Правда, некоторые сомнения внесли в его бесхитростную солдатскую душу сказанные этим непонятным голосом слова относительно их немедленной гибели (кто это говорит, фельдфебель так и не понял да, впрочем, и не старался особенно понять), однако он без особого труда заставил себя не думать об этом - в конце концов не он сейчас старший по званию офицер...
Успокоившись, Мудель глубоко вздохнул и провернул колпачок шприц-тюбика, прокалывая перепонку однокубового резервуара. Вздохнув еще раз, выбрал место на бедре, куда, как когда-то объяснял ему санитар Карл Линкер из второго мотопехотного, следовало производить инъекцию, и, крепко зажмурившись, бесстрашно ткнул иглой...
Уколов Мудель боялся с детства... Точнее, с того самого момента, когда неуемное желание в кратчайший срок покорить двухколесного железного коня привело его на резко пахнущую карболкой больничную койку. После выписки будущий фельдфебель отметил в себе некоторые изменения, связанные как с категорическим неприятием всех видов и марок велосипедов, так и с паническим страхом перед самыми разнообразными медицинскими процедурами, коими во множестве пользовали его лечащие врачи...
Посему не стоит и удивляться, что рука фельдфебеля, помимо его воли, слегка отклонилась в сторону и игла, вместо затвердевших в ожидании болезненного укола бедренных мышц, вошла в мясистую ткань биокомпьютерного нервного волокна, возле которого возлежал раненый «солдат рейха»...
* * *
- Нет, ты посмотри, командир, что этот красавец сотворил! - Истерически хохочущий Окунь ткнул пальцем в сиротливо торчащий из белесого ствола пустой шприц-тюбик. - Решил облегчить нашему другу страдания и провел обезболивание по всем правилам военно-полевой медицины! Ой, не могу. - Лейтенант хлопнул по плечу испуганно сжавшегося и вконец обалдевшего Муделя. - Ну, звездец, чистое здоровье... Наследник Пирогова военный анестезиолог фельдфебель Мудель! Ну, че застыл-то? Давай, ампутируй теперь ему конечность, «гений, парадоксов друг»...
Московенко, мысли которого были весьма далеки от всех вместе взятых муделей, биокомпьютеров и растраченных не по назначению обезболивающих средств («хотя неплохо было бы, конечно, чтобы нашего телепата на омнопоне «повело»), сдержанно хмыкнул и вновь собрался было начать свой первый и последний сеанс связи с Городом, но...
Вызванная последней сказанной фразой ассоциация не дала ему нажать на кнопку вызова... Что-то очень-очень далекое, неоформившееся еще в полноценную мысль, слабый отзвук всего того, о чем говорила Хранительница... Некое слово, ключ к недоступному пока знанию... Эфемерный призрак возможного спасения...
- Окунь, - сдавленным голосом позвал майор, лейтенант с готовностью обернулся к командиру и вопросительно качнул головой. - Повтори, что ты только что сказал...
Если Окунева и удивила просьба майора, то вида он не подал:
- Ну... наследник Пирогова... анестезиолог... ампутация... Что именно-то?
- Дальше... - Напрягшийся, словно почуявшая дичь борзая, Московенко, затаив дыхание, вслушивался в самого себя, ожидая появления того самого отзвука. - Дальше, Андрюшка...
Тот факт, что командир назвал его именно «Андрюшкой», кое-что да значил, и Окунь, старательно наморщив лоб, продолжил:
- Ампутируй конечность... гений... парадоксов друг... э... все, кажется...-Лейтенант осекся, увидев в глазах майора короткую вспышку понимания... Вот только понимания чего?
- Последнюю, Андрюша, повтори еще раз последнюю фразу... - Голос Московенко стал пугающе тихим, теперь он говорил едва различимым шепотом...
- Гений, парадоксов друг... - неуверенно повторил тот. - Это Александр Сергеевич Пушкин, великий русский поэт с очень хитрой и запутанной эфиопской родословной - стыдно не знать, товарищ майор, школьную программу за пятый класс! - в обычной своей манере докончил он.
Впрочем, Московенко его уже не слышал, вновь и вновь повторяя про себя то самое, ключевое, слово: «парадокс... парадокс... ПАРАДОКС»!
- Все нормально, Саша? - неуверенно осведомился Окунев, несколько испуганно глядя на пребывающего в легкой прострации командира. - А?
Губы майора изогнулись в легкой улыбке, и он неожиданно сильно хлопнул товарища по плечу:
- Все о'кей, Окунь, все о'кей... Теперь все будет хорошо, солдат. Мы выполним свою задачу. Прикройте меня, пока я буду разговаривать с Обирой, и, что бы ни случилось, не подпускайте тварей слишком близко. И не спрашивай ни о чем - я и сам половины не понимаю. Давай, Андрюха, работай... - С этими словами майор поднес к уху черный прямоугольник радиостанции и нажал наконец кнопку...
16
- Вот так... - удовлетворенно крякнул Монгол, примотав последнюю ручную гранату к корпусу заполненной соляркой нестандартной, на двенадцать литров, канистры. - Игра с осколочной гранатой - частая причина бытовых пожаров. Уважаемые родители, держите гранаты в недоступных для детей местах!
Он со скрежетом придвинул «снаряженную» канистру к трем двадцатилитровым товаркам и подмигнул помогающему ему немцу: «Вот так, фриц».
Не знакомый, видимо, с русской традицией называть всех немцев «фрицами», тот вежливо поправил:
- Меня зовут Курт, господин Мелофф. Монгол пожал плечами: «А какая разница?» и, видя непонимание в глазах солдата, усмехнулся:
- Ладно, ладно - пусть будет Курт. А что, камерад, любишь жареные персики? - Он похлопал по отозвавшемуся негромким гулом жестяному боку импровизированного зажигательного фугаса. - Вот и я не пробовал. Ну, ничего, скоро попробуем...
Этот исполненный глубочайшего смысла разговор мог бы продолжаться до бесконечности, однако в следующий момент неожиданно ожила радиостанция, и сквозь извечный эфирный шум прорвался на удивление четко слышимый голос майора:
- Город, я Станция, прием...
Не ожидавший услышать именно этот голос, Музыкальный чуть ли не подскочил на месте и, дотянувшись до передней панели РДС, довернул верньер громкости почти до отказа: что бы ни сказал сейчас майор, это имели право слышать все защитники Города...
А в заставленном сложными приборами подземном зале точно так же метнулась к лежащей на столе портативной рации разом побледневшая Хранительница... Схватив пластиковую коробочку, она переключила ее в режим передачи и, стараясь говорить своим обычным голосом (удавалось плохо - голос предательски дрожал и срывался), ответила - почти что выкрикнула:
- Станция, я Город, слышу вас, прием...
Словно отделяя прошлое от будущего, то, что она уже знала, от того, что еще только предстояло узнать, щелкнул тумблер переключения режима, и в уши ударил, опережая новое сердечное сокращение, успевший стать таким родным голос:
- Станция на связи. Обира, ты? Прием... Щелчок. «Я». Щелчок.
- Обира, девочка, у меня очень мало времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Успокоившись, Мудель глубоко вздохнул и провернул колпачок шприц-тюбика, прокалывая перепонку однокубового резервуара. Вздохнув еще раз, выбрал место на бедре, куда, как когда-то объяснял ему санитар Карл Линкер из второго мотопехотного, следовало производить инъекцию, и, крепко зажмурившись, бесстрашно ткнул иглой...
Уколов Мудель боялся с детства... Точнее, с того самого момента, когда неуемное желание в кратчайший срок покорить двухколесного железного коня привело его на резко пахнущую карболкой больничную койку. После выписки будущий фельдфебель отметил в себе некоторые изменения, связанные как с категорическим неприятием всех видов и марок велосипедов, так и с паническим страхом перед самыми разнообразными медицинскими процедурами, коими во множестве пользовали его лечащие врачи...
Посему не стоит и удивляться, что рука фельдфебеля, помимо его воли, слегка отклонилась в сторону и игла, вместо затвердевших в ожидании болезненного укола бедренных мышц, вошла в мясистую ткань биокомпьютерного нервного волокна, возле которого возлежал раненый «солдат рейха»...
* * *
- Нет, ты посмотри, командир, что этот красавец сотворил! - Истерически хохочущий Окунь ткнул пальцем в сиротливо торчащий из белесого ствола пустой шприц-тюбик. - Решил облегчить нашему другу страдания и провел обезболивание по всем правилам военно-полевой медицины! Ой, не могу. - Лейтенант хлопнул по плечу испуганно сжавшегося и вконец обалдевшего Муделя. - Ну, звездец, чистое здоровье... Наследник Пирогова военный анестезиолог фельдфебель Мудель! Ну, че застыл-то? Давай, ампутируй теперь ему конечность, «гений, парадоксов друг»...
Московенко, мысли которого были весьма далеки от всех вместе взятых муделей, биокомпьютеров и растраченных не по назначению обезболивающих средств («хотя неплохо было бы, конечно, чтобы нашего телепата на омнопоне «повело»), сдержанно хмыкнул и вновь собрался было начать свой первый и последний сеанс связи с Городом, но...
Вызванная последней сказанной фразой ассоциация не дала ему нажать на кнопку вызова... Что-то очень-очень далекое, неоформившееся еще в полноценную мысль, слабый отзвук всего того, о чем говорила Хранительница... Некое слово, ключ к недоступному пока знанию... Эфемерный призрак возможного спасения...
- Окунь, - сдавленным голосом позвал майор, лейтенант с готовностью обернулся к командиру и вопросительно качнул головой. - Повтори, что ты только что сказал...
Если Окунева и удивила просьба майора, то вида он не подал:
- Ну... наследник Пирогова... анестезиолог... ампутация... Что именно-то?
- Дальше... - Напрягшийся, словно почуявшая дичь борзая, Московенко, затаив дыхание, вслушивался в самого себя, ожидая появления того самого отзвука. - Дальше, Андрюшка...
Тот факт, что командир назвал его именно «Андрюшкой», кое-что да значил, и Окунь, старательно наморщив лоб, продолжил:
- Ампутируй конечность... гений... парадоксов друг... э... все, кажется...-Лейтенант осекся, увидев в глазах майора короткую вспышку понимания... Вот только понимания чего?
- Последнюю, Андрюша, повтори еще раз последнюю фразу... - Голос Московенко стал пугающе тихим, теперь он говорил едва различимым шепотом...
- Гений, парадоксов друг... - неуверенно повторил тот. - Это Александр Сергеевич Пушкин, великий русский поэт с очень хитрой и запутанной эфиопской родословной - стыдно не знать, товарищ майор, школьную программу за пятый класс! - в обычной своей манере докончил он.
Впрочем, Московенко его уже не слышал, вновь и вновь повторяя про себя то самое, ключевое, слово: «парадокс... парадокс... ПАРАДОКС»!
- Все нормально, Саша? - неуверенно осведомился Окунев, несколько испуганно глядя на пребывающего в легкой прострации командира. - А?
Губы майора изогнулись в легкой улыбке, и он неожиданно сильно хлопнул товарища по плечу:
- Все о'кей, Окунь, все о'кей... Теперь все будет хорошо, солдат. Мы выполним свою задачу. Прикройте меня, пока я буду разговаривать с Обирой, и, что бы ни случилось, не подпускайте тварей слишком близко. И не спрашивай ни о чем - я и сам половины не понимаю. Давай, Андрюха, работай... - С этими словами майор поднес к уху черный прямоугольник радиостанции и нажал наконец кнопку...
16
- Вот так... - удовлетворенно крякнул Монгол, примотав последнюю ручную гранату к корпусу заполненной соляркой нестандартной, на двенадцать литров, канистры. - Игра с осколочной гранатой - частая причина бытовых пожаров. Уважаемые родители, держите гранаты в недоступных для детей местах!
Он со скрежетом придвинул «снаряженную» канистру к трем двадцатилитровым товаркам и подмигнул помогающему ему немцу: «Вот так, фриц».
Не знакомый, видимо, с русской традицией называть всех немцев «фрицами», тот вежливо поправил:
- Меня зовут Курт, господин Мелофф. Монгол пожал плечами: «А какая разница?» и, видя непонимание в глазах солдата, усмехнулся:
- Ладно, ладно - пусть будет Курт. А что, камерад, любишь жареные персики? - Он похлопал по отозвавшемуся негромким гулом жестяному боку импровизированного зажигательного фугаса. - Вот и я не пробовал. Ну, ничего, скоро попробуем...
Этот исполненный глубочайшего смысла разговор мог бы продолжаться до бесконечности, однако в следующий момент неожиданно ожила радиостанция, и сквозь извечный эфирный шум прорвался на удивление четко слышимый голос майора:
- Город, я Станция, прием...
Не ожидавший услышать именно этот голос, Музыкальный чуть ли не подскочил на месте и, дотянувшись до передней панели РДС, довернул верньер громкости почти до отказа: что бы ни сказал сейчас майор, это имели право слышать все защитники Города...
А в заставленном сложными приборами подземном зале точно так же метнулась к лежащей на столе портативной рации разом побледневшая Хранительница... Схватив пластиковую коробочку, она переключила ее в режим передачи и, стараясь говорить своим обычным голосом (удавалось плохо - голос предательски дрожал и срывался), ответила - почти что выкрикнула:
- Станция, я Город, слышу вас, прием...
Словно отделяя прошлое от будущего, то, что она уже знала, от того, что еще только предстояло узнать, щелкнул тумблер переключения режима, и в уши ударил, опережая новое сердечное сокращение, успевший стать таким родным голос:
- Станция на связи. Обира, ты? Прием... Щелчок. «Я». Щелчок.
- Обира, девочка, у меня очень мало времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73