вечером, сидя в ресторации, мы говорили о политике и мировой истории. Нас за столом было трое: я, дворник и ночной сторож. Учитель сидел за другим столом, со знатью. Я всегда был общительным человеком и сам подсел к дворнику и сторожу, а они были этому бесконечно рады. В беседе о мировой истории мы добрались наконец до старого папы Врангеля и вспомнили, что он так привык к глаголу «mehrschtenteels», что употреблял его при каждом удобном случае. Услышав это, оба мужика принялись спорить со мной об орфографической контрпункции и произношении этого слова! И каждый на этот счет имел свое мнение! Я сказал, как оно и должно произноситься на самом деле – «mehrschtenteels», но дворник возразил – «mehrschtenteils», a ночной сторож сказал даже «meistenteels». Постепенно я вошел в раж, и, наконец, мне стало так жарко, что я уже готов был любезнейшим образом подтвердить свою правоту руками и ногами, но как образованный служащий и гражданин, я смог сделать над собой решительное усилие и обратился к моему другу, учителю. Естественно, я был прав, но либо он оказался не в духе, либо его в тот момент охватил порыв озорства, короче говоря, он не подтвердил моей правоты и сказал, что мы не правы все трое. Он утверждал, что в слове «mehrschtenteels» должны быть два «ei». Но поскольку я совершенно точно знаю, что в немецком только одно-единственное слово с двумя «ei», а именно – Reisbrei, мне стало досадно. Хоть я и не хотел никому другому портить его диалект, но и с моим нужно было считаться, тем более, что именно он – самый правильный! Но ночной сторож никак не хотел понять этого; он сказал, что я тоже говорю неправильно, а посему я сделал то, что должен был сделать каждый честный человек, – я бросил ему в физию мое оскорбленное самолюбие вместе с пивной кружкой. Тут, конечно, последовали сцены без декораций, а увенчалось все тем, что меня за нарушение общественного порядка и за повреждение части тела привлекли к ответственности в качестве обвиняемого. Меня оштрафовали и отстранили от должности. Это я бы еще стерпел, но то, что из-за моей принципиальности мне вообще отказали в приеме на работу, я не смог пережить – для меня это было уж слишком! Понеся наказание, я потом просто собрался и ушел. А поскольку все, за что хоть раз берусь, я делаю всегда как следует – соответственно, я и уехал в Америку. Стало быть, только старый Врангель и виноват, собственно, в том, что вы меня сегодня здесь встретили.
– Я ему очень признателен за это, потому что вы мне нравитесь, – заверил его Толстяк, приятельски кивая малышу и едва сдерживая смех.
– Да? Это правда? Признаюсь, только что и я ощутил некоторую неосознанную симпатию к вам, а это, разумеется, хорошая основа для дальнейших отношений. Во-первых, вы парень довольно оригинальный; во-вторых, я тоже не без того; в-третьих, мы вполне можем стать хорошими друзьями. Мы уже помогли друг другу, а стало быть, связи установлены, и осталось только сделать так, чтобы связывающие нас узы крепли и дальше. Надеюсь, вы благосклонно заметите, что я всегда употребляю изысканные выражения, и из этого сможете заключить, что я не окажусь недостойным ваших дружеских чувств. Саксонец всегда щедр, и если меня сегодня захотел бы скальпировать индеец, я учтиво ответил бы ему: «Пожалуйста, потрудитесь любезнейший! Вот мои кудри!»
Тут Джемми не выдержал и рассмеялся:
– Если бы индейцу тоже вдруг взбрело в голову проявить учтивость, то ему пришлось бы оставить ваш скальп при вас! Но поговорим лучше о другом. Ваш спутник и вправду сын знаменитого Охотника на медведей Баумана?
– Да. Бауман мой компаньон, а его сын Мартин называет меня дядей, хоть я единственное дитя моих родителей и никогда не был женат. Мы встретились внизу, в Сент-Луисе, в те времена, когда золотая лихорадка загнала диггеров в Черные Горы. Мы оба сколотили приличный капиталец и решили здесь, наверху, основать стоур. Это было куда выгоднее, чем копать землю в поисках золота. Дело сразу пошло в гору. Я взял на себя лавку, а Бауман ходил на охоту, добывая провиант. Но позже оказалось, что золота тут больше нет. Диггеры покинули место, а мы остались здесь одни с нашими запасами, которые не успели продать. Постепенно мы сбывали их охотникам, случайно забредавшим сюда. Последнюю сделку мы совершили две недели назад. Тогда нас посетила маленькая компания, которая хотела нанять моего друга проводить их наверх, к Йеллоустоуну. Ведь именно там нашли полудрагоценные камни, а эти люди оказались гранильщиками. Бауман с готовностью согласился, договорился о достойном гонораре, продал им значительное количество боеприпасов и других полезных вещей, а потом ушел вместе с ними. Теперь в блокгаузе я один с его сыном и старым негром, которого мы притащили с собой из Сент-Луиса.
Во время этого скупого сообщения Фрэнк едва заметно пользовался родным диалектом, не в пример его предыдущей речи, что, разумеется, не ускользнуло от привыкшего фиксировать все, каждую мелочь, Толстяка Джемми. Он внимательно оглядел малыша со стороны и спросил:
– Разве Бауман хорошо знает Йеллоустоун-ривер?
– Он раньше неоднократно поднимался к этой реке.
– Но это очень опасно!
– Сейчас, пожалуй, не очень.
– Вы так думаете? Действительно, с тех пор, как чудом открыли этот район, конгресс Соединенных Штатов послал туда не одну экспедицию, чтобы обмерить местность. Область объявили Национальным парком, но индейцам нет до этого никакого дела. Сейчас там и сям охотятся индейцы племени Змей.
– Они, кажется, зарыли топор войны.
– А я слышал, что они снова его откопали. Ваш друг, безусловно, в опасности, а шедший сегодня к вам гонец лишь подтвердит это. Я бы на вашем месте встревожился.
– Но этот индеец – сиу.
– Он медлит с посланием – это дурной знак. Радостную новость не нужно скрывать. К тому же он сказал мне, что он из Йеллоустоуна.
– Тогда я сейчас же нагоню его.
Фрэнк пришпорил мерина и погнался за Вокаде. Как только тот заметил, что его догоняют, он тут же всадил пятки в бока коня и погнал его вперед.
Между тем сын Охотника на медведей держался Длинного Дэви. Последний, естественно, тоже не преминул узнать хотя бы что-то о судьбе отца Мартина, но сведения были далеко не такими полными, как ему хотелось. Парень оказался очень неразговорчив.
Наконец ручей завернул за высокий холм, на котором путники заметили блокгауз, напоминавший маленький форт, надежно защищенный от нападения индейцев.
Холм с трех сторон обрывался весьма круто, любая попытка взобраться на склон в тех местах была обречена на провал. Другая сторона оказалась защищена двухрядной оградой. Внизу раскинулось кукурузное поле и небольшой, засаженный табаком участок земли, вблизи которого паслись две лошади. Мартин указал на них и пояснил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87