Она была права. Щетина сразу же выдавала меня, так как светлые волосы плохо вязались с темными щеками. Глаза, выглядевшие как две дыры, прожженные в простыне, этот ансамбль не улучшали. Я закатал рукав пижамы и увидел на руке пять следов от уколов.
Пять! Как же долго я оставался без сознания? Я пощупал подбородок, заросший щетиной. Ее возраст я определил часов в тридцать шесть, может, немного больше. Конечно, меня могли брить, пока я был в бесчувственном состоянии, но это я отмел, как маловероятную возможность.
Я повернул кран холодной воды, наполнил ею умывальник и хорошенько умылся. Рядом висело сухое полотенце, и когда я вытирал лицо и руки, мое настроение стало приподниматься. Впрочем, оно тут же сникло опять, поскольку мне в глаза бросилось окно в ванной комнате. Оно было зарешечено изнутри толстыми стальными прутьями, а через матовое стекло я увидел тень наружной решетки.
Это выглядело почище, чем тюрьма. Даже там ограничивались одной решеткой на окнах.
Я бросил полотенце на пол и вышел в комнату. Так и есть, здесь окно тоже оказалось зарешеченным с двух сторон. Через прозрачное стекло я увидел двор, окруженный какими-то зданиями. На нем не было ни одной живой души, если не считать скворца, занимавшегося поиском червяков на аккуратно подстриженном газоне.
Я смотрел туда в течение пяти минут, но никакого движения так и не заметил. Я решил осмотреть спальню. На тумбочке возле окна я обнаружил туалетные принадлежности, в том числе бритву, которую мне предоставила блондинка. Я взял расческу, причесался. С бритьем можно было подождать. Я вновь посмотрел на себя в зеркало и высунул язык. Незнакомый человек в стекле сделал то же самое, и я отметил, что язык густо обложен.
Вдруг я замер: в зеркале отражались две кровати – моя, со смятыми простынями, и другая, на которой лежал человек. Я подошел к нему и увидел Слэйда. Он был без сознания и тяжело дышал. Я потрепал его щеки, приподнял пальцами веки, но он не реагировал. Если бы не дыхание, вполне мог сойти за покойника.
Я оставил его в покое, так как мое внимание привлекла газета, лежавшая на полу рядом с креслом. Некто, ждавший моего пробуждения оставил ее здесь.
Это была «Санди таймс». Наш побег занимал всю первую страницу. Заголовки набраны крупным шрифтом. Здесь был помещен снимок тюрьмы с толстой пунктирной линией, обозначавшей маршрут побега, подъемника с опущенной платформой, блокировавшей въезд на улицу, похожий на умершего динозавра из диснеевской «Фантазии»; на третьем фото в машину скорой помощи несли старшего надзирателя тюрьмы Хадсена, неизвестно почему сломавшего ногу!
Статья на первой странице в основном излагала факты – довольно верно, насколько я мог судить. Я с интересом прочел, что камеры кабельного телевидение на стенах вышли из строя, так как на объективы кто-то нанес слой краски. Очень мило! Также любопытно было узнать, что грузовик нашли брошенным где-то в районе Колчестера, а минифургон – около Саутгемптона. В обоих районах полиция организовала засады.
Слэйду, конечно, досталась львиная доля внимания. Разве мог какой-то грабитель брильянтов идти в сравнение со шпионом высокого класса? Но Бранскилл все-таки лягнул меня. «Этот человек очень опасен, – сказал он репортерам. – Он уже сидел за насилие и занимался этим много лет. Общественность должна держать с ним ухо востро и ни в коем случае не ослаблять свою бдительность». Никогда не читал ничего более возмутительного! Две судимости за двенадцать лет, а из меня сделали Джека Потрошителя.
Редакционная статья была просто истерична. Побег назывался колоссальной наглостью, в ней говорилось, что если преступники собираются и дальше прибегать к таким методам, как создание дымовых завес с помощью минометных снарядов, то тюремным властям пора брать на вооружение военную технику, чтобы защищать тюрьмы.
Я тоже так думал.
Лорда Маунтбэттена, видимо, не нашли, и его мнение не приводилось, но зато множество других людей прокомментировали события независимо от того, могли они сказать что-нибудь толковое или нет. Особенно возмущался член парламента – некто Чарльз Уилер. Он с горечью говорил о гангстеризме на английских улицах и клялся, что поставит этот вопрос перед правительством при первом удобном случае.
Я получил громадное удовольствие от чтения газеты.
Только я закончил читать, дверь открылась, и вошел человек в белом халате, толкавший перед собой маленький столик на колесиках, установленный тарелками, покрытыми блестящими крышками. За ним следовал высокий человек с редкими серебристыми волосами на голове.
– Вот, – сказал он. – Я уверен, вы не откажетесь перекусить.
Я посмотрел на столик.
– Может быть, если желудок выдержит.
Он кивнул с серьезным видом.
– Понимаю. Вы неважно себя чувствуете. В тумбочке есть два пузырька – один с аспирином, другой – с желудочным средством. Я думал, вы обнаружили их.
– Нет. Меня больше заинтересовало вот это. – Я показал ему газету.
Он улыбнулся.
– Да, интересное чтение, – согласился он и похлопал человека в халате по плечу. – Можешь идти. – Затем опять обратился ко мне. – Не возражаете, если я выпью с вами чаю?
– Ни в коем случае! Будьте моим гостем.
Белый халат накрыл стол и ушел, прикрыв за собою дверь.
Я опять услышал звук защелкиваемого замка. Они не хотели рисковать, даже когда в комнате находился их человек. Я выжидательно смотрел на высокого. Что-то поражало в его облике, но я никак не мог понять, что. Вдруг до меня дошло: он был высокий и худой, а лицо – пухлое, как пончик, что никак не вязалось с его фигурой.
– Там за дверью висит халат, – сказал он, указывая рукой на ванную.
Я подошел к тумбочке, нашел два пузырька и пошел с ними в ванную. Желудочное средство я игнорировал, а аспирин принял. Надев халат, я вернулся в комнату и увидел, что Пончик уже наливает себе чай.
– Не возражаете, если я исполню роль мамы-хозяйки? – спросил он иронически.
Я сел за стол и взял стакан холодного томатного сока. Пончик услужливо пододвинул мне ворчестерширский соус. Я щедро налил его в сок, добавил перца и залпом опустошил стакан. Почти сразу я почувствовал себя лучше, но не настолько, чтобы с удовольствием взирать на еду, смотревшую на меня с тарелки: желтые глаза яичницы, сосисочные брови, ветчинные усы. Меня слегка передернуло. Я отодвинул тарелку, взял кусочек хлеба и тонко намазал его маслом.
– Если уж вы мама, то налейте чаю и мне, – сказал я.
– Конечно, – все, что вам угодно. – Он занялся чайником.
– Все, что угодно? – проговорил я, жуя бутерброд. – Тогда, может вы скажете, где я нахожусь?
Он сокрушенно покачал головой.
– Тогда вы будете знать столько же, сколько я. Нет, мистер Риарден. Некоторые вещи я не могу вам сказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64