А может, он согласится стать инструктором по боевой подготовке. Как бы то ни было, дни секретной работы для него закончились.
— Завтра, после того как он пройдет вновь томографическое обследование…
— К чему вы клоните? — насторожился полковник.
— Я хотел бы, чтобы ему ввели амитал натрия, а потом допросили его насчет той открытки, — пояснил Алан.
— Нет.
— Но…
— Нет, — повторил полковник. — Он мой агент, и я знаю, как он отреагирует на такой метод допроса. Он сочтет, что находится под угрозой, что его оскорбили и предали. Вот тогда мы и получим проблему. Самый быстрый способ сделать человека нелояльным — это обращаться с ним так, как если бы он был таковым.
— Тогда я настаиваю, чтобы его хотя бы держали под наблюдением. Что-то в нем мне не нравится. И все еще не дает покоя та открытка.
— Держать под наблюдением? — Полковник пожал плечами и повернулся лицом к телемониторам, к черно-белой картинке, где Бьюкенен сидел, устало откинувшись на спинку дивана, и глаза его были крепко зажмурены, как при сильной головной боли, а ко лбу он прижимал стакан с виски. — С этим у меня нет проблем. Собственно говоря, именно этим мы и занимаемся.
8
Отстраненный от работы, но еще не знающий этого Бьюкенен не отдавал себе отчета в том, что его называли его настоящим именем, когда человек в спортивном пиджаке в коричневую клетку допрашивал его накануне вечером. Но как только тот обратил его внимание на это обстоятельство, как только Бьюкенен понял, что находится в подвешенном состоянии, он пришел в крайнее смущение из-за этого имени. Он так основательно вживался в свои роли, что за прошедшие восемь лет редко думал о себе как о Бьюкенене. Это было бы несовместимо с его многочисленными перевоплощениями. Он не просто притворялся этими людьми. Он ими был . Должен был быть. Малейшее выпадение из образа могло стоить ему жизни. По большей части ему так хорошо удавалось изгнать имя Бьюкенен из своего сознания, что, если бы кто-то предпринял попытку испытать его, неожиданно выкрикнув это имя у него за спиной, он бы не обернулся. Привычка была бы не властна над ним. Это имя воспринималось бы как принадлежащее кому-то другому.
Но сейчас, когда называвший себя Аланом мужчина вез его на обследование, Бьюкенен внутренне корчился каждый раз, как сопровождающий произносил это имя, а делалось это часто и, по всей видимости, намеренно. Бьюкенен чувствовал при этом то же, что и тогда, когда впервые пригласил девушку на танец, или когда впервые услышал свой голос в магнитофонной записи, или когда впервые занимался любовью. Но сомнения и восторг, пережитые им тогда, рождали в нем положительные чувства, тогда как смущение от того, что к нему обращаются «Бьюкенен», перерастало во что-то негативное, что-то похожее на страх. Он чувствовал себя незащищенным, уязвимым, ощущал угрозу для себя. Не называй меня так. Если кое-кто узнает, кто я такой на самом деле, мне можно будет заказывать гроб.
В городе Фэрфаксе, штат Вирджиния, в частной клинике, курируемой, по всей вероятности, руководителями Бьюкенена, ему опять стало не по себе, и он внутренне ежился, потому что проводивший обследование врач упорно называл его настоящим именем.
Как вы себя чувствуете, мистер Бьюкенен? Голова еще болит, мистер Бьюкенен? Мне надо провести с вами несколько тестов, мистер Бьюкенен. Отличные реакции, мистер Бьюкенен. Моя медсестра проводит вас вниз, на томографию, мистер Бьюкенен.
Черт, они не потрудились дать мне даже минимального прикрытия, думал Бьюкенен. Назвали бы хоть Джоном Доу, на худой конец. Даже без подтверждающих документов. Для того чтобы провести медицинское обследование, подошла бы любая фамилия. Так нет, на медицинской карте, которую держит в руках врач, стоит мое настоящее имя. Понятно, что они должны оберегать псевдоним Дона Колтона. Но мне и не обязательно было им пользоваться. Я мог бы взять любое имя. А так, когда моя настоящая фамилия стоит на бланке обследования, кто угодно может путем сравнения «увязать» меня с Виктором Грантом через его томографию.
Врач закончил рассматривать снимок и повернулся к нему.
— Хорошие новости. Площадь повреждения значительно сократилась, мистер Бьюкенен.
Если он хоть еще один раз меня так назовет, я не знаю, что с ним сделаю.
— И нет ничего, что указывало бы на неврологическое поражение. Дрожь в правой руке у вас прекратилась. Я склонен думать, что этот симптом был связан с раной плеча.
— А головная боль?
— После контузии головная боль может мучить еще очень долго. Она меня не беспокоит.
— Понятно, ведь болит-то не у вас.
Врач никак не реагировал на эту потугу сострить.
— Я могу выписать вам что-нибудь обезболивающее, если хотите.
— Что-нибудь с этикеткой, где написано: «Воздержитесь от вождения автомобиля и работы с тяжелыми механизмами на время лечения данным препаратом»?
— Правильно.
— Спасибо, но я лучше продолжу принимать аспирин, — возразил Бьюкенен.
— Как хотите. Приходите снова через неделю, скажем, второго ноября, и я обследую вас повторно. До тех пор будьте осторожны. Не стукнитесь еще раз головой. Если будут проблемы, дайте мне знать.
Проблемы? Таких проблем, как у меня, тебе не решить.
9
Вот та самая открытка, которую я никогда не собиралась посылать.
10
— Вы не хотите сказать мне, что происходит? — спросил Бьюкенен, когда они ехали по шоссе Литтл Ривер, на обратном пути из Фэрфакса в Александрию. День стоял пасмурный, конец октября, и ветровое стекло было усеяно брызгами моросящего осеннего дождя.
Называющий себя Аланом человек взглянул на него, потом снова уставился перед собой, следя за уличным движением. Теперь он включил «дворники».
— Я не совсем понимаю, о чем вы говорите.
— Почему меня расконспирировали?
Изморось перешла в настоящий дождь, и Алан включил обогрев ветрового стекла.
— Расконспирировали? Почему вы так думаете?
Бьюкенен пристально смотрел на него.
Человек по имени Алан включил передние фары.
— Не осталось уже почти ничего, — заметил Бьюкенен, — чем вы могли бы заняться и уклониться от ответа на вопрос. Что вы собираетесь делать теперь? Включите рацию и будете прыгать с одной станции на другую или приткнетесь к бровке и начнете менять масло?
— О чем вы говорите, Бьюкенен?
— Об этом самом. О моем имени. Впервые за восемь лет люди употребляют его открыто. Меня намеренно компрометируют. Почему?
— Я говорил вам вчера вечером. Вам пора отдохнуть.
— Это не оправдывает нарушения основных правил.
— Бросьте, у доктора есть допуск.
— В таком нарушении не было никакой необходимости, — настаивал Бьюкенен. — Ему совершенно необязательно знать, кто я такой, чтобы исследовать томографический снимок. И он упомянул рану на плече, хотя не осматривал это плечо, и я ему об этом не говорил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152
— Завтра, после того как он пройдет вновь томографическое обследование…
— К чему вы клоните? — насторожился полковник.
— Я хотел бы, чтобы ему ввели амитал натрия, а потом допросили его насчет той открытки, — пояснил Алан.
— Нет.
— Но…
— Нет, — повторил полковник. — Он мой агент, и я знаю, как он отреагирует на такой метод допроса. Он сочтет, что находится под угрозой, что его оскорбили и предали. Вот тогда мы и получим проблему. Самый быстрый способ сделать человека нелояльным — это обращаться с ним так, как если бы он был таковым.
— Тогда я настаиваю, чтобы его хотя бы держали под наблюдением. Что-то в нем мне не нравится. И все еще не дает покоя та открытка.
— Держать под наблюдением? — Полковник пожал плечами и повернулся лицом к телемониторам, к черно-белой картинке, где Бьюкенен сидел, устало откинувшись на спинку дивана, и глаза его были крепко зажмурены, как при сильной головной боли, а ко лбу он прижимал стакан с виски. — С этим у меня нет проблем. Собственно говоря, именно этим мы и занимаемся.
8
Отстраненный от работы, но еще не знающий этого Бьюкенен не отдавал себе отчета в том, что его называли его настоящим именем, когда человек в спортивном пиджаке в коричневую клетку допрашивал его накануне вечером. Но как только тот обратил его внимание на это обстоятельство, как только Бьюкенен понял, что находится в подвешенном состоянии, он пришел в крайнее смущение из-за этого имени. Он так основательно вживался в свои роли, что за прошедшие восемь лет редко думал о себе как о Бьюкенене. Это было бы несовместимо с его многочисленными перевоплощениями. Он не просто притворялся этими людьми. Он ими был . Должен был быть. Малейшее выпадение из образа могло стоить ему жизни. По большей части ему так хорошо удавалось изгнать имя Бьюкенен из своего сознания, что, если бы кто-то предпринял попытку испытать его, неожиданно выкрикнув это имя у него за спиной, он бы не обернулся. Привычка была бы не властна над ним. Это имя воспринималось бы как принадлежащее кому-то другому.
Но сейчас, когда называвший себя Аланом мужчина вез его на обследование, Бьюкенен внутренне корчился каждый раз, как сопровождающий произносил это имя, а делалось это часто и, по всей видимости, намеренно. Бьюкенен чувствовал при этом то же, что и тогда, когда впервые пригласил девушку на танец, или когда впервые услышал свой голос в магнитофонной записи, или когда впервые занимался любовью. Но сомнения и восторг, пережитые им тогда, рождали в нем положительные чувства, тогда как смущение от того, что к нему обращаются «Бьюкенен», перерастало во что-то негативное, что-то похожее на страх. Он чувствовал себя незащищенным, уязвимым, ощущал угрозу для себя. Не называй меня так. Если кое-кто узнает, кто я такой на самом деле, мне можно будет заказывать гроб.
В городе Фэрфаксе, штат Вирджиния, в частной клинике, курируемой, по всей вероятности, руководителями Бьюкенена, ему опять стало не по себе, и он внутренне ежился, потому что проводивший обследование врач упорно называл его настоящим именем.
Как вы себя чувствуете, мистер Бьюкенен? Голова еще болит, мистер Бьюкенен? Мне надо провести с вами несколько тестов, мистер Бьюкенен. Отличные реакции, мистер Бьюкенен. Моя медсестра проводит вас вниз, на томографию, мистер Бьюкенен.
Черт, они не потрудились дать мне даже минимального прикрытия, думал Бьюкенен. Назвали бы хоть Джоном Доу, на худой конец. Даже без подтверждающих документов. Для того чтобы провести медицинское обследование, подошла бы любая фамилия. Так нет, на медицинской карте, которую держит в руках врач, стоит мое настоящее имя. Понятно, что они должны оберегать псевдоним Дона Колтона. Но мне и не обязательно было им пользоваться. Я мог бы взять любое имя. А так, когда моя настоящая фамилия стоит на бланке обследования, кто угодно может путем сравнения «увязать» меня с Виктором Грантом через его томографию.
Врач закончил рассматривать снимок и повернулся к нему.
— Хорошие новости. Площадь повреждения значительно сократилась, мистер Бьюкенен.
Если он хоть еще один раз меня так назовет, я не знаю, что с ним сделаю.
— И нет ничего, что указывало бы на неврологическое поражение. Дрожь в правой руке у вас прекратилась. Я склонен думать, что этот симптом был связан с раной плеча.
— А головная боль?
— После контузии головная боль может мучить еще очень долго. Она меня не беспокоит.
— Понятно, ведь болит-то не у вас.
Врач никак не реагировал на эту потугу сострить.
— Я могу выписать вам что-нибудь обезболивающее, если хотите.
— Что-нибудь с этикеткой, где написано: «Воздержитесь от вождения автомобиля и работы с тяжелыми механизмами на время лечения данным препаратом»?
— Правильно.
— Спасибо, но я лучше продолжу принимать аспирин, — возразил Бьюкенен.
— Как хотите. Приходите снова через неделю, скажем, второго ноября, и я обследую вас повторно. До тех пор будьте осторожны. Не стукнитесь еще раз головой. Если будут проблемы, дайте мне знать.
Проблемы? Таких проблем, как у меня, тебе не решить.
9
Вот та самая открытка, которую я никогда не собиралась посылать.
10
— Вы не хотите сказать мне, что происходит? — спросил Бьюкенен, когда они ехали по шоссе Литтл Ривер, на обратном пути из Фэрфакса в Александрию. День стоял пасмурный, конец октября, и ветровое стекло было усеяно брызгами моросящего осеннего дождя.
Называющий себя Аланом человек взглянул на него, потом снова уставился перед собой, следя за уличным движением. Теперь он включил «дворники».
— Я не совсем понимаю, о чем вы говорите.
— Почему меня расконспирировали?
Изморось перешла в настоящий дождь, и Алан включил обогрев ветрового стекла.
— Расконспирировали? Почему вы так думаете?
Бьюкенен пристально смотрел на него.
Человек по имени Алан включил передние фары.
— Не осталось уже почти ничего, — заметил Бьюкенен, — чем вы могли бы заняться и уклониться от ответа на вопрос. Что вы собираетесь делать теперь? Включите рацию и будете прыгать с одной станции на другую или приткнетесь к бровке и начнете менять масло?
— О чем вы говорите, Бьюкенен?
— Об этом самом. О моем имени. Впервые за восемь лет люди употребляют его открыто. Меня намеренно компрометируют. Почему?
— Я говорил вам вчера вечером. Вам пора отдохнуть.
— Это не оправдывает нарушения основных правил.
— Бросьте, у доктора есть допуск.
— В таком нарушении не было никакой необходимости, — настаивал Бьюкенен. — Ему совершенно необязательно знать, кто я такой, чтобы исследовать томографический снимок. И он упомянул рану на плече, хотя не осматривал это плечо, и я ему об этом не говорил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152