Происходящее казалось ему странным сном. Впрочем, не превратилась разве в неприятный сон и вся его жизнь после того, как в нее вмешались этот проклятый Эйке со своим безумным кровожадным братцем-негром?.. Постепенно страх сменялся торжеством. Одетый глазами, подобно павлину, Церинген начинал ощущать, как вливается в него животворное Знание, как сам он становится одним из братьев, как приобщается к могуществу Ордена. В этом было упоение.
Арифин оборвал рассказ и трижды стукнул согнутым пальцем Церингена по темени.
— Именем Всевидящего Недреманного Павлина — встань, Радогость! Отныне ты — павлин, как и мы, и имя твое засветится еще одним оком на многоцветном его одеянии! Церинген, качнувшись, поднялся на ноги… и заплакал. Он плакал впервые за много лет — от переполнявших его чувств, от всеохватного восторга, от осознания, что месть обидчикам близка!
* * *
Мстить надлежало, разумеется, чужими руками. То был один из главных постулатов ордена. Первым делом эти руки следовало найти. И они отыскались — на удивление быстро. Впрочем, стоит ли удивляться — ведь Эйке, несмотря на все свои добродетели, был торговцем, а в этой среде, как показывает практика, нечистые на руку люди водятся не реже, чем среди каких-нибудь наемников, торгующих не только своими мечами, но и совестью.
Некий Клаваст, охранявший склад, где Эйке держал нераспроданные партии товара, охотно взялся помочь. Господину Церингену этого Кла-васта даже не показали. Просто однажды вечером, когда Клаваст тряс игральными костями в «Подстреленном журавле», к нему подсел некий человек с незапоминающейся внешностью. Заговорил о том, о сем.
Клаваст отвечал неохотно: он проигрывал. Охранять склад ему не нравилось, другой работы найти не мог — поскольку сызмальства умел только лениться да драться, когда приспевала, по мнению Клаваста, такая необходимость. Хозяина своего Клаваст видал только издали, поскольку Эйке в тонкости работы охранника не входил. Хозяин Клавасту, разумеется, тоже не нравился — настоящий сопляк, а строит из себя почтенного торговца. В общем, с какого бока ни зайди, везде плохо.
Неприметного человека такой поворот клавастовой жизни, как ни странно, даже радовал. На каждое презрительно брошенное слово он кивал головой и усмехался. Наконец положил руку Клавасту на бугристое плечо и молвил:
— Вижу я, что ты человек разумный. Этот Эйке, поверь, не одному тебе глаза намозолил, а то, что ты о нем сейчас говорил, свидетельствует о твоей проницательности.
Клаваст моргнул. Ему никогда еще не говорили о том, что он проницателен или разумен. Чаще честили болваном, чурбаном, который только кулаками размахивать горазд. Поэтому охранник поневоле призадумался: а нет ли в льстивых словах какого-нибудь особенно злобного подвоха?
Непрошеный собеседник, однако, словно бы читал его мысли.
— «Нет ли какого-нибудь подвоха в словах этого проходимца, который зачем-то ищет со мною знакомства?» Сознайся, ведь именно об этом ты сейчас думаешь! — засмеявшись, сказал неприметный человек.
Клаваст вздрогнул и непроизвольно отодвинулся в сторону.
— Не пойму, о чем ты!
— Да о том, что ты мне не доверяешь!
— А с чего мне доверять тебе? — Клаваст сумрачно уставился прямо в смеющиеся глазки незнакомца. — Мы с тобою, кажется, и не встречались прежде… О хозяине выспрашиваешь — что ж, мне этот Эйке не брат и не приятель, чтобы я свое мнение о нем держал при себе, а мнение мое о нем ты знаешь. Я человек прямой и ежели о ком-нибудь думаю: дескать, дрянцо, а не мужчина, то так и говорю. А кому не нравится, тот быстро схлопочет…
— Я понял, понял, — мягко перебил его незнакомец. — Теперь вопрос более сложный: желаешь ли ты насолить и наперчить этому Эйке, да так, чтобы он чихал — не расчихался после такой трапезы?
Клаваст нахмурился и пристально вгляделся в лицо незнакомца. Тот опять улыбнулся:
— Не гадай, не распознаешь. У меня свои причины желать твоему хозяину неприятностей, и тебе об этих причинах знать совершенно не обязательно. Лучше скажи: согласен?
— Ну… — пробурчал Клаваст. — Ежели оно не слишком опасно… Знаешь ведь, как принято поступать с ворами… Мне мои руки еще очень бы пригодились, не хотелось бы, знаешь ли, чтобы отрубили их по самый локоть…
— Не отрубят! — заверил незнакомец. — Точнее, отрубят — да только не тебе. А вот что мне ответь, друг мой Клаваст: имеется ли среди приказчиков в лавках Эйке какой-нибудь красавчик, который был бы тебе особенно не по душе?
* * *
Такой «красавчик», разумеется, имелся: это был молодой человек по имени Инаэро, нанятый вскоре после того, как Тассилон покинул Хоарезм. Поначалу Инаэро был только писцом, причем даже не записывал и не учитывал товар, а лишь переписывал набело беглые заметки, сделанные другими. Но честность и усердие принесли хорошие плоды: спустя пару месяцев Инаэро уже поручили всю лавку, расположенную поблизости от порта.
Торговля здесь велась бойкая, народ заходил самый разнообразный. Случались и солидные купцы, которым хотелось посмотреть товар, договориться о поставках крупных партий — часто в обмен на привезенные издалека товары: слоновую кость, резные изделия из драгоценных камней, мех пушного зверя, мед, льняные полотна. С ними Инаэро вел переговоры, записывал придуманной им самим скорописью предложения, показывал хозяйский товар, назначал встречи, о которых затем через мальчишку оповещал Эйке.
Но заходили сюда и совсем простые люди, моряки, желавшие купить шелковой ткани на платье подруге, горожане, думающие обновить гардероб к свадьбе дочери или сына… И для них у приказчика тоже находилось время, умело подбирались недорогие и красивые вещи. Словом, у хозяина не было никаких причин быть недовольным Инаэро — парень действительно старался и, как все больше и больше убеждался Эйке, в этой лавке оказался совершенно на своем месте. Жизнь улыбалась Инаэро. Впереди, казалось, ждали одни только радости.
Вот и прекрасная Татинь, дочь мастера из камнерезной мастерской, стала глядеть на него благосклонными глазами — а там, можно считать, и до свадьбы недалеко…
* * *
— Где штука нового шелка, которую доставили в лавку вчера вечером? — Инаэро выглядел растерянным. Он точно помнил, где оставлял товар. Это был редкий шелк, предназначенный для продажи очень маленькой партией, ручная работа мастериц Кхитая, украшенный, к тому же, чудесной вышивкой: лебеди и лилии на водной глади. Сегодня должен был зайти покупатель, которому Инаэро загодя расхвалил ожидаемый из Кхитая товар, и сделка обещала быть чрезвычайно выгодной. Однако сегодня шелка на месте не оказалось.
Перерыли всю лавку. Инаэро то и дело поглядывал на водяные часы — клепсидру, пытаясь определить, много ли у него осталось времени до визита покупателя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Арифин оборвал рассказ и трижды стукнул согнутым пальцем Церингена по темени.
— Именем Всевидящего Недреманного Павлина — встань, Радогость! Отныне ты — павлин, как и мы, и имя твое засветится еще одним оком на многоцветном его одеянии! Церинген, качнувшись, поднялся на ноги… и заплакал. Он плакал впервые за много лет — от переполнявших его чувств, от всеохватного восторга, от осознания, что месть обидчикам близка!
* * *
Мстить надлежало, разумеется, чужими руками. То был один из главных постулатов ордена. Первым делом эти руки следовало найти. И они отыскались — на удивление быстро. Впрочем, стоит ли удивляться — ведь Эйке, несмотря на все свои добродетели, был торговцем, а в этой среде, как показывает практика, нечистые на руку люди водятся не реже, чем среди каких-нибудь наемников, торгующих не только своими мечами, но и совестью.
Некий Клаваст, охранявший склад, где Эйке держал нераспроданные партии товара, охотно взялся помочь. Господину Церингену этого Кла-васта даже не показали. Просто однажды вечером, когда Клаваст тряс игральными костями в «Подстреленном журавле», к нему подсел некий человек с незапоминающейся внешностью. Заговорил о том, о сем.
Клаваст отвечал неохотно: он проигрывал. Охранять склад ему не нравилось, другой работы найти не мог — поскольку сызмальства умел только лениться да драться, когда приспевала, по мнению Клаваста, такая необходимость. Хозяина своего Клаваст видал только издали, поскольку Эйке в тонкости работы охранника не входил. Хозяин Клавасту, разумеется, тоже не нравился — настоящий сопляк, а строит из себя почтенного торговца. В общем, с какого бока ни зайди, везде плохо.
Неприметного человека такой поворот клавастовой жизни, как ни странно, даже радовал. На каждое презрительно брошенное слово он кивал головой и усмехался. Наконец положил руку Клавасту на бугристое плечо и молвил:
— Вижу я, что ты человек разумный. Этот Эйке, поверь, не одному тебе глаза намозолил, а то, что ты о нем сейчас говорил, свидетельствует о твоей проницательности.
Клаваст моргнул. Ему никогда еще не говорили о том, что он проницателен или разумен. Чаще честили болваном, чурбаном, который только кулаками размахивать горазд. Поэтому охранник поневоле призадумался: а нет ли в льстивых словах какого-нибудь особенно злобного подвоха?
Непрошеный собеседник, однако, словно бы читал его мысли.
— «Нет ли какого-нибудь подвоха в словах этого проходимца, который зачем-то ищет со мною знакомства?» Сознайся, ведь именно об этом ты сейчас думаешь! — засмеявшись, сказал неприметный человек.
Клаваст вздрогнул и непроизвольно отодвинулся в сторону.
— Не пойму, о чем ты!
— Да о том, что ты мне не доверяешь!
— А с чего мне доверять тебе? — Клаваст сумрачно уставился прямо в смеющиеся глазки незнакомца. — Мы с тобою, кажется, и не встречались прежде… О хозяине выспрашиваешь — что ж, мне этот Эйке не брат и не приятель, чтобы я свое мнение о нем держал при себе, а мнение мое о нем ты знаешь. Я человек прямой и ежели о ком-нибудь думаю: дескать, дрянцо, а не мужчина, то так и говорю. А кому не нравится, тот быстро схлопочет…
— Я понял, понял, — мягко перебил его незнакомец. — Теперь вопрос более сложный: желаешь ли ты насолить и наперчить этому Эйке, да так, чтобы он чихал — не расчихался после такой трапезы?
Клаваст нахмурился и пристально вгляделся в лицо незнакомца. Тот опять улыбнулся:
— Не гадай, не распознаешь. У меня свои причины желать твоему хозяину неприятностей, и тебе об этих причинах знать совершенно не обязательно. Лучше скажи: согласен?
— Ну… — пробурчал Клаваст. — Ежели оно не слишком опасно… Знаешь ведь, как принято поступать с ворами… Мне мои руки еще очень бы пригодились, не хотелось бы, знаешь ли, чтобы отрубили их по самый локоть…
— Не отрубят! — заверил незнакомец. — Точнее, отрубят — да только не тебе. А вот что мне ответь, друг мой Клаваст: имеется ли среди приказчиков в лавках Эйке какой-нибудь красавчик, который был бы тебе особенно не по душе?
* * *
Такой «красавчик», разумеется, имелся: это был молодой человек по имени Инаэро, нанятый вскоре после того, как Тассилон покинул Хоарезм. Поначалу Инаэро был только писцом, причем даже не записывал и не учитывал товар, а лишь переписывал набело беглые заметки, сделанные другими. Но честность и усердие принесли хорошие плоды: спустя пару месяцев Инаэро уже поручили всю лавку, расположенную поблизости от порта.
Торговля здесь велась бойкая, народ заходил самый разнообразный. Случались и солидные купцы, которым хотелось посмотреть товар, договориться о поставках крупных партий — часто в обмен на привезенные издалека товары: слоновую кость, резные изделия из драгоценных камней, мех пушного зверя, мед, льняные полотна. С ними Инаэро вел переговоры, записывал придуманной им самим скорописью предложения, показывал хозяйский товар, назначал встречи, о которых затем через мальчишку оповещал Эйке.
Но заходили сюда и совсем простые люди, моряки, желавшие купить шелковой ткани на платье подруге, горожане, думающие обновить гардероб к свадьбе дочери или сына… И для них у приказчика тоже находилось время, умело подбирались недорогие и красивые вещи. Словом, у хозяина не было никаких причин быть недовольным Инаэро — парень действительно старался и, как все больше и больше убеждался Эйке, в этой лавке оказался совершенно на своем месте. Жизнь улыбалась Инаэро. Впереди, казалось, ждали одни только радости.
Вот и прекрасная Татинь, дочь мастера из камнерезной мастерской, стала глядеть на него благосклонными глазами — а там, можно считать, и до свадьбы недалеко…
* * *
— Где штука нового шелка, которую доставили в лавку вчера вечером? — Инаэро выглядел растерянным. Он точно помнил, где оставлял товар. Это был редкий шелк, предназначенный для продажи очень маленькой партией, ручная работа мастериц Кхитая, украшенный, к тому же, чудесной вышивкой: лебеди и лилии на водной глади. Сегодня должен был зайти покупатель, которому Инаэро загодя расхвалил ожидаемый из Кхитая товар, и сделка обещала быть чрезвычайно выгодной. Однако сегодня шелка на месте не оказалось.
Перерыли всю лавку. Инаэро то и дело поглядывал на водяные часы — клепсидру, пытаясь определить, много ли у него осталось времени до визита покупателя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79