В молодости его с натяжкой можно было назвать плейбоем — (об этом свидетельствовала приложенная здесь фотография), но забавам положила конец Вторая мировая война. Морзби занимал должность по гражданской обороне в администрации штата Канзас, затем по окончании боевых действий был переведен в Европу.
Именно там, утверждала статья, он и положил начало своей блестящей карьере и коллекции. Флавия умела читать между строк и пришла к выводу, что в ту пору
Морзби был всего лишь заурядным спекулянтом, орудовавшим на черном рынке. Он закупал в Штатах дефицитные продукты, ширпотреб и продавал их по астрономическим ценам несчастным европейцам. Этот бизнес отнимал у него столько времени, что в 1948 году он вышел в отставку и, прежде чем вернуться в Калифорнию, еще четыре года организовывал торговые связи своих фирм в Цюрихе.
А Цюрих находился в Швейцарии, именно там, где, как Флавии говорили, обитал первый покупатель Бернини. Что вполне совпадало со смутными воспоминаниями Борунны…
Детектив Джозеф Морелли тоже провел весь день за бумагами. Сосредоточенно и болезненно хмурясь, он разбирал скопившиеся на столе со дня убийства Морзби письма, папки и документы.
Если бы он был знаком с Таддео Боттандо, то они, по всей вероятности, прекрасно поладили бы. Несмотря на разные пристрастия — генерал любил провести субботний день в тишине музея, а Морелли предпочитал пиво и игры в мяч, — подход к многотрудному полицейскому делу был у них одинаковым. Его можно было охарактеризовать одним емким словом: основательность. Они разбирали все по камешкам, проверяли тщательно и досконально. За долгие годы работы у обоих выработалось твердое убеждение, что преступление — грязный бизнес, и подоплекой каждого являются деньги. Чем страшнее преступление, тем больше замешано денег, а потому Морелли искал крупную сумму.
Как и Флавия, он решил начать с изучения прошлого Морзби и связанной с его бизнесом документации, причем особенно Морелли интересовали налоговые декларации Морзби за последние пять лет. Он также забрал из кабинета Тейнета кипу папок и убедил Дэвида Барклая, помощника и приспешника Морзби, отдать ему те, что у него имелись.
А потом уселся за работу, и до чего же тягомотной и скучной она оказалась! С налогами у Морзби обстояло не все так просто, под конец Морелли совсем запутался. За два часа ему удалось обнаружить всего лишь один потенциально полезный документ — записку, написанную почерком Барклая, в которой отдавалось распоряжение выплатить два миллиона долларов за бюст. Любопытный факт.
А вот и бесконечные списки гостей, повествующие о том, кто чем занимался в критический момент. Тейнет неотлучно находился на вечеринке, что подтверждала пленка видеокамеры. Лангтон вышел на улицу и курил, тоже подтверждается. Стритера нигде не было видно, но он уверял, что находился в тот момент в туалете — у него разыгрался геморрой. В правдивости этого заявления Морелли почти не сомневался, но все же поставил против имени Стритера маленькую звездочку. Барклай заслужил большую звездочку, ди Соуза — звездочку и знак вопроса. Анна Морзби сидела в машине, собиралась ехать домой, что подтвердил ее шофер. Примерно через десять минут после убийства Лангтон позвонил домой Джеку Морзби, таким образом, последнего можно было исключить.
Письменное заключение о том, что пуля, извлеченная из головы убитого, соответствует найденному возле тела пистолету, не слишком заинтересовало Морелли, он в этом почти не сомневался. Не сомневался он и в том, что именно из этого оружия был застрелен Морзби. А вот факт, что пистолет был зарегистрирован на имя Анны Морзби, явился для него сюрпризом. Интерес к этой дамочке вновь ожил. И Морелли добавил еще одну звездочку против имени Дэвида Барклая.
Представления американцев о гостеприимстве, важность дела, а также врожденная услужливость Морелли стали причиной того, что он, несмотря на усиливающуюся зубную боль и, как следствие, раздражение против всех и вся, прибыл в аэропорт в час ночи встретить выходившую из самолета Флавию.
Последние несколько дней не ознаменовались сколько-нибудь приятными для него событиями. Помимо проблем, связанных с делом Морзби, которое, следует признать, продвигалось слабо или почти не продвигалось, внимание Морелли постоянно отвлекали другие неоконченные дела, назойливые расспросы начальства, глупейшие спекуляции на эту тему газетных репортеров. И еще эти десны — они его просто доконали.
Он просиживал на работе чуть ли не круглые сутки, жена возмущалась, и хотя информации накопилось достаточно, Морелли никак не удавалось соединить все разрозненные фрагменты воедино. И вот теперь, когда они все же начали складываться в некую еще не слишком четкую картину, особой радости это не принесло. В целом Морелли приветствовал сотрудничество на международном уровне, однако не понимал, чем ему поможет Флавия ди Стефано. Она наверняка отнимет у него много времени и почти ничего не даст взамен.
Правда, ее можно рассматривать как кость, которую можно бросить этим собакам-репортерам и отвлечь тем самым их внимание. Приезд Флавии уже вызвал в прессе массу слухов и предположений. Американцев всегда почему-то возбуждала перспектива сотрудничества с Европой (местом, неизбежно ассоциировавшимся в их прямолинейном сознании с хитростью и распадом). Стоит упомянуть, к примеру, Италию в связи с преступлением, и утром уже с полдюжины ученых мужей будут мрачно вещать о мафии.
Ничего, пусть пережевывают эту жвачку, рассуждают о возможных связях Морзби с организованной преступностью, а Морелли с коллегами спокойно продолжат свое дело.
Он заметил ее первым, сонно бредущую к окошкам справочной, и, несмотря на столь поздний час и усталость, позавидовал Аргайлу. По происхождению Морелли был итальянцем, а потому питал патриотическое пристрастие к женщинам именно такого типа. Утомленная перелетом, Флавия тем не менее выглядела прелестно, а растрепанные светлые волосы и помятая одежда лишь придавали ей шарма. Нет, подумал Морелли, пока она направлялась к нему, лицо красивым, пожалуй, не назовешь. Да и хорошеньким — тоже. Но все же было что-то в нем притягательное, нечто такое…
— Синьорина ди Стефано? — произнес Морелли, когда Флавия в очередной раз широко зевнула и протерла глаза.
Она окинула его подозрительным взглядом, сделала еще шаг навстречу, и на ее лице появилась улыбка.
— Детектив Морелли. — Флавия протянула ему руку. — Спасибо, что встретили меня. — Они обменялись рукопожатием.
По-английски говорила она бегло, правда, с сильным акцентом, который Морелли счел совершенно неотразимым, и на пути к машине рассказывала о своем путешествии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Именно там, утверждала статья, он и положил начало своей блестящей карьере и коллекции. Флавия умела читать между строк и пришла к выводу, что в ту пору
Морзби был всего лишь заурядным спекулянтом, орудовавшим на черном рынке. Он закупал в Штатах дефицитные продукты, ширпотреб и продавал их по астрономическим ценам несчастным европейцам. Этот бизнес отнимал у него столько времени, что в 1948 году он вышел в отставку и, прежде чем вернуться в Калифорнию, еще четыре года организовывал торговые связи своих фирм в Цюрихе.
А Цюрих находился в Швейцарии, именно там, где, как Флавии говорили, обитал первый покупатель Бернини. Что вполне совпадало со смутными воспоминаниями Борунны…
Детектив Джозеф Морелли тоже провел весь день за бумагами. Сосредоточенно и болезненно хмурясь, он разбирал скопившиеся на столе со дня убийства Морзби письма, папки и документы.
Если бы он был знаком с Таддео Боттандо, то они, по всей вероятности, прекрасно поладили бы. Несмотря на разные пристрастия — генерал любил провести субботний день в тишине музея, а Морелли предпочитал пиво и игры в мяч, — подход к многотрудному полицейскому делу был у них одинаковым. Его можно было охарактеризовать одним емким словом: основательность. Они разбирали все по камешкам, проверяли тщательно и досконально. За долгие годы работы у обоих выработалось твердое убеждение, что преступление — грязный бизнес, и подоплекой каждого являются деньги. Чем страшнее преступление, тем больше замешано денег, а потому Морелли искал крупную сумму.
Как и Флавия, он решил начать с изучения прошлого Морзби и связанной с его бизнесом документации, причем особенно Морелли интересовали налоговые декларации Морзби за последние пять лет. Он также забрал из кабинета Тейнета кипу папок и убедил Дэвида Барклая, помощника и приспешника Морзби, отдать ему те, что у него имелись.
А потом уселся за работу, и до чего же тягомотной и скучной она оказалась! С налогами у Морзби обстояло не все так просто, под конец Морелли совсем запутался. За два часа ему удалось обнаружить всего лишь один потенциально полезный документ — записку, написанную почерком Барклая, в которой отдавалось распоряжение выплатить два миллиона долларов за бюст. Любопытный факт.
А вот и бесконечные списки гостей, повествующие о том, кто чем занимался в критический момент. Тейнет неотлучно находился на вечеринке, что подтверждала пленка видеокамеры. Лангтон вышел на улицу и курил, тоже подтверждается. Стритера нигде не было видно, но он уверял, что находился в тот момент в туалете — у него разыгрался геморрой. В правдивости этого заявления Морелли почти не сомневался, но все же поставил против имени Стритера маленькую звездочку. Барклай заслужил большую звездочку, ди Соуза — звездочку и знак вопроса. Анна Морзби сидела в машине, собиралась ехать домой, что подтвердил ее шофер. Примерно через десять минут после убийства Лангтон позвонил домой Джеку Морзби, таким образом, последнего можно было исключить.
Письменное заключение о том, что пуля, извлеченная из головы убитого, соответствует найденному возле тела пистолету, не слишком заинтересовало Морелли, он в этом почти не сомневался. Не сомневался он и в том, что именно из этого оружия был застрелен Морзби. А вот факт, что пистолет был зарегистрирован на имя Анны Морзби, явился для него сюрпризом. Интерес к этой дамочке вновь ожил. И Морелли добавил еще одну звездочку против имени Дэвида Барклая.
Представления американцев о гостеприимстве, важность дела, а также врожденная услужливость Морелли стали причиной того, что он, несмотря на усиливающуюся зубную боль и, как следствие, раздражение против всех и вся, прибыл в аэропорт в час ночи встретить выходившую из самолета Флавию.
Последние несколько дней не ознаменовались сколько-нибудь приятными для него событиями. Помимо проблем, связанных с делом Морзби, которое, следует признать, продвигалось слабо или почти не продвигалось, внимание Морелли постоянно отвлекали другие неоконченные дела, назойливые расспросы начальства, глупейшие спекуляции на эту тему газетных репортеров. И еще эти десны — они его просто доконали.
Он просиживал на работе чуть ли не круглые сутки, жена возмущалась, и хотя информации накопилось достаточно, Морелли никак не удавалось соединить все разрозненные фрагменты воедино. И вот теперь, когда они все же начали складываться в некую еще не слишком четкую картину, особой радости это не принесло. В целом Морелли приветствовал сотрудничество на международном уровне, однако не понимал, чем ему поможет Флавия ди Стефано. Она наверняка отнимет у него много времени и почти ничего не даст взамен.
Правда, ее можно рассматривать как кость, которую можно бросить этим собакам-репортерам и отвлечь тем самым их внимание. Приезд Флавии уже вызвал в прессе массу слухов и предположений. Американцев всегда почему-то возбуждала перспектива сотрудничества с Европой (местом, неизбежно ассоциировавшимся в их прямолинейном сознании с хитростью и распадом). Стоит упомянуть, к примеру, Италию в связи с преступлением, и утром уже с полдюжины ученых мужей будут мрачно вещать о мафии.
Ничего, пусть пережевывают эту жвачку, рассуждают о возможных связях Морзби с организованной преступностью, а Морелли с коллегами спокойно продолжат свое дело.
Он заметил ее первым, сонно бредущую к окошкам справочной, и, несмотря на столь поздний час и усталость, позавидовал Аргайлу. По происхождению Морелли был итальянцем, а потому питал патриотическое пристрастие к женщинам именно такого типа. Утомленная перелетом, Флавия тем не менее выглядела прелестно, а растрепанные светлые волосы и помятая одежда лишь придавали ей шарма. Нет, подумал Морелли, пока она направлялась к нему, лицо красивым, пожалуй, не назовешь. Да и хорошеньким — тоже. Но все же было что-то в нем притягательное, нечто такое…
— Синьорина ди Стефано? — произнес Морелли, когда Флавия в очередной раз широко зевнула и протерла глаза.
Она окинула его подозрительным взглядом, сделала еще шаг навстречу, и на ее лице появилась улыбка.
— Детектив Морелли. — Флавия протянула ему руку. — Спасибо, что встретили меня. — Они обменялись рукопожатием.
По-английски говорила она бегло, правда, с сильным акцентом, который Морелли счел совершенно неотразимым, и на пути к машине рассказывала о своем путешествии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63