Охранники скинулись тебе на новый монитор, такого огромного нет даже у Сикорски. Утром приехали обе свободные смены и прятались, чтобы ты не заметил, чтобы выйти неожиданно. Ведь тебя все любят, Питер, ты даже сам не представляешь, насколько. Держу пари, ты и не подозревал, что столько людей захотят тебя поздравить. И совсем не потому, что ты помогаешь им решать задачи, или находишь нужные поправки в законах, хотя Франсуа всем подряд твердил о том, как ты решил за его сына какой-то там аналитический курс…
А сам Сикорски подарил тебе новые колонки к компьютеру и пульт для спецэффектов. Можешь на меня обижаться, но я заметила, что ты чуть не заплакал в то утро, глаза у тебя были красные. Все-таки замечательно, когда тебя не забывают, правда? Я помню, ты рассказывал, как в России про тебя вечно забывали. Ты сидел среди разноцветной горы подарков, а потом Дэвид погасил свет, и мы хором запели. Наш повар принес из кухни торт со свечками, и я помогала тебе их задувать. Вот видишь, я все помню, не верь им, если они скажут, что я сошла с ума.
Мне вот до ужаса любопытно, запомнил ли ты, какое я платье тогда надела, ради тебя? Если бы не твой праздник, я ни за что бы не отважилась нацепить розовое открытое платье и туфли, я бы умерла от стыда, это точно. Кто в наше время ходит в платьях? Только актрисы при вручении «Оскаров»!
Милый Питер! Я опять несу всякую чушь вместо того, чтобы потратить время со смыслом. Но кто знает, что такое смысл? Может быть, то, что я пишу обо мне и о тебе, и есть самое важное?..
Когда я перестала верить в папину смерть, мы переехали в Крепость. Здесь меня еще четырежды оперировали, последний раз за два месяца до нашего знакомства. Сикорски шел на оперативное вмешательство, когда не оставалось других средств. Так что я его не обвиняю в лишней кровожадности. Милый Питер, я так не хочу делать тебе больно, но ты должен это знать, иначе тебе не понять дальнейшего. Помнишь, когда мы с тобой были близки…
Нет, нет, к черту! Когда мы с тобой занялись любовью, ведь это так называется, правильно? Нельзя сказать, как говорят во всех этих фильмах - «мы трахались», потому что ты у меня первый и, скорее всего, единственный мужчина, и все было по любви. Хочешь честно? У тебя было во время близости такое лицо, я испугалась, что ты сейчас потеряешь сознание. Или начнется припадок, и что я тогда скажу? Да, я улыбалась, мне почти не было больно, но стало совсем не смешно, когда я открыла глаза. Помнишь, ты спросил, как тот шут в кино: - У нас будет бэби, крошка? Я тогда шлепнула тебя по физиономии, легонько так, я ведь боялась сломать тебе шею, и сказала, что эти проблемы я беру на себя. На самом деле…
На самом деле, когда я лежала после операции, я кое-что услышала. Они думали, я сплю, кроме того, они привыкли считать меня ребенком. Они изучали меня шестнадцать лет, и я ни разу не принесла им серьезных хлопот, вроде того парня, что цветастой мазней смог отправить человека в петлю.
Я проснулась с этим поганым железным привкусом во рту, какой всегда бывает от полного наркоза. Гадкое ощущение, сутки после наркоза то забываешься, то очнешься ненадолго, начинаешь говорить и проваливаешься на полуслове. Я открыла глаза и поняла, что почти не могу дышать, так болело в груди, и так туго меня забинтовали. Обе руки лежали привязанные, и с двух сторон стояли капельницы. В остальном я чувствовала себя классно, намного лучше, ведь до этого у меня пульс скакал от сорока до полутора сотен. То начинались дикие приливы к голове, я хватала ртом воздух и походила на вареную свеклу, а минуту спустя Куколка уже напоминала белизной маринованную рыбу.
Питер, помнишь, я показала тебе шрамики, я так хотела, чтобы ты меня пожалел, а ты вместо этого спросил, по поводу чего была операция. Я тогда точно лицом стукнулась о стеклянную дверь. Никогда мамочка не обсуждала со мной такие темы. Они говорили, что немножко надо подправить, и я не спорила. Потому что сама чувствовала - пора подправить, так было худо. Мамочка сказала, что не совсем в порядке аорта, что-то там внутри перекрутилось и препятствовало нормальной работе сердца.
- Ты почти здорова, - успокаивал меня Сикорски. - Не сравнить с тем, что было раньше. Полчаса работы, и сможешь пробежать марафонскую дистанцию!
Хорошо, что ты не видел меня до операции. Куколка хваталась за стены и замирала, словно девяностолетняя старуха… Я очнулась, сделала первый робкий вдох. Жутко стреляло в груди, но пульс не менялся. И я сказала себе: о'кей, Куколка, мы еще побегаем! И собралась уже открыть глаза, но тут за ширмой заговорили, и я прикусила язык.
Им следовало быть осторожнее. Им следовало учитывать, с кем они имеют дело. Обычный человек должен был бы спать еще два часа, не меньше…
Разговаривали Сикорски, Сью и двое чужих мужчин. Возможно, они принимали участие в операции. Я догадалась, что они разглядывают рентгеновский снимок. Один из чужих спросил, какие перспективы, другой чиркнул зажигалкой, затем раздался звук открываемой форточки.
- С почкой проблем не возникло, - ответил Сикорски. - Обратный синтез прошел успешно.
- Но почкой вы занимались в трехлетнем возрасте.
- Однако маткой мы занимались лишь год назад! - возразила доктор Сью. - Легко проследить. Никаких следов регенерации.
Доктор Сью заметно нервничала. Слава Богу, я знала их обоих достаточно хорошо, чтобы по голосу понять - что-то идет не так, как они хотят. Тут я прислушалась изо всех сил. Я почти ничего не понимала в их болтовне, но женскую анатомию уже представляла неплохо. Что они сделали с моей маткой? Почему мне об этом ничего не известно? Я стала вспоминать предыдущую операцию. Вроде бы, речь велась о камешках в желчной протоке… Почему-то меня здорово зацепило это небрежное упоминание о детородных органах. Я бы пропустила мимо ушей, если бы речь шла о легких или печени. Надо так надо, докторам виднее.
Но матка… Что еще за регенерация? Я ведь еще не стала женщиной, а психанула так, будто мне сообщили о смерти ребенка. Если бы я не лежала, упакованная в бинты, то не удержалась бы, сорвалась бы с места и подняла бы крик…
За ширмой пошелестели бумагой, затем скрипнул зажим, это перед светящимся окном меняли рентгеновские снимки. Наверное, доктора спровадили реанимационную сестру, которая всегда наблюдает за приборами после операций. Никому и в голову не могло прийти, что пациентка проснется. Им не терпелось обсудить достижения по вскрытию Дженны Элиссон. Кто-то из чужих сказал: - Следует признать, Пэн, кровеносная система нестабильна. Вы применяете модуляторы не реже раза в неделю, ведь так?
- Мы уповаем на гормональную стабилизацию. - Сикорски произнес эти слова почти жалобно, будто провинился в чем-то.
- Взгляните на клапан, - стук карандаша по стеклу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
А сам Сикорски подарил тебе новые колонки к компьютеру и пульт для спецэффектов. Можешь на меня обижаться, но я заметила, что ты чуть не заплакал в то утро, глаза у тебя были красные. Все-таки замечательно, когда тебя не забывают, правда? Я помню, ты рассказывал, как в России про тебя вечно забывали. Ты сидел среди разноцветной горы подарков, а потом Дэвид погасил свет, и мы хором запели. Наш повар принес из кухни торт со свечками, и я помогала тебе их задувать. Вот видишь, я все помню, не верь им, если они скажут, что я сошла с ума.
Мне вот до ужаса любопытно, запомнил ли ты, какое я платье тогда надела, ради тебя? Если бы не твой праздник, я ни за что бы не отважилась нацепить розовое открытое платье и туфли, я бы умерла от стыда, это точно. Кто в наше время ходит в платьях? Только актрисы при вручении «Оскаров»!
Милый Питер! Я опять несу всякую чушь вместо того, чтобы потратить время со смыслом. Но кто знает, что такое смысл? Может быть, то, что я пишу обо мне и о тебе, и есть самое важное?..
Когда я перестала верить в папину смерть, мы переехали в Крепость. Здесь меня еще четырежды оперировали, последний раз за два месяца до нашего знакомства. Сикорски шел на оперативное вмешательство, когда не оставалось других средств. Так что я его не обвиняю в лишней кровожадности. Милый Питер, я так не хочу делать тебе больно, но ты должен это знать, иначе тебе не понять дальнейшего. Помнишь, когда мы с тобой были близки…
Нет, нет, к черту! Когда мы с тобой занялись любовью, ведь это так называется, правильно? Нельзя сказать, как говорят во всех этих фильмах - «мы трахались», потому что ты у меня первый и, скорее всего, единственный мужчина, и все было по любви. Хочешь честно? У тебя было во время близости такое лицо, я испугалась, что ты сейчас потеряешь сознание. Или начнется припадок, и что я тогда скажу? Да, я улыбалась, мне почти не было больно, но стало совсем не смешно, когда я открыла глаза. Помнишь, ты спросил, как тот шут в кино: - У нас будет бэби, крошка? Я тогда шлепнула тебя по физиономии, легонько так, я ведь боялась сломать тебе шею, и сказала, что эти проблемы я беру на себя. На самом деле…
На самом деле, когда я лежала после операции, я кое-что услышала. Они думали, я сплю, кроме того, они привыкли считать меня ребенком. Они изучали меня шестнадцать лет, и я ни разу не принесла им серьезных хлопот, вроде того парня, что цветастой мазней смог отправить человека в петлю.
Я проснулась с этим поганым железным привкусом во рту, какой всегда бывает от полного наркоза. Гадкое ощущение, сутки после наркоза то забываешься, то очнешься ненадолго, начинаешь говорить и проваливаешься на полуслове. Я открыла глаза и поняла, что почти не могу дышать, так болело в груди, и так туго меня забинтовали. Обе руки лежали привязанные, и с двух сторон стояли капельницы. В остальном я чувствовала себя классно, намного лучше, ведь до этого у меня пульс скакал от сорока до полутора сотен. То начинались дикие приливы к голове, я хватала ртом воздух и походила на вареную свеклу, а минуту спустя Куколка уже напоминала белизной маринованную рыбу.
Питер, помнишь, я показала тебе шрамики, я так хотела, чтобы ты меня пожалел, а ты вместо этого спросил, по поводу чего была операция. Я тогда точно лицом стукнулась о стеклянную дверь. Никогда мамочка не обсуждала со мной такие темы. Они говорили, что немножко надо подправить, и я не спорила. Потому что сама чувствовала - пора подправить, так было худо. Мамочка сказала, что не совсем в порядке аорта, что-то там внутри перекрутилось и препятствовало нормальной работе сердца.
- Ты почти здорова, - успокаивал меня Сикорски. - Не сравнить с тем, что было раньше. Полчаса работы, и сможешь пробежать марафонскую дистанцию!
Хорошо, что ты не видел меня до операции. Куколка хваталась за стены и замирала, словно девяностолетняя старуха… Я очнулась, сделала первый робкий вдох. Жутко стреляло в груди, но пульс не менялся. И я сказала себе: о'кей, Куколка, мы еще побегаем! И собралась уже открыть глаза, но тут за ширмой заговорили, и я прикусила язык.
Им следовало быть осторожнее. Им следовало учитывать, с кем они имеют дело. Обычный человек должен был бы спать еще два часа, не меньше…
Разговаривали Сикорски, Сью и двое чужих мужчин. Возможно, они принимали участие в операции. Я догадалась, что они разглядывают рентгеновский снимок. Один из чужих спросил, какие перспективы, другой чиркнул зажигалкой, затем раздался звук открываемой форточки.
- С почкой проблем не возникло, - ответил Сикорски. - Обратный синтез прошел успешно.
- Но почкой вы занимались в трехлетнем возрасте.
- Однако маткой мы занимались лишь год назад! - возразила доктор Сью. - Легко проследить. Никаких следов регенерации.
Доктор Сью заметно нервничала. Слава Богу, я знала их обоих достаточно хорошо, чтобы по голосу понять - что-то идет не так, как они хотят. Тут я прислушалась изо всех сил. Я почти ничего не понимала в их болтовне, но женскую анатомию уже представляла неплохо. Что они сделали с моей маткой? Почему мне об этом ничего не известно? Я стала вспоминать предыдущую операцию. Вроде бы, речь велась о камешках в желчной протоке… Почему-то меня здорово зацепило это небрежное упоминание о детородных органах. Я бы пропустила мимо ушей, если бы речь шла о легких или печени. Надо так надо, докторам виднее.
Но матка… Что еще за регенерация? Я ведь еще не стала женщиной, а психанула так, будто мне сообщили о смерти ребенка. Если бы я не лежала, упакованная в бинты, то не удержалась бы, сорвалась бы с места и подняла бы крик…
За ширмой пошелестели бумагой, затем скрипнул зажим, это перед светящимся окном меняли рентгеновские снимки. Наверное, доктора спровадили реанимационную сестру, которая всегда наблюдает за приборами после операций. Никому и в голову не могло прийти, что пациентка проснется. Им не терпелось обсудить достижения по вскрытию Дженны Элиссон. Кто-то из чужих сказал: - Следует признать, Пэн, кровеносная система нестабильна. Вы применяете модуляторы не реже раза в неделю, ведь так?
- Мы уповаем на гормональную стабилизацию. - Сикорски произнес эти слова почти жалобно, будто провинился в чем-то.
- Взгляните на клапан, - стук карандаша по стеклу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91