебе помогу.
— Что бы там ни делалось, я все равно останусь один.
Слезы сбежали по щекам Исет.
— Я не принимаю подобного фатализма! Если мы объединимся, мы справимся с любыми испытаниями.
— Я не могу предать своего отца.
— Тогда хотя бы не удаляйся от меня.
Красавица Исет уже больше не осмеливалась заговорить о свадьбе; если нужно, она готова была оставаться в тени.
Сетау вертел в руках диадему регента, увенчанную уреем, внимательно разглядывая этот предмет. Рамзеса это забавляло.
— Ты боишься этой змеи?
— У меня нет никакого противоядия от ее укуса; его просто не существует.
— Что ж, ты тоже посоветуешь мне отказаться от поста регента?
— Тоже… Значит, я не единственный, кто придерживается этого мнения?
— Красавице Исет хочется более спокойного существования.
— Ее нельзя в этом упрекнуть.
— И это говоришь ты? Неужели такой любитель приключений уже задумался о тихой и размеренной жизни?
— Путь, на который ты вступаешь, довольно опасен.
— Разве мы не поклялись друг другу отыскать настоящее могущество? Ты рискуешь жизнью каждый день, почему я должен струсить?
— Я имею дело только с рептилиями, ты же столкнешься с людьми, а это гораздо более опасные противники.
— Ты согласишься быть рядом со мной?
— Регент подбирает себе окружение…
— Я доверяю Амени и тебе.
— А Моису?
— У него свой путь, но я уверен, что мне еще придется иметь с ним дело как с отличным мастером;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Ненасытный до знаний, Рамзес задал тысячи вопросов своему отцу; царь не пропустил ни одного из них, терпеливо отвечая. Было совсем уже поздно, когда регент, полный мыслей и переживаний, растянулся на каменной скамье, глядя на мириады звезд, рассыпанных в темном небе этой теплой летней ночи.
По приказанию Сети праздник Опет был открыт. Жрецы вынесли из своих часовен лодки святой троицы Фив: Амона, скрытого бога, Мут, матери вселенной, и их сына Хонсу, бороздящего небо и пространство, который воплотился в Рамзесе. Прежде чем переступить через порог храма, Сети и его сын возложили букеты цветов у божественных лодок и вознесли хвалу богам, затем лодки накрыли воздухом, так чтобы миряне могли смотреть на них, не видя.
В этот девятнадцатый день второго месяца сезона паводка у подножия храма Карнака собралась неимоверная толпа народу. Когда открылась большая золоченая дверь и оттуда началось шествие, возглавляемое царем и его сыном, толпа возликовала. Раз боги посетили землю, значит, год будет удачным.
Сразу образовалось два шествия. Одно должно было направиться земным путем по аллее сфинксов, ведущей от Карнака к Луксору, другое — водным, по Нилу, от набережной первого храма к набережной второго. Рассекая воды Нила, царская ладья привлекала всеобщее внимание: украшенная золотом пустынь и драгоценными камнями, она ослепительно сверкала на солнце. Сети сам управлял флотилией, а Рамзес следовал за ним по дороге, охраняемой сфинксами.
Трубы, флейты, барабаны, систры и лютни сопровождали танец акробатов и танцовщиц. По берегам Нила расположились торговцы, продававшие сласти, закуски и холодное пиво, которое очень хорошо шло под жареную дичь, пирожки и фрукты.
Рамзес попытался отстраниться от окружавшей суматохи и сконцентрироваться на своей важной роли в этом ритуале: вести богов до самого Луксора, храма возрождения царского Ка. Процессия останавливалась несколько раз перед небольшими святилищами, чтобы возложить там дары, и, продвигаясь медленно и степенно, приблизилась к дверям Луксора в то же время, что и корабли Сети.
Ладьи богов вошли внутрь здания, куда не было доступа толпе; пока на улице продолжался праздник, здесь готовилось возрождение скрытых сил, от которых зависело всякое изобилие. В течение одиннадцати дней в этой Святая Святых три ладьи должны были наполниться новой силой.
Женская половина служителей бога Амона начала танцевать, петь и играть на музыкальных инструментах. Танцовщицы с пышными волосами и высокой грудью, натертые ладаном и благоухающие лотосом, в венках из пахучей сыти , двигались в медленном танце, очаровывая своим изяществом.
Среди девушек, играющих на лютне, была и Нефертари; она держалась поодаль, за спиной у своих подруг, и, казалось, вся была поглощена своей игрой, не обращая внимания на происходящее вокруг. Как такая юная девушка могла быть такой серьезной? Стараясь остаться незамеченной, она тем самым и выделялась. Рамзес напрасно искал взгляда ее сине-зеленых глаз, она упорно смотрела лишь на струны своей лютни. Как бы она ни вела себя, это не могло скрыть ее красоты; она затмевала всех остальных служительниц Амона, между прочим, весьма привлекательных.
Наконец наступил момент тишины. Девушки удалились, одни — удовлетворенные своим выступлением, другие — в нетерпении поделиться с подругами своими впечатлениями. Нефертари все также пребывала в задумчивости, будто стремясь сохранить в глубине души отзвуки прошедшей церемонии.
Регент следил за ней взглядом до тех пор, пока хрупкий силуэт, облаченный в одежды непорочной белизны, не растаял в мареве летней жары.
36
Красавица Исет прижалась к обнаженному торсу Рамзеса и принялась нашептывать ему на ухо любовную песню, которую знали наизусть все молодые египтянки.
— Отчего я не служанка у твоих ног; я могла бы одеть и раздеть тебя, быть рукой, которая разглаживает твои кудри и растирает тебе спину. Отчего я не та, кто стирает твои одежды и натирает тебя маслами, отчего я не браслеты твои, не драгоценности, которые касаются твоей кожи, которым знаком ее запах.
— Эту песню должен исполнять мужчина, а не его любовница.
— Неважно… Я хочу, чтобы ты слушал и слушал без конца эти слова.
Красавица Исет в постели была неистова и нежна одновременно; гибкая, жгучая, она постоянно выдумывала что-то новое, небывалое, чтобы обольстить своего любовника.
— Будь ты регентом или крестьянином, мне все едино! Я тебя люблю, твою силу, твою красоту.
Искренность страсти Исет не могла не тронуть Рамзеса; в ее глазах не было и намека на ложь. Он ответил на ее порыв со всем пылом своих шестнадцати лет, и они вместе окунулись в море блаженства.
— Откажись, — предложила она.
— От чего?
— От этого поста регента, от будущего, уготованного для фараона… Откажись, Рамзес, и мы заживем спокойно и счастливо.
— Когда я был помоложе, я желал быть царем; эта мысль мучила меня и не давала спать по ночам. Потом отец заставил меня осознать всю неразумность этих притязаний; я отказался, забыл это сумасбродство. И вот теперь Сети приобщил меня к трону… Жизнь моя во власти огненного урагана, я не знаю, куда ее несет.
— Не пускайся по опасным волнам, останься на берегу.
— Разве я свободен решать?
— Доверься мне, и я тебе помогу.
— Что бы там ни делалось, я все равно останусь один.
Слезы сбежали по щекам Исет.
— Я не принимаю подобного фатализма! Если мы объединимся, мы справимся с любыми испытаниями.
— Я не могу предать своего отца.
— Тогда хотя бы не удаляйся от меня.
Красавица Исет уже больше не осмеливалась заговорить о свадьбе; если нужно, она готова была оставаться в тени.
Сетау вертел в руках диадему регента, увенчанную уреем, внимательно разглядывая этот предмет. Рамзеса это забавляло.
— Ты боишься этой змеи?
— У меня нет никакого противоядия от ее укуса; его просто не существует.
— Что ж, ты тоже посоветуешь мне отказаться от поста регента?
— Тоже… Значит, я не единственный, кто придерживается этого мнения?
— Красавице Исет хочется более спокойного существования.
— Ее нельзя в этом упрекнуть.
— И это говоришь ты? Неужели такой любитель приключений уже задумался о тихой и размеренной жизни?
— Путь, на который ты вступаешь, довольно опасен.
— Разве мы не поклялись друг другу отыскать настоящее могущество? Ты рискуешь жизнью каждый день, почему я должен струсить?
— Я имею дело только с рептилиями, ты же столкнешься с людьми, а это гораздо более опасные противники.
— Ты согласишься быть рядом со мной?
— Регент подбирает себе окружение…
— Я доверяю Амени и тебе.
— А Моису?
— У него свой путь, но я уверен, что мне еще придется иметь с ним дело как с отличным мастером;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87