На его лице отразилась смесь лукавой усмешки и боли.
– О нет, я вовсе не боюсь, а вот за вас поручиться не могу.
Жюльетт сняла плед и едва сумела скрыть потрясение. Ниже колен у молодого человека не было ног.
– Где это случилось? – спросила она, встав на колени, чтобы приступить к делу, стараясь не выдать своего ужаса.
– В Тироле.
Старые повязки присохли к телу, и Жюльетт попыталась осторожно снять их. Она увидела, как сжимаются кулаки, как побледнели костяшки пальцев мальчика, но не услышала ни единого стона. Вместо этого парень продолжал подтрунивать над ней.
– Не пройдет и минуты, как вы упадете в обморок!
– Могу поспорить, нет!
– Та, что была здесь до вас, не выдержала. Растянулась прямо на полу.
Когда Жюльетт полностью обнажила раны, то чуть было не последовала примеру своей предшественницы, но продолжала упорно выполнять работу, сохраняя контроль над собой благодаря непрерывной болтовне с раненым. Это помогло обоим перенести нестерпимую муку подобной процедуры.
Для Жюльетт это был очень тяжелый день. Перед ней прошло много искалеченных людей, их мужество потрясало, и то, что при других обстоятельствах могло вызвать отвращение и ужас, теперь выполнялось с охотой и желанием хоть немного облегчить страдания несчастных. Мучения многих раненых усугублялись многочисленными обморожениями в Альпах. Некоторые находились в полубессознательном состоянии от невыносимой боли и практически не реагировали на происходящее вокруг. Благодарность других раненых трогала до слез, кое-кто даже имел самообладание шутить над собственными ранами. Вскоре Жюльетт привыкла проводить в госпитале три полных дня в неделю. От нее, как от матери маленьких детей, большего не требовали. Когда она предложила руководству госпиталя больше привлекать ее к работе, ей довольно сурово заметили, что дети не меньше нуждаются в материнской заботе, чем раненые в заботе медицинской сестры.
Мартовским утром Жюльетт с Мишелем отправились в магазин Фортуни. Она наконец решилась заменить картину на стене столовой гобеленом от Фортуни. Эта картина ей давно не нравилась. Гобелены дона Мариано были самых разных размеров, и Жюльетт хотела выбрать новый чуть больше картины. Мишель не любил ходить с матерью по магазинам, но всегда с радостью сопровождал ее в Палаццо Орфей, где мог без конца играть в прятки среди штор и драпировок. В три с половиной года он был уже довольно рослым мальчиком крепкого сложения, его ангельское личико вводило в заблуждение многих, не знавших о его шалостях.
– Не балуйся здесь, – попросила Жюльетт, входя в магазин.
– Да, мама.
Кроме нее, посетителей не было. Две продавщицы, утомленные бездельем, были рады поиграть с ребенком. Все продавцы-мужчины ушли на фронт, из-за отсутствия наплыва посетителей в магазине оставалось всего несколько сотрудников.
Жюльетт уже почти остановилась на гобелене кремового цвета в персидском стиле, когда внезапно услышала вой сирен. Начинался налет.
– Мишель, скорее! – крикнула она, протягивая сыну руку. – Идем домой.
Вверху послышался топот ног – несколько человек, еще работавшие в мастерской, оставили свои занятия и спешили укрыться в более безопасном месте. Жюльетт с Мишелем поспешили пересечь площадь перед Палаццо Орфей. Слышались выстрелы артиллерийских орудий, паливших в бледное мартовское небо. Навстречу им шел офицер с костылем. Это был Марко.
– Жюльетт! Мишель!
Она пробежала расстояние, разделявшее их.
– Что с твоей ногой? – тревожно спросила она, когда Марко поцеловал ее и мальчика.
– Ничего серьезного, но благодаря ей я получил отпуск. Мы можем радоваться!
Дома Мишель, безумно счастливый из-за возвращения отца, как только Жюльетт сняла с него курточку, бросился в комнату с закрытыми ставнями. Там сидели Лена и Арианна с малышкой на руках.
– Папа приехал! – кричал он подпрыгивая. – Сильви! Папа приехал домой!
Арианна и Лена радовались счастью мальчика и не хотели портить его восторг сказав, что они видели Марко и сами направили его в Палаццо Орфей.
– Ну не чудесно ли! – Арианна взяла Сильвану на колени, так как, казалось, девочка Немножко стесняется отца после столь долгого его отсутствия.
Вприпрыжку Мишель возвратился к родителям, державшим друг друга в объятиях. В это время раздался взрыв бомбы, зазвенели стекла. Марко с улыбкой повернулся к мальчику и взял его за руку.
– Пойдем, Мишель. Поздороваемся со всеми, – повернувшись к Жюльетт, он спросил: – Эти налеты бывают по ночам?
– Очень редко. Говорят, вода венецианских каналов хорошо высвечивает цели бомбежки, но, к счастью, они никогда не бывают достаточно точны.
То же можно было сказать и об этой бомбежке. Позже они узнали, что на одном из складов перебиты окна, остальные бомбы попадали в залив. К этому времени Жюльетт уже знала историю ранения Марко. Пуля прошла ногу насквозь, к счастью, не задев кость, своевременное и эффективное лечение дало результаты, опасность миновала.
– Самое ужасное, что это случилось накануне моего отпуска. Мне пришлось задержаться, – Марко решил не говорить жене о том количестве крови, которое потерял, и насколько близок был к смерти. Его выздоровление заняло значительно больше времени, чем она могла предположить.
– Но где же ты проходил лечение? – спросила Жюльетт, немного разочарованная из-за того, что его не привезли в Венецию.
– Вначале в полевом палаточном госпитале, а затем в госпитале в маленькой деревушке. А как ты справляешься с обязанностями медсестры? Ты не писала подробно.
– Только потому, что большинство подробностей крайне мрачны. Твоя жизнь на фронте, я полагаю, тоже далеко не весела.
Марко задумчиво кивнул головой. Подобно всем солдатам, находящимся в отпуске, ему не хотелось говорить ни о чем, даже отдаленно связанном с ужасами войны, и поэтому, ограничился сообщением сведений об офицерах, знакомых Жюльетт.
– А как дела с созданием новых моделей? Есть что-нибудь новое?
– Переписка с Парижем стала крайне ненадежной, письма могут идти несколько недель, а некоторые вообще не доходят. Но, конечно, работа над моделями очень успокаивает нервы, поэтому стараюсь заниматься каждую свободную минуту. Я хочу, чтобы мои модели дневной одежды были как можно практичнее.
– Наверное, Денизе трудно находить нужные ткани.
– Да, скорее всего. Если судить по письмам сестры, – с улыбкой добавила Жюльетт, – можно подумать, что кайзер объявил войну специально для того, чтобы причинить ей все эти страдания. Как и у Фортуни, ее товар практически не раскупается. Некоторые из наиболее знаменитых кутюрье Парижа ушли в армию и сейчас на фронте.
– Боже мой! К каким жизненным контрастам им теперь приходится привыкать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101