Какие-то люди за соседним столиком принимали «Просвет». У них была одна капсула на четверых, и они передавали её по кругу. Это было похоже на поцелуй, распределённый среди четверых. По кругу. Три или даже четыре раза. Пока капсула плавилась от разделённого между ними тепла, и порошок потихоньку просачивался наружу. Такое интимное действо, очень чувственное, в чем-то даже порочное. Некий завораживающий процесс, происходящий за дымчатой марлевой ширмой. Павлин что-то говорил. Я увидела, как движутся его губы, и попыталась сосредоточиться, чтобы понять, что он там говорит. Он сказал этим людям за соседним столиком, что если у них так напряжённо с «Просветом» — всего одна капсула, — мы можем дать им ещё. Но они сказали: спасибо, не надо, одной вполне хватит на всех.
Что-то ползло по столу. Что-то маленькое и чёрное, яркое и блескучее. Я положила руку на стол, преграждая ему дорогу, и оно взобралось мне на ладонь.
Это была муха.
В углу кто-то играл на акустической гитаре. Музыка. Я это заметила только теперь. Поток случайных разрозненных нот, почти сливающихся в мелодию, которая снова терялась в россыпи звуков. Музыка, сотканная из теней, подступала ко мне. Оплетала меня нитями нот. Их было много, этих звучащих нитей, — больше, чем можно сыграть на одной гитаре.
Я снова услышала голос. Как будто внутри этой музыки вдруг распахнулась дверь, и я заглянула туда. Хендерсон рассказывала, как она пробовала звонить в домофон Коулу, несколько раз за день, но ей так никто и не ответил.
— Может быть, он куда-то уехал, — сказал Павлин.
— Нет, он здесь. И он ждёт.
— Чего ждёт?
— Не знаю. Но я чувствую, что он здесь. Затаился и ждёт.
— Господи.
На столике, прямо передо мной, стояло меню, большая пепельница и винная бутылка с горящей свечой, вставленной в горлышко. На пепельнице было написано «золотистые». И всё. Только это слово. Почему-то оно меня зацепило. Потом взгляд упал на этикетку бутылки. Она была вся покрыта подтёками оплывшего воска, так что остались видны только несколько букв. И буквы сложились в слово. СТАНУТ. И получилось начало фразы:
Золотистые станут…
Меню стояло за бутылкой, и я видела только три буквы. ОНИ. Окончание последнего слова в названии кофейни. «Чёрные кони».
Золотистые станут они…
Мне снова пытаются что-то сказать? Значит, нужно искать следующее слово. Я взглянула на стену, обклеенную плакатами, флаерами, частными объявлениями и фотографиями. Друг на друге, под перекошенными углами. По стене ползла муха. Так много слов, сотни слов.
Золотистыми станут они, люди, золотистыми станут они, времена, двери, собаки, машины, золотистыми станут они, небеса, ощущения, золотистыми станут они, глаза, звезды, книги, золотистыми станут они, танцоры, дети…
Что выбрать? Я никак не могла сосредоточиться. Взгляд перепрыгивал с одного слова на другое. И куда бы я ни посмотрела, везде были тайные сообщения, пробивающиеся сигналы…
— Марлин?
— А?
— Ты слушаешь? — Хендерсон похлопала меня по руке. — Марлин, мы обсуждаем, что будем делать сегодня вечером. В клубе. Ты вообще тут? Или ты где-то не здесь?
— Нет. Я здесь.
— А если мы его не найдём? — спросил Павлин.
— Тогда бросаем все это дело и едем дальше. Павлин посмотрел на неё.
— Бросаем и едем дальше, — повторила Хендерсон. Так мы и решили. Я старалась держаться и не «уплывать».
Мы допили кофе, приняли лекарство. Павлин сказал, что теперь нам всем будет хорошо. Отныне и впредь. Лучше, чем было раньше. Однозначно. И Хендерсон тоже сказала положенные слова, а потом подошла моя очередь. Я произнесла заученные слова, как будто они что-то значили, и, может быть, так и было. Для меня и для всех. Не знаю.
Но я лишь поднесла ко рту руку с капсулой, а когда убрала руку, капсула так и осталась в ладони.
Это было моё решение.
* * *
Я наблюдала. Соизмеряла. Считала. Например, уличные фонари. Сколько их на бульваре на набережной. В одну сторону и в другую. Чтобы убедиться, что с одной стороны их столько же, сколько с другой. Я изучала прохожих, какой у них цвет волос. Распределяла цвета по оттенкам. Считала, сколько мимо прошло людей с тёмными волосами, а сколько — со светлыми за определённый отрезок времени. И кого было больше. Все это вместе называлось «в ожидании сообщения». Я смотрела вокруг, а потом пыталась припомнить, сколько мусора было набросано на каждом квадратном метре земли. Я считала людей, на которых было надето хоть что-то красное, будь то рубашка, шарф или туфли. Все это вместе называлось «в поисках ключей к разгадке». Я приглядывалась к людям, проходившим рядом с припаркованными машинами: на ком было надето что-то такого же цвета, как и цвет каждой конкретной машины. Все это вместе называлось «настроиться на приём». Я скрещивала пальцы за спиной всякий раз, когда мне попадался плакат, который я не могла прочитать. Каждый раз, когда я видела воздушный шарик, я шептала себе под нос: «Чёрный дрозд». Все это вместе называлось «подтверждение приёма». Я высматривала в толпе девочек, которые были похожи на девочек, встреченных раньше; собак — обязательно на синем поводке; тени людей, когда тени касались края тротуара. Все это вместе называлось «расшифровка принятого сообщения». Я искала лицо в толпе, одно конкретное лицо, скрытое среди сотен лиц, — женщину с разными глазами, карим и голубым. Я сверялась по дорожным знакам и рекламным щитам. Я считала секунды: сколько мне нужно времени, чтобы сосчитать уличные фонари. Я соизмеряла, отмечала детали. Я наблюдала.
* * *
Эти вещи, найденные на пляже: серебряная монета с почти стёршимся изображением королевского профиля, половинка сломанных ножниц, маленькая батарейка, разбитый компакт Орнетта Коулмена «Завтра — это большой вопрос», кусок верёвки, страница, вырванная из какой-то книжки, крышка от пластиковой бутылки. Семь составных элементов. Семь деталей определённого механизма. Вот что надо делать. Сперва выбираем место. Примерно в метре от кромки прибоя, во время прилива. Зарываем в гальку половинку ножниц, так чтобы острие торчало вверх. На острие надеваем сломанный компакт-диск. Обязательно маркированной стороной книзу. Диск должен быть чуть наклонён к оператору. Теперь завязываем узелок на конце верёвки. Второй конец обвязываем вокруг батарейки. Вырванную страницу кладём на гальку рядом с компактом. На страницу ставим батарейку. Тут надо следить, чтобы батарейка не закрывала печатный текст. Конец верёвки, завязанный в узелок, помещаем на слом на компакте, так чтобы верёвка держалась. Теперь, когда эти детали соединены, машина готова к работе. Оператор должен занять позицию, так чтобы он мог читать текст и видеть своё отражение в компакт-диске. Взгляд постоянно перемещается со страницы на отражающую поверхность и обратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62