Кого она вызвала своим последним письмом? Спасителя или еще одного паука в банку?
Люсьен заговорил снова, и от его низкого, завораживающего голоса холодок пробежал по ее спине.
— Все та же молчаливая мисс Харвей, невзирая на ее благоприобретенную эксцентричность. Ведь это вы, мисс Харвей, не так ли? Служанка, мисс Кэт Харвей? Пожалуй, я могу гордиться, что не забыл ваших грозных глазок.
Понимая, как надо говорить, если она намерена добиться своего, Кэт собралась с духом и выпалила:
— А это вы — мистер Тремэйн, не так ли? Ублюдок мистер Люсьен Тремэйн? Как видите, я в равной степени могу гордиться своей памятью. Вы получили мое письмо?
Она заметила, как приподнялась его левая бровь, затем он обогнул Кэт и встал перед могилой Памелы. Не поворачиваясь, он сказал:
— Ваше письмо да в придачу к нему другое, гораздо более откровенное приглашение, уместившееся на острие кинжала. — Он развернулся к ней так резко, что легкая ткань пальто обвилась вокруг его коленей. — Но вы ничего не подозреваете об этом, не так ли?
ГЛАВА 8

…Не все погибло: сохранен запал
Неукротимой воли, наряду
С безмерной ненавистью, жаждой мстить,
И мужеством — не уступать вовек…
Джон Мильтон, «Потерянный Рай»
Люсьен не мог предположить, что она станет такой красавицей. Он помнил ее совсем юной, и она тогда уже много обещала, но действительность превзошла все ожидания. Длинные густые волосы ниспадали почти до талии; нежное, с тонкими правильными чертами лицо дышало благородством, а ее стройная, изящная фигура поражала зрелостью форм, которых не могло скрыть даже уродливое одеяние. Он знал, что не следует удивляться, к тому же он почти не запомнил ее; в его памяти остались только ее странные полные какого-то внутреннего света серые глаза. Уже больше года в кошмарах он видел эти равнодушные глаза; они смотрели сквозь него, но вместе с тем грозили и влекли куда-то, в какую-то темную глубину.
Но теперь, взглянув на ее высокий чистый лоб, слегка нахмурившийся от каких-то неведомых ему мыслей, Люсьен вернулся к иным, беспокоившим и смущавшим его, но также неотвязным воспоминаниям: легкий шепот в ночи, прикосновение прохладной руки к его горевшему лбу, ощущение ее мягкого, податливого женского тела в руках, нечаянное прикосновение женских губ.
Возможно ли это? Можно ли отождествить эту строгую юную красоту с той живительной, бескорыстной заботой? Неужели стоящая перед ним красавица и есть автор тех язвительных писем?
— Вы говорили про кинжал. Кто-то пытался убить вас, мистер Тремэйн? Как это восхитительно опасно! Подумать только, кому-то понадобилось вас убить? Надеюсь, подозреваемых не очень много? Не больше сотни?
Люсьен улыбнулся ее язвительности. Мимолетной растерянности, странного ощущения уязвимости, вдруг охвативших его, как не бывало. Неужели ему когда-то могло показаться, что ее глаза пусты? Ведь они сияли — и язвительностью, и весельем, и гневом.
— Я вам, по-видимому, не нравлюсь, мисс Харвей? Не понимаю почему: уверен, что ни разу в жизни не причинил вам вреда. По правде сказать, я вообще всегда считал себя отличным малым.
Кэт вскинула голову, предоставив Люсьену возможность любоваться ее белой нежной шеей.
— Конечно, вы такой и есть, мистер Тремэйн. И вы упомянули о кинжале только для красного словца. Жаль.
— Жаль, вы сказали? — Люсьен приблизился к ней почти вплотную. Его взгляд приковали ее полные, алые губы. Что она сделает, если он поцелует ее? — Жаль, что я опустился до того, что пытался таким образом привлечь ваше внимание, мисс Харвей.
Она стояла не двигаясь, и Люсьен отдал должное ее храбрости. Любая другая на ее месте обратилась бы в бегство. Неужели она не чувствует того напряжения, что возникло между ними?
— Жаль, что нападавший так оплошал, мистер Тремэйн, — ответила она и добавила: — Несмотря на приятность нашей милой беседы, боюсь, что мне надо вернуться в дом. Пора давать Эдмунду лекарство. Кроме того, мне необходимо лично проследить, чтобы повар забил жирного тельца в честь возвращения блудного сына. Я уверена, мы еще встретимся и сможем обсудить то, что я написала вам в последнем письме.
— Эдмунд? Удивительно знакомое имя. А вы, я вижу, в мое отсутствие не бездельничали, дорогая? — ответил Люсьен, отвесив изящный поклон и отступая в сторону, чтобы пропустить ее к распахнутым воротам, не желая быть втянутым в дискуссию по поводу возможной кончины Эдмунда. — Не откажите в любезности поставить в известность экономку, что мой слуга Хоукинс прибудет позже с багажом и с моим конем Калибаном. Надеюсь, для нас будут приготовлены комнаты. Да, и еще, мисс Харвей, я милостиво принимаю вашу благодарность за столь быстрый ответ на ваше последнее письмо, в котором вы умоляли меня явиться в Тремэйн-Корт.
— Я не благодарила вас.
— Да, мисс Харвей, я знаю, — улыбнулся Люсьен, отвесив новый поклон. Он все же смутил ее и получил огромное наслаждение, полюбовавшись ее румянцем.
Когда она удалилась, держась как можно прямее в своем ужасном коричневом кашемировом платье, Люсьен заметил, что Кэт забыла книгу. Он взял ее, собираясь при случае вернуть, но его внимание привлек переплет ручной работы.
В книге излагалась история семейства Тремэйнов с той поры, когда Холлис Тремэйн водворился в Суссексе — более чем странное чтиво для служанки. Ему надо получше присмотреться к этой мисс Харвей — и по многим причинам. Она могла оказаться не только красивой, но в равной степени и амбициозной особой.
Люсьен вернулся к материнской могиле и только теперь заметил лежавший на ней свежий букет из диких роз. Он уже слышал, как служанка дружески беседовала с его покойной матерью. Должен ли он поблагодарить Кэт Харвей за внимание? Люсьен не желал ни перед кем быть в долгу — особенно в моральном.
Он стал на колени, не заботясь о своем костюме, протянул руку и прикоснулся к холодному камню.
Вспомнив свои еженедельные посещения этого места в детстве, Люсьен вспомнил и те молитвы, которые его мать возносила к небу о вечном покое для тех, кто здесь лежал. Но почувствовал он нечто иное: Памела Тремэйн не была погребена под слоем земли. Памела Тремэйн жила в каждой розе, что цвела на лугу, в свежем ветерке, шелестевшем листвой, в пении птиц, паривших в сияющем небе.
Он давным-давно простил ее, отказавшись видеть в ней виновницу своих несчастий. Не было никаких сомнений, что Памела любила своего сына, любила своего мужа Эдмунда. Пусть она и согрешила когда-то, она прожила прекрасную жизнь — на протяжении всех тех лет, что он помнил, — содержательную, полную любви жизнь, и она заслужила, чтобы ее сын боготворил память о ней.
Люсьен встал. Он не почувствовал здесь ни горя, ни боли. Пусть тело его матери в земле — он в сердце своем сохранил ее душу — как сохранил и ненависть к Эдмунду и Мелани Тремэйн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107