А если распадутся и милиция и армия?
Оказывается, их это не страшит. В том же номере "Литературной газеты'*, где Щекочихин призывает вернуть стукачей с «Либерти» в Москву, Борис Стругацкий поделился с корреспондентом газеты таким вот, мягко говоря, безумным откровением: "Я оптимист. Еще каких-нибудь пять лет назад я был совершенно уверен, что сложившуюся у нас в стране государственную систему власти — расшатать невозможно… А теперь вижу: есть такие силы. Не могу назвать их, не вижу их, но зато вижу результат их действий. Вижу, как машина начинает сбоить, как она дребезжит, разбалтывается, норовит заклинить… Это вселяет надежду". С вашим носом ("Литературная газета" поместила фото самосожженца) и вашими очками, уважаемый Борис Натанович, в момент, когда машина заклинит, Александр Экштейн настучит на вас, а его дружки вас линчуют на московской улице. Молите Бога, чтобы она тянула! Ненавистная вам, оберегающая вас «машина». Метод стукачества распространился и на культуру. Стукачи-писатели пишут книги наоборот — карикатуры на свои же прежние книги. Стукачи-художники, отталкиваясь от соцреализма, создают карикатуры (первопроходец в этой области художник Целков — любимец Евтушенко). В сущности, все современное советское искусство (за редкими исключениями) есть карикатура на советское общество до 1985 г. Самостоятельного искусства стукачество создать не в силах.
Размеры статьи не позволяют мне проанализировать стукачество как культурный метод так подробно, как мне хотелось бы, но я позволю себе остановиться на жанре популярной песни. Уже герой песен Высоцкого и Галича (не всех, но многих) есть, по сути дела, карикатура на героя. Стучащий на самого себя, он не верит в свою трагичность, но, напротив, уверен в своей карикатурности, грубости, хамстве. Вечный провинциал с окраины мира (Европа ему метрополия), он так себя всегда и признает провинциалом и спешит окарикатурить (заложить) свой народ, свою страну и тем самым подчеркнуть различие между ними и собой. Отделиться. Он предает, чтобы не принадлежать. Чтобы сказать: "Я понимаю, что они бедные, и грубые, и провинциальные, и потому, что я это понимаю, я не такой, как они". Ибо советский стукач страдает комплексом неполноценности.
Современные поп-авторы и исполнители так и не вырвались за пределы карикатурности и сатиричности, навязанных им сильным талантом Высоцкого, каковой, увы, отдал дань стукачеству. (В лучших своих песнях Высоцкий, однако, поднялся выше стукачества.) Поп-тексты держатся исключительно на стукачестве на "старый режим". Издевка, насмешка над своими, нашими, над верованиями отцов — их метод. (Декларируемое часто советскими поп-идолами якобы равнодушие к политике не соответствует действительности.) "Наслаждайся трезвым бригадиром", — издевательски скандирует певец группы «Центр» Вася Шумов. Чем бы вы были, дорогие ребятки, без всех этих бригадиров, сталинистов? Вас не существовало бы, так как вы существуете лишь в отрицании ТЕХ — героических и сильных. Мощный мужественный рок-н-ролл не может быть создан на основе идеологии стукачества. До сих пор с Востока слышны только бессильные визги.
Стукачество неразрывно связано с завистью. Недаром такое центральное место в мировоззрении «демократов» занимает предмет зависти — Запад. Воспаленная мечта ИХ — ИХ ЗАПАД — мало похож на реальные страны Запада. Запад вызывает у советского стукача комплекс неполноценности. Именно комплекс неполноценности вызывает к жизни вот уже шесть лет тысячи реформ — одна другой непригоднее, одна другой фантастичнее.
С отрицательной идеологией стукачества страна обречена на агонию и смерть. Одним отрицанием плюс сухая формула рынка не объединить массы. Призыв к совместной спекуляции и обогащению, разумеется, может вдохновить несколько миллионов, но не три сотни миллионов людей. Стране срочно нужна ЭМОЦИОНАЛЬНАЯ ПОЗИТИВНАЯ ИДЕОЛОГИЯ. Обращение к интернациональным традициям российской цивилизации, к народным корням, к благородному коллективизму, к равенству неизбежно.
Советская Россия. 1991. 3 августа.
ЧТО ВЫ СДЕЛАЛИ С МОЕЙ СТРАНОЙ?
Интервью с самим собой № 2
Многие советские газеты опубликовали в последние месяцы отклики читателей (письма и статьи) на твои статьи в «Известиях» и в «Собеседнике». Частый лейтмотив этих откликов — попытка дисквалифицировать тебя, твои мысли и идеи только на том основании, что ты живешь за рубежом, в Париже. Не стоит, мол, нам прислушиваться к голосу из-за рубежа. Например, антилимоновская статья в "Советской культуре" так и озаглавлена: "Может быть, обойдемся?" Что ты об этом думаешь?
В моем праве учить и давать советы я не сомневаюсь. Право высказывать свое мнение по вопросам советской внутренней и внешней политики у меня естественное. Его дает мне принадлежность к украинской нации по отцу и к русской по матери. Это право я имею потому, что бесчисленные поколения моих крестьянских предков кормили Россию хлебом и умирали с оружием в руках, защищая ее в снежных полях. В Великой Отечественной войне погибли вес мои родственники мужского пола, кроме отца. Несомненное право высказываться о том, что происходит на земле, где я родился (и жил до тридцати лет), я имею и как писатель, пишущий на русском языке. И как единственный сын престарелых родителей-пенсионеров, живущих в СССР и разделяющих вместе со всем народом тяготы перехода от недостроенного социализма к невразумительному и, по-видимому, страшному будущему. Поэтому я вправе спрашивать радикалов перестройки: "Что вы сделали с моей страной?"
Дисквалификация же по принципу географическому ничуть не более благородна, чем, скажем, дисквалификация по принципу расовому. Цель дисквалификации — избавиться от сильных противников. "Лимонов из Парижа" — звучит одновременно завистливо и презрительно. Можно подумать, что речь идет о купце или принце крови, — привилегированный и избалованный, живет он в Париже из прихоти. Между тем я родился в семье солдата сверхсрочной службы, в рабочем поселке. Двадцать лет я работал и в СССР, и в США простым рабочим. Писателем мне удалось стать только в возрасте 37 лет. У ребят из цеха точного литья харьковского завода "Серп и молот", где я работал обрубщиком и шихтовщиком в 1963–1964 гг., было столько же шансов оказаться в Нью-Йорке и Париже, как и у меня. То есть никаких. Всем, что я имею, я обязан себе. Своему таланту… Кстати сказать, перестроившаяся Родина так и не удосужилась вернуть мне отнятое у меня в 1974 г. гражданство. Так что прежде чем упрекать меня в том, что я даю советы "из Парижа" (для детского сознания моих советских критиков Париж представляется бесспорным раем земным, между тем это жестокий и дорогой город), справедливо было бы предоставить мне возможность жить в Москве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Оказывается, их это не страшит. В том же номере "Литературной газеты'*, где Щекочихин призывает вернуть стукачей с «Либерти» в Москву, Борис Стругацкий поделился с корреспондентом газеты таким вот, мягко говоря, безумным откровением: "Я оптимист. Еще каких-нибудь пять лет назад я был совершенно уверен, что сложившуюся у нас в стране государственную систему власти — расшатать невозможно… А теперь вижу: есть такие силы. Не могу назвать их, не вижу их, но зато вижу результат их действий. Вижу, как машина начинает сбоить, как она дребезжит, разбалтывается, норовит заклинить… Это вселяет надежду". С вашим носом ("Литературная газета" поместила фото самосожженца) и вашими очками, уважаемый Борис Натанович, в момент, когда машина заклинит, Александр Экштейн настучит на вас, а его дружки вас линчуют на московской улице. Молите Бога, чтобы она тянула! Ненавистная вам, оберегающая вас «машина». Метод стукачества распространился и на культуру. Стукачи-писатели пишут книги наоборот — карикатуры на свои же прежние книги. Стукачи-художники, отталкиваясь от соцреализма, создают карикатуры (первопроходец в этой области художник Целков — любимец Евтушенко). В сущности, все современное советское искусство (за редкими исключениями) есть карикатура на советское общество до 1985 г. Самостоятельного искусства стукачество создать не в силах.
Размеры статьи не позволяют мне проанализировать стукачество как культурный метод так подробно, как мне хотелось бы, но я позволю себе остановиться на жанре популярной песни. Уже герой песен Высоцкого и Галича (не всех, но многих) есть, по сути дела, карикатура на героя. Стучащий на самого себя, он не верит в свою трагичность, но, напротив, уверен в своей карикатурности, грубости, хамстве. Вечный провинциал с окраины мира (Европа ему метрополия), он так себя всегда и признает провинциалом и спешит окарикатурить (заложить) свой народ, свою страну и тем самым подчеркнуть различие между ними и собой. Отделиться. Он предает, чтобы не принадлежать. Чтобы сказать: "Я понимаю, что они бедные, и грубые, и провинциальные, и потому, что я это понимаю, я не такой, как они". Ибо советский стукач страдает комплексом неполноценности.
Современные поп-авторы и исполнители так и не вырвались за пределы карикатурности и сатиричности, навязанных им сильным талантом Высоцкого, каковой, увы, отдал дань стукачеству. (В лучших своих песнях Высоцкий, однако, поднялся выше стукачества.) Поп-тексты держатся исключительно на стукачестве на "старый режим". Издевка, насмешка над своими, нашими, над верованиями отцов — их метод. (Декларируемое часто советскими поп-идолами якобы равнодушие к политике не соответствует действительности.) "Наслаждайся трезвым бригадиром", — издевательски скандирует певец группы «Центр» Вася Шумов. Чем бы вы были, дорогие ребятки, без всех этих бригадиров, сталинистов? Вас не существовало бы, так как вы существуете лишь в отрицании ТЕХ — героических и сильных. Мощный мужественный рок-н-ролл не может быть создан на основе идеологии стукачества. До сих пор с Востока слышны только бессильные визги.
Стукачество неразрывно связано с завистью. Недаром такое центральное место в мировоззрении «демократов» занимает предмет зависти — Запад. Воспаленная мечта ИХ — ИХ ЗАПАД — мало похож на реальные страны Запада. Запад вызывает у советского стукача комплекс неполноценности. Именно комплекс неполноценности вызывает к жизни вот уже шесть лет тысячи реформ — одна другой непригоднее, одна другой фантастичнее.
С отрицательной идеологией стукачества страна обречена на агонию и смерть. Одним отрицанием плюс сухая формула рынка не объединить массы. Призыв к совместной спекуляции и обогащению, разумеется, может вдохновить несколько миллионов, но не три сотни миллионов людей. Стране срочно нужна ЭМОЦИОНАЛЬНАЯ ПОЗИТИВНАЯ ИДЕОЛОГИЯ. Обращение к интернациональным традициям российской цивилизации, к народным корням, к благородному коллективизму, к равенству неизбежно.
Советская Россия. 1991. 3 августа.
ЧТО ВЫ СДЕЛАЛИ С МОЕЙ СТРАНОЙ?
Интервью с самим собой № 2
Многие советские газеты опубликовали в последние месяцы отклики читателей (письма и статьи) на твои статьи в «Известиях» и в «Собеседнике». Частый лейтмотив этих откликов — попытка дисквалифицировать тебя, твои мысли и идеи только на том основании, что ты живешь за рубежом, в Париже. Не стоит, мол, нам прислушиваться к голосу из-за рубежа. Например, антилимоновская статья в "Советской культуре" так и озаглавлена: "Может быть, обойдемся?" Что ты об этом думаешь?
В моем праве учить и давать советы я не сомневаюсь. Право высказывать свое мнение по вопросам советской внутренней и внешней политики у меня естественное. Его дает мне принадлежность к украинской нации по отцу и к русской по матери. Это право я имею потому, что бесчисленные поколения моих крестьянских предков кормили Россию хлебом и умирали с оружием в руках, защищая ее в снежных полях. В Великой Отечественной войне погибли вес мои родственники мужского пола, кроме отца. Несомненное право высказываться о том, что происходит на земле, где я родился (и жил до тридцати лет), я имею и как писатель, пишущий на русском языке. И как единственный сын престарелых родителей-пенсионеров, живущих в СССР и разделяющих вместе со всем народом тяготы перехода от недостроенного социализма к невразумительному и, по-видимому, страшному будущему. Поэтому я вправе спрашивать радикалов перестройки: "Что вы сделали с моей страной?"
Дисквалификация же по принципу географическому ничуть не более благородна, чем, скажем, дисквалификация по принципу расовому. Цель дисквалификации — избавиться от сильных противников. "Лимонов из Парижа" — звучит одновременно завистливо и презрительно. Можно подумать, что речь идет о купце или принце крови, — привилегированный и избалованный, живет он в Париже из прихоти. Между тем я родился в семье солдата сверхсрочной службы, в рабочем поселке. Двадцать лет я работал и в СССР, и в США простым рабочим. Писателем мне удалось стать только в возрасте 37 лет. У ребят из цеха точного литья харьковского завода "Серп и молот", где я работал обрубщиком и шихтовщиком в 1963–1964 гг., было столько же шансов оказаться в Нью-Йорке и Париже, как и у меня. То есть никаких. Всем, что я имею, я обязан себе. Своему таланту… Кстати сказать, перестроившаяся Родина так и не удосужилась вернуть мне отнятое у меня в 1974 г. гражданство. Так что прежде чем упрекать меня в том, что я даю советы "из Парижа" (для детского сознания моих советских критиков Париж представляется бесспорным раем земным, между тем это жестокий и дорогой город), справедливо было бы предоставить мне возможность жить в Москве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86