– Эти двое… Люк и еще один парень, сержант, умерли на несколько часов позже остальных. И их быстро поместили в лед. Мозг практически не претерпел необратимых изменений, и я надеялся, что мне удастся вернуть их к жизни, но Перри настоял на своем… Одним словом, он забрал всех.
– Но… Как же полиция, власти? Они-то что думали об этом?
– Честно говоря, мисс Робертс, я до сих пор не уверен в том, что властям было что-то известно об эксперименте. Кроме, разве, того отдела, в котором в то время служил Перри. Да и то вряд ли.
Ронни потерла веки, пытаясь навести порядок в собственных мыслях. Рассказ Грегора выглядел настолько невероятным, что не укладывался в голове.
– Док, – произнесла она. – Вы все время говорите «в то время», «тогда». В каком году это произошло? В восемьдесят восьмом? Восемьдесят девятом?
Грегор улыбнулся, словно она пошутила. Впрочем, улыбка продержалась на его губах ровно мгновение, а затем пропала.
– В шестьдесят девятом, мисс Робертс, – он покачал головой. – Ровно двадцать пять лет назад, во Вьетнаме, погиб взвод А-356.
– О, боже..
Не могу поверить… Но эти ребята так сохранились…
– Да. Это побочный эффект. И потом, они почти все это время провели в замороженном состоянии. Пара лет, вот то, что им оставили.
– Ну надо же… Это слишком фантастично…
– Перри говорил так же, как вы, мисс Робертс, – невесело сообщил Грегор. – Однако это обстоятельство не помешало ему в его планах.
– И что, они навсегда останутся такими? Унисолами? И Люк?
– Люк?.. Может быть, и нет. Вполне возможно, ему и второму парню, сержанту, смогли бы помочь вернуться в нормальное состояние. Это достаточно сложно, но, теоретически, выполнимо, хотя и займет много времени. – Много, это сколько, док?
– Я думаю, от трех месяцев до полугода стационарного лечения. Кстати, если хотите, я могу положить его в свою лабораторию. Это было бы много надежнее, чем в обычной больнице. Хотя, если вы настаиваете…
– Нет, док. Я придерживаюсь той же точки зрения. Другое дело, что думает по этому поводу Люк. В конце концов, он ведь человек. И не надо забывать, что Люк решает, как ему поступать.
– Разумеется, – Грегор кивнул. – Право решающего голоса за ним.
– Нет, док. Не решающего. Вообще, голоса, – Ронни прямо посмотрела на доктора. – Не думаю, что он оставит другим еще какие-то голоса, после того, что с ним сделали однажды. И мне кажется, его нельзя будет за это назвать эгоистом.
– Да, пожалуй, – на лице Грегора появилось неопределенное выражение, которое, по всей видимости, должно было означать «я понимаю». Он несколько секунд молчал, а затем улыбнулся. – У меня складывается впечатление, что у вас к этому парню далеко не репортерский интерес. Конечно, это только мое субъективное впечатление.
Ронни вдруг разозлилась. Скорее всего потому, что внезапно ощутила, НАСКОЛЬКО близок доктор к истине. Даже гораздо ближе, чем думает. Но девушка не любила, когда кто-то говорил о ее чувствах. Раздражение, поднявшееся в ней, было подобно накипи. Оно, неприятное и мутное, вырвалось наружу резкими злыми фразами.
– Конечно, док, вы, наверно, правы. Это уже не репортерский интерес. Не репортерский. Он человеческий. – Ронни злилась все больше. – Потому что мне не безразлично, как чувствуют себя родители Люка, не видевшие сына больше двадцати пяти лет только из-за того, что какой-то заднице от Армии приспичило наштамповать себе в качестве пушечного мяса десяток молчаливых рабов. И мне не безразлично, кстати, что есть люди, проводящие подобные эксперименты!
Она замолчала.
– Простите, мисс Робертс, – тихо сказал Грегор. – Я не хотел задеть вас.
– Вы и не задели, – Ронни тряхнула головой, отчего светлые пушистые волосы рассыпались по плечам. – Просто… Это все как-то… Слишком дико.
– Возможно, что вы и правы. Очень возможно.
Люк слышал их разговор. И то, что он услышал, поразило его. Нет, не то, что он был мертв. Это Люк вспомнил, и подобное известие уже не могло шокировать, но… По ходу разговора всплыла другая вещь.
“… ДВОЕ УМЕРЛИ ГОРАЗДО ПОЗЖЕ ОСТАЛЬНЫХ. ЛЮК, И ЕЩЕ ОДИН ПАРЕНЬ, СЕРЖАНТ…”
Но он-то помнил, что они со Скоттом стреляли друг в друга через десять – пятнадцать минут после того, как погиб Бейд…
"…РАЗНИЦА В ТРИ-ЧЕТЫРЕ ЧАСА ОЗНАЧАЕТ ОЧЕНЬ МНОГО…”
Этих трех-четырех часов не было. Их просто не могло быть. Люк, стоя перед зеркалом, растерянно смотрел на свое отражение. Ему нужны эти воспоминания! Он имеет право знать, КАК умер.
Унисол осторожно закрыл глаза и напряг память… Но ничего не увидел. Ничего, кроме темноты. Люк вдруг испугался. Это был совершенно ничем не объяснимый беспричинный страх. Он скопился в унисоле, застыл, замер. Темнота… Темнота… Темнота… Люк неожиданно понял. ТЕМНОТА – это и есть воспоминания!
Просто в тот момент была ТЕМНОТА.
Да. Лежа в жирной грязи, он слушал бушующее вокруг море звуков, стараясь сообразить, что происходит. От сгоревшей – или еще горящей деревни несло дымом и гарью. Шумели листья пальм, сухо шелестя на ветру. Начинали просыпаться птицы, и Люк сделал вывод, что наступает утро, а значит, он лежит довольно долго.
Тело затекло, но, тем не менее, чувствовало холод, который несла с собой грязная жижа. Одежда так и не просохла после ночного ливня. С деревьев срывались капли и падали вниз, звонко разбиваясь о каску. «Они могли бы служить отличными часами», – подумал он. Капли стучали с какой-то сводящей с ума равномерностью. БАНС. БАНС.
Люк услышал еще один звук. Слабый и далекий, но нараставший с каждой секундой, несущий спасение. Этот звук сперва плавно вплелся в бормотание джунглей, постепенно отвоевывая себе все больше места у этого сонного мира.
Рокочущий низкий шум лопастей «Чоппера».
И тогда он открыл глаза. Небо выцвело. Оно оказалось блекло-синего цвета со слабыми, едва различимыми желтыми маячками умирающих звезд. Это еще не было утром, хотя ночь уже заметно потеснило не взошедшее пока солнце.
Шум вертолета приблизился, и Люк увидел его плоское днище. Оно появилось над прогалиной, выкрашенное грязно-голубой краской, с двумя облупившимися посадочными полозьями под поджарым брюхом. Несколько секунд «Чоппер» висел над деревней, а затем пошел над джунглями по широкому кругу.
Люк вдруг испугался, что он сейчас улетит. Нужно было подать знак. Вскочить, замахать руками, закричать, выстрелить в низкое блеклое небо. Солдат судорожно дернулся, и его накрыла резкая волна боли. Ничего. Ему показалось, будто мозг вложили в чье-то чужое тело. Руки не слушались, тело не хотело шевелиться.
Он напрягся еще раз, но, кроме новой ослепляющей волны, ничего не достиг. Люк так и остался лежать в грязи. Беспомощный, тихо стонущий от сознания собственного бессилия.
Внезапно двигатель «Чоппера» смолк, и солдат с облегчением понял, что вертолет опустился возле деревни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82