При появлении Банколена все замолчали. Разумеется, известие об убийстве уже широко распространилось, но, хотя мы поздоровались с несколькими репортерами, я обрадовался, что они и не подумали нападать на нас со своими вопросами. Они только вежливо улыбнулись и вернулись к своему вермуту и игре в кости. Вопросы к полиции служители пера оставили для рабочего времени. Мы уселись в закутке на кожаном полукруглом диване и часов до трех обсуждали ход расследования. Скорее этим занимались мы с Графенштайном, потому что Банколен хранил молчание, крутя в руках потухшую сигару и время от времени подзывая официанта, чтобы он наполнил его бокал.
Наконец мы закурили. Завеса табачного дыма повисла в неподвижном ночном воздухе. Стоя среди опустевших столиков, Графенштайн разглагольствовал о пиве, а я вспоминал Суинберна, но почему мы с такой страстью обсуждали именно эти темы, понятия не имею.
Доставив Банколена домой на авеню Георга Пятого, буквально за углом, а Графенштайна в его отель на Елисейских Полях, я поехал к себе. В каком-то рассеянном опьянении я обогнул Ронпуан и свернул на авеню Монтеня к своей квартире.
Я был не в состоянии размышлять. Долго стоял в гостиной у высокого окна, выкурив в темноте несколько трубок. Но таинственные обрывки видений, то и дело тревожившие мое сознание, заставляли чувствовать себя необъяснимо несчастным.
Когда я проснулся, комнату заливал веселый солнечный свет – это было такое утро, которое заполняет тебя безотчетной радостью, когда хочется петь и прыгать козликом. Высокие окна сияли в лучах ослепительного солнца, на небе искрились белоснежные облака. Подобные ангелам, они плыли вереницей над серыми крышами Парижа. За одну ночь деревья оделись прозрачной зеленой листвой. В комнату проникал тихий шелест молодых листочков… Короче, это был чудный весенний день. И хотелось смеяться над циничным отрывком из прочитанной накануне книги. Я вскочил и сладко потянулся, услышав, как в ванной уже льется вода, улавливая запах кофе, готовящегося в кофеварке. Томас – я говорил о своем неоценимом слуге? – оживленно хлопотал в комнате, выбирая мне одежду на сегодняшний день, и улыбался в глубине своей уравновешенной, английской души, посматривая за окно.
Я сидел за завтраком у окна, когда Томас доложил о визитере. Это был Банколен. Он появился в сияющем цилиндре и в визитке – на вид слишком француз. Бородка его была, судя по всему, аккуратно подстрижена только что.
Шеф полиции, как наступивший день, искрился весельем и насмешливостью. Но тени под глазами словно подсказывали, что ночью он почти не спал. Усевшись напротив меня за столом, Банколен сложил руки на набалдашнике трости с задумчивым видом.
– Кофе? – предложил я.
– Бренди, – рассеянно отозвался он.
Он выбрал абрикотин, и не одобряющий прием спиртного с утра Томас принес графин. Золотистый цвет напитка сиял на солнце. Банколен поднял маленькую рюмку и рассматривал ее. Его взгляд казался ушедшим в себя, как будто он заглядывал в глубину магического кристалла. Я подумал, что мой друг, вероятно, и ночью пил. Он осушил рюмку и задумчиво отодвинул ее в сторону.
– Мне не нравится тон утренних газет, – наконец сказал он. – Думаю, придется мне закончить расследование уже завтра… Я обещал твоему отцу, – помолчав, продолжил детектив, – позаботиться о тебе, когда ты приедешь в Париж, что обязательно должно было произойти. Думаю, теперь это включает твое участие в теперешних событиях. И все же ты слишком похож на него, чтобы быть полезным, – в вас обоих слишком много ирландского. С другой стороны, именно поэтому ты и можешь оказаться полезным.
Он внимательно изучал меня, как режиссер, выбирающий актера на определенную роль. А может, как генерал, рассуждающий о предстоящем бое в цифрах и планах, не задумываясь о своих подчиненных, то есть всего лишь солдатах. Тонкая улыбка Борджиа пряталась у него в усах.
– Сегодня днем будут получены результаты вскрытия тела и отчет о проверке некоторых людей. До этого у нас будет работа. Заканчивай завтрак. Мы идем поговорить с месье Киларом.
– Отлично! А где доктор?
– Заедем за ним по дороге. Я приехал на машине, но хочу, чтобы ты взял и свою… Присутствие доктора будет очень важно. Мне интересно послушать, как он объяснит ход размышлений убийцы, когда мы его возьмем.
– Банколен, – медленно произнес я, – вы, видимо, считаете, что, кроме вас, никто ничего не замечает.
– А, наконец-то мы к этому пришли! Давай послушаем, что ты думаешь об этом деле.
– Я не претендую на то, что во всем разобрался. Но не надо недооценивать Графенштайна. Он далеко не глупец. Вчера вечером он заметил нечто… и это настолько его потрясло, что он старается не думать о своем открытии. Оно казалось слишком тупым, чтобы быть правдой.
– И как ты думаешь, что же он заметил?
– Не знаю. Но подозреваю, что это такой момент, о котором никому и в голову не приходило подумать. Доктор счел этот факт слишком невероятным, чтобы говорить о нем. И было еще множество других фактов, которые мы не рассматривали…
– Например?
– Две особы, а именно наш буйный друг Голтон и та англичанка, которую я обнаружил наверху. Они говорили о том, что беседовали с Салиньи по-английски. Затем – не знаю, что заставило вас задать такой вопрос, – вы спросили об этом у Вотреля. По его словам, Салиньи не говорил на английском. Кто-то из них взял на себя труд солгать.
Банколен довольно усмехнулся:
– Ты делаешь заметные успехи, друг мой. Ты вполне способен понять очевидное. Так можешь ли предположить причину, по которой кто-то из них лжет?
– Нет. Казалось бы, это совершенно не имеет значения. И вместе с тем странно, что этот пункт заставляет кого-то лгать. Я только хотел приложить доктрину „ложного факта“.
– К кому?
– Кажется, к Вотрелю. Затем, что касается этой книги – „Алиса в…“…
Банколен вдруг оставил свои насмешливые манеры. Весело смеясь, он стукнул по набалдашнику.
– Отлично! Ты становишься интересным. Продолжай.
– У меня есть теория. Вчера вечером курительная комната практически пустовала. Поэтому стюард и заметил, как из нее вышел Салиньи. Так что мало кто мог забыть в ней „Алису“. Более того, никто не признался, что именно он оставил ее. С другой стороны, Вотрель и Салиньи провели там очень много времени – они занимали кабинку более получаса… Предполагаю, что книгу случайно забыл там Салиньи. Предполагаю также, что он хотел захватить ее для леди на третьем этаже, которая разделяла его литературные вкусы. – Неосознанно я вложил достаточную долю язвительности в это замечание. – В любом случае почему все-таки Вотрель не сказал нам, что книгу забыл Салиньи?
– Друг мой, этим вопросом ты выдвигаешь великолепное противоречие своей теории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Наконец мы закурили. Завеса табачного дыма повисла в неподвижном ночном воздухе. Стоя среди опустевших столиков, Графенштайн разглагольствовал о пиве, а я вспоминал Суинберна, но почему мы с такой страстью обсуждали именно эти темы, понятия не имею.
Доставив Банколена домой на авеню Георга Пятого, буквально за углом, а Графенштайна в его отель на Елисейских Полях, я поехал к себе. В каком-то рассеянном опьянении я обогнул Ронпуан и свернул на авеню Монтеня к своей квартире.
Я был не в состоянии размышлять. Долго стоял в гостиной у высокого окна, выкурив в темноте несколько трубок. Но таинственные обрывки видений, то и дело тревожившие мое сознание, заставляли чувствовать себя необъяснимо несчастным.
Когда я проснулся, комнату заливал веселый солнечный свет – это было такое утро, которое заполняет тебя безотчетной радостью, когда хочется петь и прыгать козликом. Высокие окна сияли в лучах ослепительного солнца, на небе искрились белоснежные облака. Подобные ангелам, они плыли вереницей над серыми крышами Парижа. За одну ночь деревья оделись прозрачной зеленой листвой. В комнату проникал тихий шелест молодых листочков… Короче, это был чудный весенний день. И хотелось смеяться над циничным отрывком из прочитанной накануне книги. Я вскочил и сладко потянулся, услышав, как в ванной уже льется вода, улавливая запах кофе, готовящегося в кофеварке. Томас – я говорил о своем неоценимом слуге? – оживленно хлопотал в комнате, выбирая мне одежду на сегодняшний день, и улыбался в глубине своей уравновешенной, английской души, посматривая за окно.
Я сидел за завтраком у окна, когда Томас доложил о визитере. Это был Банколен. Он появился в сияющем цилиндре и в визитке – на вид слишком француз. Бородка его была, судя по всему, аккуратно подстрижена только что.
Шеф полиции, как наступивший день, искрился весельем и насмешливостью. Но тени под глазами словно подсказывали, что ночью он почти не спал. Усевшись напротив меня за столом, Банколен сложил руки на набалдашнике трости с задумчивым видом.
– Кофе? – предложил я.
– Бренди, – рассеянно отозвался он.
Он выбрал абрикотин, и не одобряющий прием спиртного с утра Томас принес графин. Золотистый цвет напитка сиял на солнце. Банколен поднял маленькую рюмку и рассматривал ее. Его взгляд казался ушедшим в себя, как будто он заглядывал в глубину магического кристалла. Я подумал, что мой друг, вероятно, и ночью пил. Он осушил рюмку и задумчиво отодвинул ее в сторону.
– Мне не нравится тон утренних газет, – наконец сказал он. – Думаю, придется мне закончить расследование уже завтра… Я обещал твоему отцу, – помолчав, продолжил детектив, – позаботиться о тебе, когда ты приедешь в Париж, что обязательно должно было произойти. Думаю, теперь это включает твое участие в теперешних событиях. И все же ты слишком похож на него, чтобы быть полезным, – в вас обоих слишком много ирландского. С другой стороны, именно поэтому ты и можешь оказаться полезным.
Он внимательно изучал меня, как режиссер, выбирающий актера на определенную роль. А может, как генерал, рассуждающий о предстоящем бое в цифрах и планах, не задумываясь о своих подчиненных, то есть всего лишь солдатах. Тонкая улыбка Борджиа пряталась у него в усах.
– Сегодня днем будут получены результаты вскрытия тела и отчет о проверке некоторых людей. До этого у нас будет работа. Заканчивай завтрак. Мы идем поговорить с месье Киларом.
– Отлично! А где доктор?
– Заедем за ним по дороге. Я приехал на машине, но хочу, чтобы ты взял и свою… Присутствие доктора будет очень важно. Мне интересно послушать, как он объяснит ход размышлений убийцы, когда мы его возьмем.
– Банколен, – медленно произнес я, – вы, видимо, считаете, что, кроме вас, никто ничего не замечает.
– А, наконец-то мы к этому пришли! Давай послушаем, что ты думаешь об этом деле.
– Я не претендую на то, что во всем разобрался. Но не надо недооценивать Графенштайна. Он далеко не глупец. Вчера вечером он заметил нечто… и это настолько его потрясло, что он старается не думать о своем открытии. Оно казалось слишком тупым, чтобы быть правдой.
– И как ты думаешь, что же он заметил?
– Не знаю. Но подозреваю, что это такой момент, о котором никому и в голову не приходило подумать. Доктор счел этот факт слишком невероятным, чтобы говорить о нем. И было еще множество других фактов, которые мы не рассматривали…
– Например?
– Две особы, а именно наш буйный друг Голтон и та англичанка, которую я обнаружил наверху. Они говорили о том, что беседовали с Салиньи по-английски. Затем – не знаю, что заставило вас задать такой вопрос, – вы спросили об этом у Вотреля. По его словам, Салиньи не говорил на английском. Кто-то из них взял на себя труд солгать.
Банколен довольно усмехнулся:
– Ты делаешь заметные успехи, друг мой. Ты вполне способен понять очевидное. Так можешь ли предположить причину, по которой кто-то из них лжет?
– Нет. Казалось бы, это совершенно не имеет значения. И вместе с тем странно, что этот пункт заставляет кого-то лгать. Я только хотел приложить доктрину „ложного факта“.
– К кому?
– Кажется, к Вотрелю. Затем, что касается этой книги – „Алиса в…“…
Банколен вдруг оставил свои насмешливые манеры. Весело смеясь, он стукнул по набалдашнику.
– Отлично! Ты становишься интересным. Продолжай.
– У меня есть теория. Вчера вечером курительная комната практически пустовала. Поэтому стюард и заметил, как из нее вышел Салиньи. Так что мало кто мог забыть в ней „Алису“. Более того, никто не признался, что именно он оставил ее. С другой стороны, Вотрель и Салиньи провели там очень много времени – они занимали кабинку более получаса… Предполагаю, что книгу случайно забыл там Салиньи. Предполагаю также, что он хотел захватить ее для леди на третьем этаже, которая разделяла его литературные вкусы. – Неосознанно я вложил достаточную долю язвительности в это замечание. – В любом случае почему все-таки Вотрель не сказал нам, что книгу забыл Салиньи?
– Друг мой, этим вопросом ты выдвигаешь великолепное противоречие своей теории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55