И из последних сил вонзил меч глубоко в ледяное сердце Смерти.
И монстр пробудился, рыча, изрыгая громадные сгустки крови, и все страны Земли вновь вылились из него, согретые и оживленные кровью третьего брата. А из грязи перед мордой крокодила взяла начало Великая Река. Из грязи на берегу реки восстало человечество, и боги тоже проснулись и моментально поднялись в небо, как стая испуганных птиц.
А теперь пришло время назвать их всех по именам, так как история уже действительно завершилась. Это древнейшая история о Смерти, имя которой Сюрат-Кемад, крокодил, затаившийся в грязи. Еще его зовут Всепоглощающим, Пожирателем Лет и Отцом Ужаса.
Первый брат, тот, который сгорел, – это Кадем-Хидель, могучее Солнце, чья боль дает ему силу. Он согревает землю днем, направляет ветер и является отцом храбрости и суетного тщеславия. Рассыпанные им монеты стали звездами.
Маэна– Ильякун, чей череп покатился по небу, стал бледной Луной, которую мы видим днем. Как печально его лицо, как испугано.
Третий брат – это Тимша-Пожертвовавший-Собой, Тот-Кто-Не-Испугался, Даритель Жизни, чья кровь пропитала плоть Земли.
Он – отец всех нас.
Глава 7 ЯЗЫК МЕРТВЫХ
Я проснулся в сумерках, уже зная, что это не рассвет и не вечер, а некий интервал в безвременье между никогда не прошедшими часами. Я по-прежнему лежал на кушетке в отцовском кабинете. Повсюду вокруг меня на полу валялись книги, бумаги и закупоренные бутылки. Что-то маленькое и темное едва заметно поднялось в углу, запищав, как раненая мышь.
Дым неподвижно висел в воздухе. Застывшие языки замерзшего пламени с изорванными краями бахромой окаймляли дверной проем подобно струям расплавленного металла.
Я прислушался. Существо на полу немного пошуршало бумагой, затем все стихло. Почему-то пришла уверенность, что оно умерло. Но эта смерть ничего не значит, так как всю ценную информацию от него уже давно получили под пытками.
Какая– то скрытая часть моего разума сообщила мне это, один из многих живущих во мне прошептал это мальчишке-Секенру.
В доме воцарилась полная тишина. Впервые за всю свою жизнь я не слышал даже шума реки. И я, и дом, казалось, плыли в абсолютной пустоте, в какой оказались когда-то Небесные Братья перед тем, как был создан новый мир. Лишь эта часть осталась от старого, прежнего мира – плот, плывущий по течению небытия.
Я осторожно сел, ожидая боли, но с удивлением обнаружил лишь легкое онемение в тех местах, куда я был ранен. Я поднес руку к лицу, ощупав отметину на правой щеке, куда вошла стрела. Язык подсказал мне, что я лишился двух зубов на верхней челюсти.
Меня поразила мысль: неужели чародеи регенерируют, как ящерицы и змеи, потерявшие хвост?
Я пошевелил пальцами правой руки, согнул запястье. И мышцы, и сухожилия работали как положено. Там, где стрела прошила мне руку, образовался лишь еще один белый шрам, абсолютно не чувствительный к прикосновениям, не принадлежащий моему телу, совершенно инородный фрагмент. Правая рука совершенно не болела. Осторожно выпрямив руку, я закатал рукав и обнаружил то, что и ожидал, – неровный шрам там, где стрела вошла в плоть, и небольшой нарост там, где она вышла.
Осмотрев бок, я нашел еще один шрам между ребрами.
Пораженный до глубины души, я поднялся на ноги и рылся в ящиках ближайшего шкафа, пока не нашел длинную тонкую иглу. Я воткнул ее в шрам на запястье, но ничего не почувствовал, кроме легкого скрежета, когда острие коснулось кости. Неожиданно игла соскользнула и отклонилась в сторону, показавшись наружу со стороны ладони. Я поднял руку, внимательно изучая странное явление, но тут у меня неожиданно закружилась голова. Я сел на кушетку, скрипя зубами и по-прежнему ожидая боли, однако так ничего и не почувствовал. И с той, и с другой стороны руки выступило по одной-единственной капле крови – там, где вошла игла, и там, где она вышла.
Я снова лег на кушетку, устроившись на боку, и взял раненое запястье другой рукой, пытаясь понять, что со мной произошло. Все было именно так, как сказал отец. Я понемногу становился чародеем, пропитывался магией. Я слышал истории о черных магах, постепенно превращавшихся в чудовищ, в металлических монстров, в деформировавшиеся сверхъестественным образом существа, которые нельзя описать никакими словами. Сейчас, после всего приключившегося со мной, меня почему-то совсем не пугала подобная перспектива. Я инстинктивно чувствовал, что так и должно случиться. Наверняка я буду внушать ужас, но меня это совершенно не волновало – наверное, мой разум так же онемел, как и мое тело. Возможно, магия поможет мне излечить и его.
Мне даже стало интересно, зайдет ли моя трансформация так далеко, что меня даже в сумерках нельзя будет принять за человека. Возможно, так будет честнее, подумал я, Секенр, по-прежнему выглядевший, как любой мальчишка из Страны Тростников. Во многих отношениях, надо признаться, это будет очень полезно.
Я рассуждал как чародей, как черный маг.
Но тут я вспомнил о своей драгоценной книге: дневнике, автобиографии и ученической работе одновременно. Я вскочил с кушетки и бросился в спальню. С тех пор, как я был там в последний раз, ничего не изменилось: гора сломанных досок и разбросанных книг, гигантская стрела, проткнувшая кровать и пол, перевернутый стол, раскиданные по полу ручки, пузырьки, бумага.
Трепетно и нежно я собрал свои школьные принадлежности и сложил их обратно в сумку. Пролистав рукопись, я ужаснулся, насколько она испорчена – края нескольких страниц были залиты золотыми чернилами, а лист, над которым я работал, теперь украшал ручей засохшей крови, текущий по диагонали из верхнего правого угла в нижний левый. Я долго ломал голову, удастся ли подтереть страницу или лучше ее выбросить и начать все заново, но потом понял, что все произошедшее со мной было частью общего, всеобъемлющего узора. Даже кровавое пятно на листе было вовсе не ручьем, а стволом дерева, к которому я смогу пририсовать заглавные буквы – и расположение, и форма этих букв поможет глубже раскрыть смысл произведения.
Вот так любой эпизод нашей жизни, каким бы тривиальным он ни казался, появляется в ткани Сивиллы, становясь частью задуманного ею узора. Нам остается лишь попытаться увидеть целое, понять, что этот узор означает.
Теперь я рассуждал, как чародей, который, помимо всего прочего, хочет быть еще и каллиграфом.
Я поставил стол на место и бережно положил на него сумку, а затем подошел к окну и выглянул наружу. Хотя в доме было совсем темно, словно свет просто не мог проникнуть в него, небо было еще голубым, только начиная окрашиваться в золотые и красные тона. Таким закат бывает поздней осенью. Снаружи было холодно. В своей легкой летней одежде я моментально продрог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
И монстр пробудился, рыча, изрыгая громадные сгустки крови, и все страны Земли вновь вылились из него, согретые и оживленные кровью третьего брата. А из грязи перед мордой крокодила взяла начало Великая Река. Из грязи на берегу реки восстало человечество, и боги тоже проснулись и моментально поднялись в небо, как стая испуганных птиц.
А теперь пришло время назвать их всех по именам, так как история уже действительно завершилась. Это древнейшая история о Смерти, имя которой Сюрат-Кемад, крокодил, затаившийся в грязи. Еще его зовут Всепоглощающим, Пожирателем Лет и Отцом Ужаса.
Первый брат, тот, который сгорел, – это Кадем-Хидель, могучее Солнце, чья боль дает ему силу. Он согревает землю днем, направляет ветер и является отцом храбрости и суетного тщеславия. Рассыпанные им монеты стали звездами.
Маэна– Ильякун, чей череп покатился по небу, стал бледной Луной, которую мы видим днем. Как печально его лицо, как испугано.
Третий брат – это Тимша-Пожертвовавший-Собой, Тот-Кто-Не-Испугался, Даритель Жизни, чья кровь пропитала плоть Земли.
Он – отец всех нас.
Глава 7 ЯЗЫК МЕРТВЫХ
Я проснулся в сумерках, уже зная, что это не рассвет и не вечер, а некий интервал в безвременье между никогда не прошедшими часами. Я по-прежнему лежал на кушетке в отцовском кабинете. Повсюду вокруг меня на полу валялись книги, бумаги и закупоренные бутылки. Что-то маленькое и темное едва заметно поднялось в углу, запищав, как раненая мышь.
Дым неподвижно висел в воздухе. Застывшие языки замерзшего пламени с изорванными краями бахромой окаймляли дверной проем подобно струям расплавленного металла.
Я прислушался. Существо на полу немного пошуршало бумагой, затем все стихло. Почему-то пришла уверенность, что оно умерло. Но эта смерть ничего не значит, так как всю ценную информацию от него уже давно получили под пытками.
Какая– то скрытая часть моего разума сообщила мне это, один из многих живущих во мне прошептал это мальчишке-Секенру.
В доме воцарилась полная тишина. Впервые за всю свою жизнь я не слышал даже шума реки. И я, и дом, казалось, плыли в абсолютной пустоте, в какой оказались когда-то Небесные Братья перед тем, как был создан новый мир. Лишь эта часть осталась от старого, прежнего мира – плот, плывущий по течению небытия.
Я осторожно сел, ожидая боли, но с удивлением обнаружил лишь легкое онемение в тех местах, куда я был ранен. Я поднес руку к лицу, ощупав отметину на правой щеке, куда вошла стрела. Язык подсказал мне, что я лишился двух зубов на верхней челюсти.
Меня поразила мысль: неужели чародеи регенерируют, как ящерицы и змеи, потерявшие хвост?
Я пошевелил пальцами правой руки, согнул запястье. И мышцы, и сухожилия работали как положено. Там, где стрела прошила мне руку, образовался лишь еще один белый шрам, абсолютно не чувствительный к прикосновениям, не принадлежащий моему телу, совершенно инородный фрагмент. Правая рука совершенно не болела. Осторожно выпрямив руку, я закатал рукав и обнаружил то, что и ожидал, – неровный шрам там, где стрела вошла в плоть, и небольшой нарост там, где она вышла.
Осмотрев бок, я нашел еще один шрам между ребрами.
Пораженный до глубины души, я поднялся на ноги и рылся в ящиках ближайшего шкафа, пока не нашел длинную тонкую иглу. Я воткнул ее в шрам на запястье, но ничего не почувствовал, кроме легкого скрежета, когда острие коснулось кости. Неожиданно игла соскользнула и отклонилась в сторону, показавшись наружу со стороны ладони. Я поднял руку, внимательно изучая странное явление, но тут у меня неожиданно закружилась голова. Я сел на кушетку, скрипя зубами и по-прежнему ожидая боли, однако так ничего и не почувствовал. И с той, и с другой стороны руки выступило по одной-единственной капле крови – там, где вошла игла, и там, где она вышла.
Я снова лег на кушетку, устроившись на боку, и взял раненое запястье другой рукой, пытаясь понять, что со мной произошло. Все было именно так, как сказал отец. Я понемногу становился чародеем, пропитывался магией. Я слышал истории о черных магах, постепенно превращавшихся в чудовищ, в металлических монстров, в деформировавшиеся сверхъестественным образом существа, которые нельзя описать никакими словами. Сейчас, после всего приключившегося со мной, меня почему-то совсем не пугала подобная перспектива. Я инстинктивно чувствовал, что так и должно случиться. Наверняка я буду внушать ужас, но меня это совершенно не волновало – наверное, мой разум так же онемел, как и мое тело. Возможно, магия поможет мне излечить и его.
Мне даже стало интересно, зайдет ли моя трансформация так далеко, что меня даже в сумерках нельзя будет принять за человека. Возможно, так будет честнее, подумал я, Секенр, по-прежнему выглядевший, как любой мальчишка из Страны Тростников. Во многих отношениях, надо признаться, это будет очень полезно.
Я рассуждал как чародей, как черный маг.
Но тут я вспомнил о своей драгоценной книге: дневнике, автобиографии и ученической работе одновременно. Я вскочил с кушетки и бросился в спальню. С тех пор, как я был там в последний раз, ничего не изменилось: гора сломанных досок и разбросанных книг, гигантская стрела, проткнувшая кровать и пол, перевернутый стол, раскиданные по полу ручки, пузырьки, бумага.
Трепетно и нежно я собрал свои школьные принадлежности и сложил их обратно в сумку. Пролистав рукопись, я ужаснулся, насколько она испорчена – края нескольких страниц были залиты золотыми чернилами, а лист, над которым я работал, теперь украшал ручей засохшей крови, текущий по диагонали из верхнего правого угла в нижний левый. Я долго ломал голову, удастся ли подтереть страницу или лучше ее выбросить и начать все заново, но потом понял, что все произошедшее со мной было частью общего, всеобъемлющего узора. Даже кровавое пятно на листе было вовсе не ручьем, а стволом дерева, к которому я смогу пририсовать заглавные буквы – и расположение, и форма этих букв поможет глубже раскрыть смысл произведения.
Вот так любой эпизод нашей жизни, каким бы тривиальным он ни казался, появляется в ткани Сивиллы, становясь частью задуманного ею узора. Нам остается лишь попытаться увидеть целое, понять, что этот узор означает.
Теперь я рассуждал, как чародей, который, помимо всего прочего, хочет быть еще и каллиграфом.
Я поставил стол на место и бережно положил на него сумку, а затем подошел к окну и выглянул наружу. Хотя в доме было совсем темно, словно свет просто не мог проникнуть в него, небо было еще голубым, только начиная окрашиваться в золотые и красные тона. Таким закат бывает поздней осенью. Снаружи было холодно. В своей легкой летней одежде я моментально продрог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127