Я должен выждать надлежащее время, чтобы войти в город должным образом.
Так что мы встали на якорь, солнце обжигающе пекло сквозь туман, а посланцы с других судов один за другим приплыли на лодках осведомиться у госпожи Неку о ее дальнейших планах. Она разбила для себя громадный павильон посреди палубы и приветствовала их в короне, на которой в лучах дневного солнца ярко горели драгоценные камни; окруженная стражниками, приспешниками и священниками в мантиях, она выглядела – показалось мне, никогда прежде не видевшему коронованных особ, – как самая могущественная царица в мире. Один за другим жители города преклоняли перед ней колени, целовали протянутую руку и поднимались, когда она разрешала им. Некоторым она сказала всего несколько слов. С другими отходила в сторону и говорила довольно долго.
Мне страшно хотелось рассмотреть все поближе, но стражники окружили мое убежище и вежливо, но решительно не давали мне пройти. Я посмотрел на них в упор. Они избегали встречаться со мной взглядом, но все же повиновались приказам царицы.
Царица. Я уже мысленно называл ее так. И я был далеко не одинок. Ведь именно это было конечной целью всего, чем мы занимались. И это прекрасно понимал даже наивный Секенр.
Вскоре после полудня Тика принесла мне корзину с хлебом, сыром и какими-то незнакомыми фруктами. Мы поели, сидя на палубе безнадежно далеко друг от друга.
– Что происходит? – поинтересовался я. – Чего мы ждем?
– Еще не совсем безопасно. У мамы… у нас… здесь остались враги, с которыми надо покончить. Старый царь действительно умирает, и разные клики ведут ожесточенную борьбу за власть. Можешь представить их удивление, даже шок. Никто не ожидал снова увидеть нас здесь.
– Итак, что мы намерены делать?
– Будем ждать и, возможно, молиться богам, если ты не сотворишь чуда, Секенр.
Я мог бы надеть свою личину Чародея Таинственного и Ужасного, но мне было тяжело притворяться перед Тикой. Так что я просто пожал плечами и сказал:
– И надолго все это затянется?
– Думаю, уже через несколько часов мама все уладит. Она в этом настоящий гений, ты же знаешь. Она сумеет обернуть все, что произошло, в нашу пользу.
– Все?
Тика тяжко вздохнула и заговорила, с трудом подбирая слова:
– Да, абсолютно все. Как фишки на игровой доске. Мы просто обязаны использовать все, что есть в нашем распоряжении… даже… моего отца. Так как с ним было совершено нечто гнусное и отвратительное, преступники никогда не посмеют признаться в подобном святотатстве, и наши противники никогда не узнают об этом. А следовательно, не смогут утверждать, что мама была отстранена от власти законным путем, или, что ее… осквернил… труп, что, несомненно, не позволило бы ей стать царицей.
– Понимаю.
– Так ли это, Секенр? – Помолчав, она кивнула: – Да, мне кажется, ты действительно понимаешь.
Тика ушла. Мне страшно хотелось, чтобы она осталась. Я взял ее за руку и попытался удержать, но она вырвалась и просто сказала мне, что без ее присутствия не обойтись.
Политическая ситуация была вполне ясной, но в собственных чувствах я разобраться не мог. Я постоянно скучал по Тике, когда ее не было рядом со мной. Я все время думал о ней. Я пытался представить, как сложатся наши отношения, когда все закончится. Предаваясь мечтам, я раздумывал, что сказать ей, как сделать приятное, чем порадовать.
Но теперь ей надо было уходить, чтобы разодеться в пух и прах, подобно матери, и сидеть рядом с ней, кивать с умным видом, выяснять настроения городской знати, давать туманные обещания, намекая на достойную награду, которую получат последователи.
Так что я провел еще один вечер на реке в одиночестве, свесив ноги за борт. Какое-то время я наблюдал за судами: одни проходили мимо, другие собирались вокруг нас затаившейся в ожидании стаей. Громадная трирема с гордым Королевским Орлом и змеей на гроте подплыла к нам, убрала паруса, бросила якорь и выжидала с поднятыми веслами, а на ее палубе столпились моряки.
В городе запели трубы: вначале – одна, затем – вторая, а потом они слились в хор, подобный отдаленному шторму. На стенах и крышах домов замерцали фонари и факелы.
Наблюдая за городом и рассматривая темнеющее небо, я почувствовал, как внутри меня снова зарождается и ищет выход магия. Я зажег костры холодного пламени у себя на ладонях; бережно, словно хрупкие стеклянные скульптуры, я отнес их к себе в палатку и сел, пристально рассматривая то, что создал.
У меня в голове заговорил чей-то голос, но я не узнал его.
Танал– мадт, Секенр. Танал-мадт. Жребий, выброшенный сверкающими камнями, костями и фишками. Случайность, не являющаяся случайностью вовсе. Не для твоей забавы эти хитросплетения, этот жребий. Мы выбираем его сами, ради нашей обшей пользы, и в конце концов, Секенр, ты и сам придешь к подобному заключению.
– Нет! – вскричал я и в сердцах раздавил ростки пламени в своих ладонях.
Секенр, а знаешь ли ты, для чего этот огонь, что можно делать с его помощью?
Не сказав ни слова, я вернул в свои сложенные лодочкой ладони ростки пламени и начал придавать им форму, вначале почти не осознавая, что делаю, словно повиновался какому-то непонятному импульсу, и сотворил четырехугольник из холодного белого пламени, который, мерцая, плавал в темноте. Но затем я полностью подчинил происходящее своей воле, увлекся процессом творения, и на свет появились полупрозрачные, сияющие, но проработанные до мелочей, до малейших штришков письменный стол, пузырьки с чернилами, кисти, ручки и рукопись, над которой я работал, когда на мой дом напали горожане.
Из меня выливался все новый и новый огонь, и мне казалось, что я там, в своей старой комнате, до того, как ее разрушили. Я посмотрел в окно на иллюзорный Город Тростников – не реальный город, а картинку из дыма и огня, подобную заре, созданной богом.
Моя комната была воспроизведена до мельчайших деталей: книги, сундуки, беспорядочно разбросанная на кровати одежда.
Все, все, все… Дом заговорил со мной на своем незабываемом языке таинственных звуков.
Кто– то стоял за дверью. Щеколда звякнула.
– Отец? – Ответа не последовало. – Хамакина? – Снова тишина. – Я долго ждал, затем с трудом сглотнул и поднялся на ноги, а сердце мое забилось сильнее: – Мама?…
Это была Тика, возникшая в пламени, одетая, как царица, в платье из золотой парчи, с короной на голове. Она потянулась ко мне, нагнулась, ссутулившись, как часто делала. Я не мог понять, почему она так горбится.
Уже в следующее мгновение она почувствовала, что я ее вижу. У нее вырвался возглас изумления А затем и комната, и пламя исчезли, словно кто-то задул свечу, и оказалось, что она пригнулась, чтобы войти ко мне в палатку. Я выполз на палубу и встал на ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Так что мы встали на якорь, солнце обжигающе пекло сквозь туман, а посланцы с других судов один за другим приплыли на лодках осведомиться у госпожи Неку о ее дальнейших планах. Она разбила для себя громадный павильон посреди палубы и приветствовала их в короне, на которой в лучах дневного солнца ярко горели драгоценные камни; окруженная стражниками, приспешниками и священниками в мантиях, она выглядела – показалось мне, никогда прежде не видевшему коронованных особ, – как самая могущественная царица в мире. Один за другим жители города преклоняли перед ней колени, целовали протянутую руку и поднимались, когда она разрешала им. Некоторым она сказала всего несколько слов. С другими отходила в сторону и говорила довольно долго.
Мне страшно хотелось рассмотреть все поближе, но стражники окружили мое убежище и вежливо, но решительно не давали мне пройти. Я посмотрел на них в упор. Они избегали встречаться со мной взглядом, но все же повиновались приказам царицы.
Царица. Я уже мысленно называл ее так. И я был далеко не одинок. Ведь именно это было конечной целью всего, чем мы занимались. И это прекрасно понимал даже наивный Секенр.
Вскоре после полудня Тика принесла мне корзину с хлебом, сыром и какими-то незнакомыми фруктами. Мы поели, сидя на палубе безнадежно далеко друг от друга.
– Что происходит? – поинтересовался я. – Чего мы ждем?
– Еще не совсем безопасно. У мамы… у нас… здесь остались враги, с которыми надо покончить. Старый царь действительно умирает, и разные клики ведут ожесточенную борьбу за власть. Можешь представить их удивление, даже шок. Никто не ожидал снова увидеть нас здесь.
– Итак, что мы намерены делать?
– Будем ждать и, возможно, молиться богам, если ты не сотворишь чуда, Секенр.
Я мог бы надеть свою личину Чародея Таинственного и Ужасного, но мне было тяжело притворяться перед Тикой. Так что я просто пожал плечами и сказал:
– И надолго все это затянется?
– Думаю, уже через несколько часов мама все уладит. Она в этом настоящий гений, ты же знаешь. Она сумеет обернуть все, что произошло, в нашу пользу.
– Все?
Тика тяжко вздохнула и заговорила, с трудом подбирая слова:
– Да, абсолютно все. Как фишки на игровой доске. Мы просто обязаны использовать все, что есть в нашем распоряжении… даже… моего отца. Так как с ним было совершено нечто гнусное и отвратительное, преступники никогда не посмеют признаться в подобном святотатстве, и наши противники никогда не узнают об этом. А следовательно, не смогут утверждать, что мама была отстранена от власти законным путем, или, что ее… осквернил… труп, что, несомненно, не позволило бы ей стать царицей.
– Понимаю.
– Так ли это, Секенр? – Помолчав, она кивнула: – Да, мне кажется, ты действительно понимаешь.
Тика ушла. Мне страшно хотелось, чтобы она осталась. Я взял ее за руку и попытался удержать, но она вырвалась и просто сказала мне, что без ее присутствия не обойтись.
Политическая ситуация была вполне ясной, но в собственных чувствах я разобраться не мог. Я постоянно скучал по Тике, когда ее не было рядом со мной. Я все время думал о ней. Я пытался представить, как сложатся наши отношения, когда все закончится. Предаваясь мечтам, я раздумывал, что сказать ей, как сделать приятное, чем порадовать.
Но теперь ей надо было уходить, чтобы разодеться в пух и прах, подобно матери, и сидеть рядом с ней, кивать с умным видом, выяснять настроения городской знати, давать туманные обещания, намекая на достойную награду, которую получат последователи.
Так что я провел еще один вечер на реке в одиночестве, свесив ноги за борт. Какое-то время я наблюдал за судами: одни проходили мимо, другие собирались вокруг нас затаившейся в ожидании стаей. Громадная трирема с гордым Королевским Орлом и змеей на гроте подплыла к нам, убрала паруса, бросила якорь и выжидала с поднятыми веслами, а на ее палубе столпились моряки.
В городе запели трубы: вначале – одна, затем – вторая, а потом они слились в хор, подобный отдаленному шторму. На стенах и крышах домов замерцали фонари и факелы.
Наблюдая за городом и рассматривая темнеющее небо, я почувствовал, как внутри меня снова зарождается и ищет выход магия. Я зажег костры холодного пламени у себя на ладонях; бережно, словно хрупкие стеклянные скульптуры, я отнес их к себе в палатку и сел, пристально рассматривая то, что создал.
У меня в голове заговорил чей-то голос, но я не узнал его.
Танал– мадт, Секенр. Танал-мадт. Жребий, выброшенный сверкающими камнями, костями и фишками. Случайность, не являющаяся случайностью вовсе. Не для твоей забавы эти хитросплетения, этот жребий. Мы выбираем его сами, ради нашей обшей пользы, и в конце концов, Секенр, ты и сам придешь к подобному заключению.
– Нет! – вскричал я и в сердцах раздавил ростки пламени в своих ладонях.
Секенр, а знаешь ли ты, для чего этот огонь, что можно делать с его помощью?
Не сказав ни слова, я вернул в свои сложенные лодочкой ладони ростки пламени и начал придавать им форму, вначале почти не осознавая, что делаю, словно повиновался какому-то непонятному импульсу, и сотворил четырехугольник из холодного белого пламени, который, мерцая, плавал в темноте. Но затем я полностью подчинил происходящее своей воле, увлекся процессом творения, и на свет появились полупрозрачные, сияющие, но проработанные до мелочей, до малейших штришков письменный стол, пузырьки с чернилами, кисти, ручки и рукопись, над которой я работал, когда на мой дом напали горожане.
Из меня выливался все новый и новый огонь, и мне казалось, что я там, в своей старой комнате, до того, как ее разрушили. Я посмотрел в окно на иллюзорный Город Тростников – не реальный город, а картинку из дыма и огня, подобную заре, созданной богом.
Моя комната была воспроизведена до мельчайших деталей: книги, сундуки, беспорядочно разбросанная на кровати одежда.
Все, все, все… Дом заговорил со мной на своем незабываемом языке таинственных звуков.
Кто– то стоял за дверью. Щеколда звякнула.
– Отец? – Ответа не последовало. – Хамакина? – Снова тишина. – Я долго ждал, затем с трудом сглотнул и поднялся на ноги, а сердце мое забилось сильнее: – Мама?…
Это была Тика, возникшая в пламени, одетая, как царица, в платье из золотой парчи, с короной на голове. Она потянулась ко мне, нагнулась, ссутулившись, как часто делала. Я не мог понять, почему она так горбится.
Уже в следующее мгновение она почувствовала, что я ее вижу. У нее вырвался возглас изумления А затем и комната, и пламя исчезли, словно кто-то задул свечу, и оказалось, что она пригнулась, чтобы войти ко мне в палатку. Я выполз на палубу и встал на ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127