Время сжалось, бутылка еще не успела опустеть, как в зале стало прибывать народу, на сцене загремело, забухало, Настю стали толкать, задевать локтями, поплыли по залу слои табачного дыма. Начался традиционный вечерний концерт.
Кто-то кричал сквозь грохот музыки: «Привет, Настька!», перед ней снова оказалась только что откупоренная бутылка, кто-то хлопал ее по плечам, она даже отвечала на чьи-то вопросы, но была словно в тумане.
Она захохотала, узнав наконец в толпе Глашу, ее добрую знакомую, а главное, соседку — Глаша жила совсем рядом с Настей — возле «Приморской» в пятиэтажке. В моменты просветления Настя понимала, что одной ей ехать домой ночью в таком состоянии не следует, поэтому вцепилась в Глашу и старалась не потерять ее в медленно двигающейся по залу толпе. Глашу «в миру», как она говорила, звали Галей, она сама выдумала себе еще одно имя и очень им гордилась. Ее длинные волосы растрепались, падали на лицо, она отбрасывала их тонкой рукой, бряцая висевшими на ней кольцами, амулетиками и браслетиками, косилась на Настино пиво, но помалкивала. Сама она не пила принципиально, боролась за здоровый образ жизни. «Интересно, а как у нее насчет секса, — думала Настя, глотая уже совершенно безвкусное пиво, — он полезен для здоровья или нет?»
На улице Настя схватила Глашу за рукав.
— Стой! Смотри! — Она задрала голову и замахала свободной рукой:
— Смотри, Глафира!
Насте казалось, что такого количества звезд она еще ни разу в жизни не видела. Небо над городом было не черным, а прямо-таки серебряным, а на нем разбрызганы яркие, разноцветные, изумрудно-зеленые, голубые, желтые, красноватые капли.
— Ух ты! Как на юге.
Настя так и шла всю дорогу, подняв лицо к звездам, спотыкаясь на выбоинах асфальта и мешая подруге тащить ее, пьяную и шатающуюся, домой.
Глаша довела подругу до самой двери. Настя, собравшись с силами, к величайшему Глашиному удивлению, с первой попытки попала ключом в замочную скважину, поднесла палец к губам и громко, так что было слышно на площадке первого этажа, пропела-прошептала глядя на Глашу: «Тссс!!!»
— Ладно, иди спать, — ответила Глаша. — Не пугай народ.
— Слушаюсь! — шепотом согласилась Настя, поднесла ладонь к волосам, как бы отдавая честь, но, пока поднимала ее, забыла, что хотела сделать, и в результате просто неловко всей пятерней почесалась.
— Спокойной ночи, пьяница, — Глаша легонько толкнула Настю в темноту прихожей. — Утром позвоню.
Настя хотела ответить, но дверь за ней уже закрылась. Она стояла в коридоре и вдруг поняла, что дома снова никого нет.
«Повезло, — пришла первая за последние несколько часов трезвая мысль. — Значит, скандала не будет».
Вместе с облегчением от сознания, что не нужно будет выдерживать бой с родителями, на нее накатила слабость. Шаркая и хватаясь за стены, Настя добрела до ванной, плеснула в лицо холодной водой, чуть ли не ползком добралась до кровати, кое-как стащила с себя одежду и залезла под одеяло.
Глава 4
Моня допил остатки пива, поставил высокий стакан на стол и оттолкнул пальцами в сторону. Красивого жеста не получилось. Стакан не отъехал, как в западных фильмах, а тормознул на липкой столешнице, дернулся, с глухим стуком упал, покатился по столу и замер, покачиваясь.
— Во, блин, — неопределенно протянул Моня.
— Что? — спросил Кач.
— Через плечо... — Моня потянулся за стаканом и поставил его вертикально. — Я щас.
Он встал из-за длинного высокого стола и отправился к стойке.
Кач вытащил из пачки «Мальборо», валявшейся перед ним, сигарету и закурил, выпуская дым через нос.
Диме Каченку было семнадцать, и он чувствовал себя совершенно взрослым. И то сказать — мало кто дал бы Димке его семнадцать. Почти под два метра ростом, широкий в плечах, с крутым, торчащим вперед квадратным подбородком, толстой накачанной шеей, Каченок выглядел вполне зрелым мужиком. Зрелым и сильным.
Димка не очень любил философствования по поводу возраста. Ему было все равно — семнадцать, восемнадцать, хоть тридцать, главное, чтобы стоял как надо и чтобы разобраться можно было с любым мужиком. И все. Чего еще человеку нужно? Денег? Деньги зарабатываются в два счета. Этому Димка научился давно. Деньги — не проблема. Если ты не лох, конечно. А лохов вокруг — ой, как много, ну, просто сплошь да рядом, куда ни плюнь, в лоха попадешь. И это хорошо. Ведь лох — он как раз главный кормилец и есть. По мелочам, конечно, много с него не возьмешь, но так, на каждый день, пивка попить, того, сего — с этим проблем не возникает. Конкретно.
Димка иногда с удивлением вспоминал, что и он когда-то ходил в школу. Всего года полтора назад учил все эти дурацкие правила, отвечал что-то теткам, до которых ему и дела никакого не было. И которым он ничем не обязан. В школе его иногда дразнили Кочаном. С этого все, собственно, и началось. Димка убедился, что в драке ему равных нет. По крайней мере, среди школьных товарищей. Он был совсем еще маленьким, а старшеклассники посматривали на него с уважением и старались не задевать.
Но быстро понял Каченок, что хождение в школу — пустая трата времени и сил. Сверкающая жизнь катилась мимо школьных окон, выходящих на улицу Маяковского, она заворачивала с Невского, помигивая фарами, летела куда-то в сторону Невы, а там — по набережной, по набережной, свернув на Каменноостровский и в Ольгино, в Сестрорецк. В Финляндию, в Швецию, в Штаты. Чтобы вернуться потом обратно, оттянувшись как следует, расслабившись, и на родине — снова за работу, за работу, за работу. У него ведь не только с руками, но и с головой все в порядке. Уж не хуже, чем у тех уродов, что ходят по Невскому в польтах за шестьсот баксов. Хули ему эти шестьсот бакинских — заработает и побольше и прикинется покруче. Главное — не бздеть, а быть мужиком. А у него вообще вся жизнь впереди. Все в его руках. Армия — вот тоже херня, отмазаться ничего не стоит, башли заплати и гуляй хоть под атомными бомбами — все равно не призовут. Баксы — лучший документ. Лучшая справка и удостоверение личности. Лучшие водительские права, лучшая внешность и лучшие мозги.
А раз так, значит, нужно отбросить все постороннее, все, что мешает главному, и упорно идти к намеченной цели. Школа мешает — на хрен школу. Сейчас, слава Богу, не социализм, не заставят его в школу ходить.
С предками тоже проблем нет. Давно он с ними разобрался, выяснил, так сказать, отношения. И отношения, кстати, остались хорошие. Да и предки ничего себе — не алкаши какие-нибудь, нормальные такие предки. Живи, сказали, как знаешь. И очень правильно. Папаша все равно на своих тренировках вечно торчит, дома почти не бывает. Какие там тренировки у шахматистов, Димке было непонятно, но то, что в шахматах крутятся большие деньги, он знал точно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Кто-то кричал сквозь грохот музыки: «Привет, Настька!», перед ней снова оказалась только что откупоренная бутылка, кто-то хлопал ее по плечам, она даже отвечала на чьи-то вопросы, но была словно в тумане.
Она захохотала, узнав наконец в толпе Глашу, ее добрую знакомую, а главное, соседку — Глаша жила совсем рядом с Настей — возле «Приморской» в пятиэтажке. В моменты просветления Настя понимала, что одной ей ехать домой ночью в таком состоянии не следует, поэтому вцепилась в Глашу и старалась не потерять ее в медленно двигающейся по залу толпе. Глашу «в миру», как она говорила, звали Галей, она сама выдумала себе еще одно имя и очень им гордилась. Ее длинные волосы растрепались, падали на лицо, она отбрасывала их тонкой рукой, бряцая висевшими на ней кольцами, амулетиками и браслетиками, косилась на Настино пиво, но помалкивала. Сама она не пила принципиально, боролась за здоровый образ жизни. «Интересно, а как у нее насчет секса, — думала Настя, глотая уже совершенно безвкусное пиво, — он полезен для здоровья или нет?»
На улице Настя схватила Глашу за рукав.
— Стой! Смотри! — Она задрала голову и замахала свободной рукой:
— Смотри, Глафира!
Насте казалось, что такого количества звезд она еще ни разу в жизни не видела. Небо над городом было не черным, а прямо-таки серебряным, а на нем разбрызганы яркие, разноцветные, изумрудно-зеленые, голубые, желтые, красноватые капли.
— Ух ты! Как на юге.
Настя так и шла всю дорогу, подняв лицо к звездам, спотыкаясь на выбоинах асфальта и мешая подруге тащить ее, пьяную и шатающуюся, домой.
Глаша довела подругу до самой двери. Настя, собравшись с силами, к величайшему Глашиному удивлению, с первой попытки попала ключом в замочную скважину, поднесла палец к губам и громко, так что было слышно на площадке первого этажа, пропела-прошептала глядя на Глашу: «Тссс!!!»
— Ладно, иди спать, — ответила Глаша. — Не пугай народ.
— Слушаюсь! — шепотом согласилась Настя, поднесла ладонь к волосам, как бы отдавая честь, но, пока поднимала ее, забыла, что хотела сделать, и в результате просто неловко всей пятерней почесалась.
— Спокойной ночи, пьяница, — Глаша легонько толкнула Настю в темноту прихожей. — Утром позвоню.
Настя хотела ответить, но дверь за ней уже закрылась. Она стояла в коридоре и вдруг поняла, что дома снова никого нет.
«Повезло, — пришла первая за последние несколько часов трезвая мысль. — Значит, скандала не будет».
Вместе с облегчением от сознания, что не нужно будет выдерживать бой с родителями, на нее накатила слабость. Шаркая и хватаясь за стены, Настя добрела до ванной, плеснула в лицо холодной водой, чуть ли не ползком добралась до кровати, кое-как стащила с себя одежду и залезла под одеяло.
Глава 4
Моня допил остатки пива, поставил высокий стакан на стол и оттолкнул пальцами в сторону. Красивого жеста не получилось. Стакан не отъехал, как в западных фильмах, а тормознул на липкой столешнице, дернулся, с глухим стуком упал, покатился по столу и замер, покачиваясь.
— Во, блин, — неопределенно протянул Моня.
— Что? — спросил Кач.
— Через плечо... — Моня потянулся за стаканом и поставил его вертикально. — Я щас.
Он встал из-за длинного высокого стола и отправился к стойке.
Кач вытащил из пачки «Мальборо», валявшейся перед ним, сигарету и закурил, выпуская дым через нос.
Диме Каченку было семнадцать, и он чувствовал себя совершенно взрослым. И то сказать — мало кто дал бы Димке его семнадцать. Почти под два метра ростом, широкий в плечах, с крутым, торчащим вперед квадратным подбородком, толстой накачанной шеей, Каченок выглядел вполне зрелым мужиком. Зрелым и сильным.
Димка не очень любил философствования по поводу возраста. Ему было все равно — семнадцать, восемнадцать, хоть тридцать, главное, чтобы стоял как надо и чтобы разобраться можно было с любым мужиком. И все. Чего еще человеку нужно? Денег? Деньги зарабатываются в два счета. Этому Димка научился давно. Деньги — не проблема. Если ты не лох, конечно. А лохов вокруг — ой, как много, ну, просто сплошь да рядом, куда ни плюнь, в лоха попадешь. И это хорошо. Ведь лох — он как раз главный кормилец и есть. По мелочам, конечно, много с него не возьмешь, но так, на каждый день, пивка попить, того, сего — с этим проблем не возникает. Конкретно.
Димка иногда с удивлением вспоминал, что и он когда-то ходил в школу. Всего года полтора назад учил все эти дурацкие правила, отвечал что-то теткам, до которых ему и дела никакого не было. И которым он ничем не обязан. В школе его иногда дразнили Кочаном. С этого все, собственно, и началось. Димка убедился, что в драке ему равных нет. По крайней мере, среди школьных товарищей. Он был совсем еще маленьким, а старшеклассники посматривали на него с уважением и старались не задевать.
Но быстро понял Каченок, что хождение в школу — пустая трата времени и сил. Сверкающая жизнь катилась мимо школьных окон, выходящих на улицу Маяковского, она заворачивала с Невского, помигивая фарами, летела куда-то в сторону Невы, а там — по набережной, по набережной, свернув на Каменноостровский и в Ольгино, в Сестрорецк. В Финляндию, в Швецию, в Штаты. Чтобы вернуться потом обратно, оттянувшись как следует, расслабившись, и на родине — снова за работу, за работу, за работу. У него ведь не только с руками, но и с головой все в порядке. Уж не хуже, чем у тех уродов, что ходят по Невскому в польтах за шестьсот баксов. Хули ему эти шестьсот бакинских — заработает и побольше и прикинется покруче. Главное — не бздеть, а быть мужиком. А у него вообще вся жизнь впереди. Все в его руках. Армия — вот тоже херня, отмазаться ничего не стоит, башли заплати и гуляй хоть под атомными бомбами — все равно не призовут. Баксы — лучший документ. Лучшая справка и удостоверение личности. Лучшие водительские права, лучшая внешность и лучшие мозги.
А раз так, значит, нужно отбросить все постороннее, все, что мешает главному, и упорно идти к намеченной цели. Школа мешает — на хрен школу. Сейчас, слава Богу, не социализм, не заставят его в школу ходить.
С предками тоже проблем нет. Давно он с ними разобрался, выяснил, так сказать, отношения. И отношения, кстати, остались хорошие. Да и предки ничего себе — не алкаши какие-нибудь, нормальные такие предки. Живи, сказали, как знаешь. И очень правильно. Папаша все равно на своих тренировках вечно торчит, дома почти не бывает. Какие там тренировки у шахматистов, Димке было непонятно, но то, что в шахматах крутятся большие деньги, он знал точно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93