Да, в такие дни, как этот, когда окрестные луга устилают ковры ярких цветов и ветерок доносит нежный аромат яблоневых и вишневых садов, когда, радуясь яркому весеннему солнцу, по берегам ручьев распускаются первоцветы и фиалки, — воспоминания о Ветлах причиняют ей такую боль, словно она покинула их только вчера.
И если бы каким-то образом ей была дана власть над временами года, Кэт Харвей отменила бы весну.
Она наклонилась, чтобы взять со скамейки книгу — не свою, поскольку своего у нее практически ничего не было, — а книгу из обширной библиотеки Эдмунда. Это была одна из тех книг, которые, как Кэт понимала, он вряд ли попросит читать ему вслух — если бы паче чаяния к нему вернулся дар речи. Уже около года прикованный к кровати, едва способный перебираться в инвалидное кресло, в котором Кэт катала его по запущенному саду, после последнего удара Эдмунд утратил и дар речи.
В течение дня Кэт ухаживала за хозяином дома, кормила его, читала ему, приводила к нему в занавешенную тяжелыми шторами комнату Нодди в те часы, когда Мелани, по всей видимости, развлекалась с очередным любовником. Поздней ночью прикорнув на узкой койке в смежной с его спальней комнате, Кэт часто слышала горестные рыдания Эдмунда, бесконечно страдавшего в течение долгих мучительных часов до рассвета.
Они вели абсолютно замкнутую жизнь, которую скрашивали лишь взаимная привязанность и близость, возникшая за этот год, да безмолвное соглашение всеми возможными способами стараться держать Нодди подальше от Мелани.
Эдмунд и Кэт, кроме того, втайне лелеяли один невероятный план, который в случае успеха положил бы конец господству Мелани в Тремэйн-Корте. Доведись Мелани пронюхать об этом плане до смерти Эдмунда, Кэт в тот же день оказалась бы изгнанной, а ее беспомощный хозяин остался бы во власти своей безжалостной супруги.
Пока Кэт продолжала свою дружбу, ей приходилось внешне сохранять полное равнодушие к тому, что творилось вокруг нее, чтобы не привлекать излишнего внимания к себе Мелани.
Однако каждый новый день приносил все новые угрозы их плану, поскольку поведение Мелани становилось все более скандальным, ее придирки все более изощренными, ее требования все более наглыми, заходившими так далеко, что у Кэт однажды возникло подозрение, что если ее, Мелани, не смогут удовлетворить развлечения со слугами-мужчинами, она решится потребовать определенных услуг от Кэт.
И только присутствие Мойны, которая одним своим появлением была способна утихомирить Мелани, удерживало Кэт от того, чтобы в один прекрасный день не надавать пощечин по прелестному детскому личику своей хозяйки. Пристрастие Мелани ко все более неестественным развлечениям внушало, однако, Кэт опасение не только за себя, но и за Нодди.
Выход был только один — удалить Мелани из Тремэйн-Корта. Кэт знала способ, как это сделать, и ей оставалось лишь молиться о том, чтобы у нее хватило сил претворить его в жизнь.
Стало очевидно, что час Эдмунда близок. При этом Кэт была уверена в том, что хозяина удерживает в этой жизни лишь страстная надежда, что хотя бы в последний миг Люсьен вернется в Тремэйн-Корт, простит и поймет его и поможет ей, Кэт. Только тогда он позволит себе обрести вечный покой.
Вынужденная без конца слушать в течение этого года историю Эдмунда, Кэт больше не верила в то, что Люсьен когда-либо вернется в Суссекс по своей воле — разве что решит сровнять Тремэйн-Корт с землей. Разумеется, этому способствовала и их переписка, о которой она до сих пор не могла вспоминать без смущения и гнева.
Однако прошлого не воротишь. Люсьен Тремэйн потребовал, чтобы она не писала до тех пор, пока Эдмунд не будет при смерти. И вот теперь этот момент настал. Во всяком случае, близок. И если ради того, чтобы он спокойно умер, нужно было слегка согрешить, Кэт была готова с радостью взять этот грех себе на душу.
— Я возлагаю все наши надежды на вашего сына, Памела, — произнесла она, бросив прощальный взгляд на могилу, и застыла в изумлении. На нее смотрели темные непроницаемые глаза Люсьена Кингсли Тремэйна.
— Да благословит вас Господь, сударыня, — с насмешливой улыбкой произнес он. — Что это вы болтаете с мертвецами? Спятили вы, или вас осенила благодать?
Кэт в растерянности потупилась. Потом окинула взглядом элегантное пальто с пелериной, небрежно расстегнутое, так чтобы был виден превосходно пошитый дорожный костюм. На Люсьене были высокие сапоги с белыми отворотами и лихо сдвинутая набекрень касторовая шляпа. Это не мог быть Люсьен Тремэйн — этот элегантный, самоуверенный, лощеный прожигатель жизни. Он был так же неуместен в Суссексе, как была бы неуместна она в своем старом уродливом платье в центре Лондона на майском празднике цветов.
Этот Люсьен Тремэйн, этот напыщенный денди, был столь же бесполезен в той борьбе, которую она вела, как надутый павлин на петушиных боях.
Куда исчез тот страдающий мальчик, несчастная жертва чужих преступлений, раненый юноша, к которому потянулось ее сердце, несмотря на решение оставаться равнодушной? Где то загнанное существо, которое предстало перед ней в «Лисе и Короне»?
Кэт не в силах была оторвать взгляд от Люсьена, который, все так же улыбаясь, слегка поправил дорогой белый шарф. Кроваво блеснувший на его мизинце крупный рубин привлек ее внимание. Она помнила это кольцо, которое вместе с миниатюрой было в том пакете, что она принесла ему в гостиницу.
Очевидно, это кольцо на его руке — знак того, что ничто не забыто и ненависть его жива. Но может быть, она все же чересчур поспешно осудила его? Глаза Кэт сощурились, и она снова задумчиво взглянула на сына Памелы Тремэйн, стараясь разглядеть и понять, что скрывается под этой маской денди.
Теперь он казался крупнее, чем год назад. Он заматерел, раздался в плечах, его фигура излучала мощь и угрозу, что в сочетании с идеально правильными чертами слегка загорелого лица неожиданно придавало ему такую сексуальность, что у Кэт перехватило дыхание.
Она увидела перед собой в первый момент лощеного лондонского денди прежде всего потому, что он сам хотел казаться таким.
Кэт, которая видела его в самые тяжкие минуты, которая была свидетельницей крушения его надежд, смогла понять причину этого перевоплощения, смогла почувствовать ту глубокую сердечную боль и душевную тоску, что скрывались за внешностью насмешливого щеголя.
Однако блестящая внешность успешно скрывала страдающего юношу. Он все так же улыбался одними губами, а глаза оставались холодными, непроницаемыми.
Когда-то она жалела его. Когда-то ее сердце потянулось к нему. Теперь все прошло. И если уж кто-то и нуждался сейчас в сочувствии, то только сама Кэт, потому что она решила, что этот изысканный лондонский джентльмен опасный человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107