И еще мы просим, чтобы по прошествии какого-то времени — скажем, через день или, самое большее, два — вы под предлогом плохого самочувствия вернулись домой.
— Один день? — Бартеневу стало трудно дышать. — Или даже два? Да вы шутите! После стольких лет ожидания?..
— Профессор Бартенев, нам приходится иметь дело с политическими реальностями.
Политика, подумал Бартенев, и ему захотелось выругаться. Но он, как и Гонзалес, привык иметь дело с такими мерзкими реальностями; мозг его заработал с лихорадочной быстротой, анализируя проблему. Он за пределами России и волен ехать куда угодно — вот что сейчас важно. Древние постройки майя, представляющие значительный интерес, найдены и во многих других местах. Есть, например, город Паленке в Мексике. Это, конечно, не Тикаль. Там нет той эмоциональной и профессиональной привлекательности, которую имеет для него Тикаль, но зато туда легко попасть. И жена сможет туда поехать вместе с ним. Там они будут в безопасности. Не беда, если правительство Гватемалы откажется оплачивать дальнейшие расходы, — ведь у него есть тайный источник средств, о котором он не рассказывал даже жене.
Именно секретность и была частью делового соглашения, которое предложил Бартеневу хорошо одетый светловолосый американец, однажды явившийся к нему в кабинет в Санкт-Петербургском государственном университете. Американец показал ему несколько фотокопий иероглифов майя. На безукоризненном русском языке он спросил Бартенева, сколько тот хотел бы получить за перевод иероглифов и за то, чтобы сохранить это поручение в тайне. «Если иероглифы интересны, я сделаю это бесплатно», — ответил Бартенев, на которого большое впечатление произвело прекрасное знание русского языка, продемонстрированное иностранцем. Но американец настаивал, чтобы Бартенев принял гонорар, который к тому асе поражал своей щедростью — пятьдесят тысяч долларов. «Это в качестве гарантии вашего молчания, — сказал американец. — Часть суммы я обменял на рубли». Он вручил Бартеневу сумму в рублях, эквивалентную десяти тысячам долларов. Остальные деньги, объяснил он, будут положены на счет в швейцарском банке. Не исключено, что в один прекрасный день Бартенев сможет свободно путешествовать, и тогда деньги будет легко получить. Если же нет, то можно будет организовать переброску не слишком больших сумм в Санкт-Петербург с курьерами, сумм, размеры которых не вызовут у властей желания поинтересоваться их источником. После этого визита американец приходил еще дважды, каждый раз с новой порцией иероглифов майя и с предложением такого же гонорара. До сих пор деньги для Бартенева значили меньше, чем захватывающий, хотя и не совсем ясный смысл (вроде зашифрованной загадки), открывавшийся ему в этих письменах.
Но теперь деньги приобретали очень большое значение, и расстроенный Бартенев решил извлечь из них всю пользу, какую они только могли принести.
— Понятно, — сказал он Гонзалесу. — Политическая реальность. Я уеду, когда вам будет угодно, как только вы сочтете, что я уже послужил вашим целям.
Гонзалес, казалось, успокоился. Но лишь на минуту. Лимузин уже остановился перед отелем — зданием современной архитектуры из стали и стекла, которое неприятно поражало своим явно не латиноамериканским стилем. В сопровождении солдат Бартенев и его жена быстро пересекли вестибюль, вошли в лифт и поднялись на двенадцатый этаж. Гонзалес пошел с ними, а один из чиновников остался внизу и стал что-то говорить портье за регистрационной стойкой.
Пока Гонзалес отпирал дверь, включал свет и впускал Бартенева с женой в номер, там зазвонил телефон. В номере было два телефонных аппарата: один на столике рядом с диваном, другой на крышке бара.
Гонзалес запер дверь номера. Телефон не умолкал. Бартенев хотел было подойти к аппарату, который был рядом с диваном, но Гонзалес сказал:
— Нет, позвольте, я сам возьму трубку. — Он подошел к телефону, стоявшему на баре, до которого ему было ближе. — Алло? — Он включил настольную лампу. — О чем вы хотите с ним говорить? — Гонзалес пристально посмотрел на Бартенева. — Одну минуту. — Прикрыл трубку рукой. — Этот человек говорит, что он журналист. Может быть, действительно стоит дать интервью? Это произведет хорошее впечатление на общественность. Я послушаю отсюда, а вы возьмите трубку там.
Бартенев подошел к телефону на столике возле дивана.
— Я слушаю, — произнес он. Его тень упала на окно.
— Катись в преисподнюю, проклятый русский!
Осколки оконного стекла брызнули внутрь комнаты, и жена Бартенева закричала. Сам Бартенев не издал ни звука. Пуля, попавшая ему в голову, расплющилась там и мгновенно убила его. Пробив затылок, она вылетела наружу. Кровь залила осколки стекла.
3
Хьюстон, Техас
На космическом челноке «Атлантис» шел второй день очередного полета. Запуск прошел без проблем, все системы работали нормально, и Альберт Делани изнывал от скуки. Он был бы рад, если бы произошло что-то (ну хоть что-нибудь!), способное нарушить это нудное однообразие. Нельзя сказать, чтобы ему хотелось возникновения какой-то нештатной ситуации в полном смысле слова, так как это могло означать и серьезное ЧП. А для НАСА сейчас новые срывы и новые порции дурной славы крайне нежелательны, и уж никак нельзя допустить повторения катастрофы, подобной случаю с «Челленджером». Еще одно такое ЧП, и НАСА может закрывать свою лавочку, а это значит, что Альберт Делани потеряет работу, и уж если выбирать между скукой и безработицей, то он, ясное дело, предпочитает скуку. И все же, если бы кто-то сказал ему в тот момент, когда его принимали в НАСА, что ликование по поводу ожидавшей его, как он полагал, блестящей карьеры очень скоро сменится усталостью от повседневной рутины, он ни за что бы не поверил. Вся беда в том, что НАСА столько раз проверяет и перепроверяет все детали полета, проводит столько испытаний и контрольных тестов, так скрупулезно перебирает все возможные варианты в стремлении предотвратить любую случайность, что сам полет становится вполне заурядным событием. Нет, ЧП Альберту Делани ни к чему, но он определенно не возражал бы против какого-нибудь приятного сюрприза.
Альберт Делани имел средний рост и вес, обладал ничем не примечательными чертами лица и достиг той жизненной точки, когда человек уже вышел из молодого возраста, но еще не вступил в средний. С некоторых пор он стал замечать, что в нем растет ощущение неудовлетворенности, несбывшихся ожиданий. Жизнь его была вполне обычной. Предсказуемой. У него еще не развился синдром искушения изменить жене. Однако он опасался, что состояние, которое Торо назвал «тихим отчаянием», может заставить его сделать какую-нибудь глупость и получить в результате более чем просто нештатную ситуацию — распад семьи, например.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152
— Один день? — Бартеневу стало трудно дышать. — Или даже два? Да вы шутите! После стольких лет ожидания?..
— Профессор Бартенев, нам приходится иметь дело с политическими реальностями.
Политика, подумал Бартенев, и ему захотелось выругаться. Но он, как и Гонзалес, привык иметь дело с такими мерзкими реальностями; мозг его заработал с лихорадочной быстротой, анализируя проблему. Он за пределами России и волен ехать куда угодно — вот что сейчас важно. Древние постройки майя, представляющие значительный интерес, найдены и во многих других местах. Есть, например, город Паленке в Мексике. Это, конечно, не Тикаль. Там нет той эмоциональной и профессиональной привлекательности, которую имеет для него Тикаль, но зато туда легко попасть. И жена сможет туда поехать вместе с ним. Там они будут в безопасности. Не беда, если правительство Гватемалы откажется оплачивать дальнейшие расходы, — ведь у него есть тайный источник средств, о котором он не рассказывал даже жене.
Именно секретность и была частью делового соглашения, которое предложил Бартеневу хорошо одетый светловолосый американец, однажды явившийся к нему в кабинет в Санкт-Петербургском государственном университете. Американец показал ему несколько фотокопий иероглифов майя. На безукоризненном русском языке он спросил Бартенева, сколько тот хотел бы получить за перевод иероглифов и за то, чтобы сохранить это поручение в тайне. «Если иероглифы интересны, я сделаю это бесплатно», — ответил Бартенев, на которого большое впечатление произвело прекрасное знание русского языка, продемонстрированное иностранцем. Но американец настаивал, чтобы Бартенев принял гонорар, который к тому асе поражал своей щедростью — пятьдесят тысяч долларов. «Это в качестве гарантии вашего молчания, — сказал американец. — Часть суммы я обменял на рубли». Он вручил Бартеневу сумму в рублях, эквивалентную десяти тысячам долларов. Остальные деньги, объяснил он, будут положены на счет в швейцарском банке. Не исключено, что в один прекрасный день Бартенев сможет свободно путешествовать, и тогда деньги будет легко получить. Если же нет, то можно будет организовать переброску не слишком больших сумм в Санкт-Петербург с курьерами, сумм, размеры которых не вызовут у властей желания поинтересоваться их источником. После этого визита американец приходил еще дважды, каждый раз с новой порцией иероглифов майя и с предложением такого же гонорара. До сих пор деньги для Бартенева значили меньше, чем захватывающий, хотя и не совсем ясный смысл (вроде зашифрованной загадки), открывавшийся ему в этих письменах.
Но теперь деньги приобретали очень большое значение, и расстроенный Бартенев решил извлечь из них всю пользу, какую они только могли принести.
— Понятно, — сказал он Гонзалесу. — Политическая реальность. Я уеду, когда вам будет угодно, как только вы сочтете, что я уже послужил вашим целям.
Гонзалес, казалось, успокоился. Но лишь на минуту. Лимузин уже остановился перед отелем — зданием современной архитектуры из стали и стекла, которое неприятно поражало своим явно не латиноамериканским стилем. В сопровождении солдат Бартенев и его жена быстро пересекли вестибюль, вошли в лифт и поднялись на двенадцатый этаж. Гонзалес пошел с ними, а один из чиновников остался внизу и стал что-то говорить портье за регистрационной стойкой.
Пока Гонзалес отпирал дверь, включал свет и впускал Бартенева с женой в номер, там зазвонил телефон. В номере было два телефонных аппарата: один на столике рядом с диваном, другой на крышке бара.
Гонзалес запер дверь номера. Телефон не умолкал. Бартенев хотел было подойти к аппарату, который был рядом с диваном, но Гонзалес сказал:
— Нет, позвольте, я сам возьму трубку. — Он подошел к телефону, стоявшему на баре, до которого ему было ближе. — Алло? — Он включил настольную лампу. — О чем вы хотите с ним говорить? — Гонзалес пристально посмотрел на Бартенева. — Одну минуту. — Прикрыл трубку рукой. — Этот человек говорит, что он журналист. Может быть, действительно стоит дать интервью? Это произведет хорошее впечатление на общественность. Я послушаю отсюда, а вы возьмите трубку там.
Бартенев подошел к телефону на столике возле дивана.
— Я слушаю, — произнес он. Его тень упала на окно.
— Катись в преисподнюю, проклятый русский!
Осколки оконного стекла брызнули внутрь комнаты, и жена Бартенева закричала. Сам Бартенев не издал ни звука. Пуля, попавшая ему в голову, расплющилась там и мгновенно убила его. Пробив затылок, она вылетела наружу. Кровь залила осколки стекла.
3
Хьюстон, Техас
На космическом челноке «Атлантис» шел второй день очередного полета. Запуск прошел без проблем, все системы работали нормально, и Альберт Делани изнывал от скуки. Он был бы рад, если бы произошло что-то (ну хоть что-нибудь!), способное нарушить это нудное однообразие. Нельзя сказать, чтобы ему хотелось возникновения какой-то нештатной ситуации в полном смысле слова, так как это могло означать и серьезное ЧП. А для НАСА сейчас новые срывы и новые порции дурной славы крайне нежелательны, и уж никак нельзя допустить повторения катастрофы, подобной случаю с «Челленджером». Еще одно такое ЧП, и НАСА может закрывать свою лавочку, а это значит, что Альберт Делани потеряет работу, и уж если выбирать между скукой и безработицей, то он, ясное дело, предпочитает скуку. И все же, если бы кто-то сказал ему в тот момент, когда его принимали в НАСА, что ликование по поводу ожидавшей его, как он полагал, блестящей карьеры очень скоро сменится усталостью от повседневной рутины, он ни за что бы не поверил. Вся беда в том, что НАСА столько раз проверяет и перепроверяет все детали полета, проводит столько испытаний и контрольных тестов, так скрупулезно перебирает все возможные варианты в стремлении предотвратить любую случайность, что сам полет становится вполне заурядным событием. Нет, ЧП Альберту Делани ни к чему, но он определенно не возражал бы против какого-нибудь приятного сюрприза.
Альберт Делани имел средний рост и вес, обладал ничем не примечательными чертами лица и достиг той жизненной точки, когда человек уже вышел из молодого возраста, но еще не вступил в средний. С некоторых пор он стал замечать, что в нем растет ощущение неудовлетворенности, несбывшихся ожиданий. Жизнь его была вполне обычной. Предсказуемой. У него еще не развился синдром искушения изменить жене. Однако он опасался, что состояние, которое Торо назвал «тихим отчаянием», может заставить его сделать какую-нибудь глупость и получить в результате более чем просто нештатную ситуацию — распад семьи, например.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152