Почтенный родитель наш, смилуйся над своими покорными детьми!
Милостиво кивнув, Конан отправился на корму, где справа от рукоятей рулевых весел стояло ложе, накрытое алым шелковым ковром - несомненно, место пребывания капитана. Он уселся там, поглядывая, как Старый Хо, с тремя-четырьмя уцелевшими главарями, пересчитывает мертвых и живых, а рядовые члены экипажа сваливают трупы за борт. Вскоре пожилой пират уже приседал и кланялся перед киммерийцем, докладывая:
– Павших от твоей нефритовой руки, достойный отец наш - семьдесят восемь. И ста тридцати пяти ты позволил сохранить свои ничтожные жизни.
– Позволил, - кивнул Конан. - И пусть они помнят об этом!
Хо поклонился.
– Где же нашему новому отцу, мудрому и доблестному дракону, благоугодно поискать теперь добычи и пропитания для детей своих?
Конан оглядел далекие горизонты, где сине-зеленые небеса смыкались с голубым хрусталем небес, глубоко вдохнул соленый и свежий морской воздух, вспомнил пышные сады под Базрой, обильные деревьями и травами вендийские джунгли и яркие цветы на улицах Прадешхана. Тут, в теплых краях, все зеленело и плодоносило, обласканное щедрым солнцем, но в далекой Киммерии давно наступила осень.
И, подумав об этом, Конан задумчиво протянул:
– Осень… осень пришла, Хо… А осенью мудрые драконы улетают на юг. Так что прикажи-ка разворачивать корабль, старый пес! Мы пойдем в море Му.
Если ты смертен, рассыпься прахом;
Если ты бессмертен, спи в объятиях вечности;
Если ты дух, развейся по ветру;
Если ты призрак, вернись на Серые Равнины.
Пусть имя твое сотрется из памяти людской,
Пусть боги и демоны забудут о тебе,
И ни свет солнца и луны, ни звездные лучи
Не коснутся больше твоей плоти.
Стигийское заклинание
Глава 13. Забвение Рана Риорды
Тяжелая каменная плита была сдвинута в сторону. Рядом с ней зияла пасть глубокого и узкого колодца: семь локтей в длину, два - ширину, и глубиной в три копья. Эта узкая шахта пронзала основание башни и углублялась в скалу, на которой некогда воздвигли Файон. На каменной плите лежал длинный сверток, расширявшийся с одного конца. Жрец Нем-Эхатон, хранитель Города Мертвых и сам похожий на труп, вглядывался в сверток и плиту, сжимая тощими руками посох.
Над стенами и башнями Файона плыл Гимн Сна. Первый хор жрецов выводил:
Что приятнее благ мира?
Слаще губ возлюбленной,
Слаще крови врага,
Слаще мести, выше гордыни,
Пьяней вина, крепче гранитных стен,
Глубже пропасти в горах Кешана,
Темнее ночи?
Второй хор отвечал:
Сон, сон, сон…
Сон вечный, сон крепкий, сон беспробудный.
Сон приятнее благ мира,
Сон слаще губ возлюбленной,
Сон слаще крови врага,
Сон слаще мести, выше гордыни,
Сон пьянее вина, крепче гранитных стен,
Сон глубже пропасти в горах Кешана,
Сон темнее ночи…
Жрецы, песнопевцы и заклинатели, пели давно, но голоса их оставались по-прежнему звонкими и сильными; тут, в Файоне, собрали лучших из лучших, одаренных магической мощью и колдовским искусством. Жрецы, однако, не знали, кого - или что - им полагалось заклясть, но это не сказывалось на исполнении древнего ритуала и не лишало его силы. Точкой ее приложения был сверток, лежавший на плите у ног старого Нем-Эхатона.
Объединившись, оба хора выводили теперь Проклятие Сета:
Да будут члены твои камнем,
Да уподобятся они недвижным утесам,
Да скует их холод Вечной Бездны -
Так говорит Бог над богами,
Великий Змей Вечной Ночи,
Отец Зла, Владыка Смерти,
Властелин, не знающий жалости.
Да будет голос твой ветром,
Да уподобится он стоячей воде,
Да скует его мороз равнин Асгарда -
Так говорит Бог над богами,
Великий Змей Вечной Ночи,
Отец Зла, Владыка Смерти,
Властелин, не знающий жалости.
Да будет душа твоя пылью,
Да уподобится она болотной грязи,
Да скуют ее льды Ванахейма.
Так говорит Бог над богами,
Великий Змей Вечной Ночи,
Отец Зла, Владыка Смерти,
Властелин, не знающий жалости.
Да будет разум твой пропастью,
Да уподобится он пустой яме,
Да скует его Проклятие Сета.
Так говорит Бог над богами,
Великий Змей Вечной Ночи,
Отец Зла, Владыка Смерти,
Властелин, не знающий жалости.
Проклятие Сета, исполненное должным образом, могло лишить силы любое существо - и человека, и демона, и зверя. Нем-Эхатон, разхумеется, не знал, какое влияние оно окажет на древнюю и неукротимую тварь, что покоилась в свертке у его ног, но полагал, что ни одним из подходящих к случаю ритуалов не стоит пренебрегать. Две цепи лучше, чем одна!
Хор затянул на два голоса Песнь Смерти, и Нем-Эхатон отправил демона в яму. Он столкнул сверток посохом, не прикасаясь к нему руками, и сразу же уставился тяжелым взглядом на каменщиков. Трепеща, мастера принялись валить в узкую шахту щебень и камни, поливая их известковым раствором. Раствор был замешан по всем магическим правилам, на яйцах, взятых от куриц с идеально черным оперением, и на крови чернокожих рабов из Куша и Дарфара; это обеспечивало надлежащую крепость и не позволяло враждебным чарам проникнуть к захороненному под каменной кладкой демону.
Умри, умри, умри,
Уйди из мира,
Уйди от ночи и дня,
Уйди от вод и небес,
Уйди от скал и земли,
Уйди от звезд и луны,
Умри, умри, умри… - тянул первый хор. И второй подтягивал мерно и мощно, будто бы забивая гвозди в крышку гроба:
Ум-ри!
Ум-ри!
Ум-ри!
Сгинь, сгинь, сгинь!
Каменщики забили шахту доверху и теперь со страхом поглядывали на Нем-Эхатона; кажется, они догадывались, что их ждет. Но лицо старого жреца было непроницаемым. Еще поживете, черви, думал он. Еще надо укрепить оконную решетку, заново возвести стены, что отгородят каземат от остального пространства башни… Получится камера; надежный мешок для узников, осужденных на медленную смерть. И ни один из них не проведает, ч т о замуровано в полу, под самыми его ногами… А хоть бы и проведал! Сквозь камень и заклятья, сквозь мертвый сон древнего демона не прибиться никому! Нет такого мужа ни в западных странах, ни в восточных, и не родится он никогда!
Мрачно усмехнувшись, Нем-Эхатон ткнул посохом в каменную плиту, и мастера с поспешностью установили ее над шахтой. Теперь только следы свежего раствора указывали, где был пробит колодец, но пройдет десятилетие, и эти швы не будут отличаться от всех остальных. И плита среди прочих плит пола станет незаметной. И умрут каменщики и солдаты, и память о непокорном демоне сотрется навсегда, исчезнет, похороненная под тяжкой пятой файонской башни…
Словно подтверждая эти мысли Нем-Эхатона, хор песнопевцев откликнулся словами Вечного Забвения:
Если ты смертен, рассыпься прахом;
Если ты бессмертен, спи в объятиях вечности;
Если ты дух, развейся по ветру;
Если ты призрак, вернись на Серые Равнины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Милостиво кивнув, Конан отправился на корму, где справа от рукоятей рулевых весел стояло ложе, накрытое алым шелковым ковром - несомненно, место пребывания капитана. Он уселся там, поглядывая, как Старый Хо, с тремя-четырьмя уцелевшими главарями, пересчитывает мертвых и живых, а рядовые члены экипажа сваливают трупы за борт. Вскоре пожилой пират уже приседал и кланялся перед киммерийцем, докладывая:
– Павших от твоей нефритовой руки, достойный отец наш - семьдесят восемь. И ста тридцати пяти ты позволил сохранить свои ничтожные жизни.
– Позволил, - кивнул Конан. - И пусть они помнят об этом!
Хо поклонился.
– Где же нашему новому отцу, мудрому и доблестному дракону, благоугодно поискать теперь добычи и пропитания для детей своих?
Конан оглядел далекие горизонты, где сине-зеленые небеса смыкались с голубым хрусталем небес, глубоко вдохнул соленый и свежий морской воздух, вспомнил пышные сады под Базрой, обильные деревьями и травами вендийские джунгли и яркие цветы на улицах Прадешхана. Тут, в теплых краях, все зеленело и плодоносило, обласканное щедрым солнцем, но в далекой Киммерии давно наступила осень.
И, подумав об этом, Конан задумчиво протянул:
– Осень… осень пришла, Хо… А осенью мудрые драконы улетают на юг. Так что прикажи-ка разворачивать корабль, старый пес! Мы пойдем в море Му.
Если ты смертен, рассыпься прахом;
Если ты бессмертен, спи в объятиях вечности;
Если ты дух, развейся по ветру;
Если ты призрак, вернись на Серые Равнины.
Пусть имя твое сотрется из памяти людской,
Пусть боги и демоны забудут о тебе,
И ни свет солнца и луны, ни звездные лучи
Не коснутся больше твоей плоти.
Стигийское заклинание
Глава 13. Забвение Рана Риорды
Тяжелая каменная плита была сдвинута в сторону. Рядом с ней зияла пасть глубокого и узкого колодца: семь локтей в длину, два - ширину, и глубиной в три копья. Эта узкая шахта пронзала основание башни и углублялась в скалу, на которой некогда воздвигли Файон. На каменной плите лежал длинный сверток, расширявшийся с одного конца. Жрец Нем-Эхатон, хранитель Города Мертвых и сам похожий на труп, вглядывался в сверток и плиту, сжимая тощими руками посох.
Над стенами и башнями Файона плыл Гимн Сна. Первый хор жрецов выводил:
Что приятнее благ мира?
Слаще губ возлюбленной,
Слаще крови врага,
Слаще мести, выше гордыни,
Пьяней вина, крепче гранитных стен,
Глубже пропасти в горах Кешана,
Темнее ночи?
Второй хор отвечал:
Сон, сон, сон…
Сон вечный, сон крепкий, сон беспробудный.
Сон приятнее благ мира,
Сон слаще губ возлюбленной,
Сон слаще крови врага,
Сон слаще мести, выше гордыни,
Сон пьянее вина, крепче гранитных стен,
Сон глубже пропасти в горах Кешана,
Сон темнее ночи…
Жрецы, песнопевцы и заклинатели, пели давно, но голоса их оставались по-прежнему звонкими и сильными; тут, в Файоне, собрали лучших из лучших, одаренных магической мощью и колдовским искусством. Жрецы, однако, не знали, кого - или что - им полагалось заклясть, но это не сказывалось на исполнении древнего ритуала и не лишало его силы. Точкой ее приложения был сверток, лежавший на плите у ног старого Нем-Эхатона.
Объединившись, оба хора выводили теперь Проклятие Сета:
Да будут члены твои камнем,
Да уподобятся они недвижным утесам,
Да скует их холод Вечной Бездны -
Так говорит Бог над богами,
Великий Змей Вечной Ночи,
Отец Зла, Владыка Смерти,
Властелин, не знающий жалости.
Да будет голос твой ветром,
Да уподобится он стоячей воде,
Да скует его мороз равнин Асгарда -
Так говорит Бог над богами,
Великий Змей Вечной Ночи,
Отец Зла, Владыка Смерти,
Властелин, не знающий жалости.
Да будет душа твоя пылью,
Да уподобится она болотной грязи,
Да скуют ее льды Ванахейма.
Так говорит Бог над богами,
Великий Змей Вечной Ночи,
Отец Зла, Владыка Смерти,
Властелин, не знающий жалости.
Да будет разум твой пропастью,
Да уподобится он пустой яме,
Да скует его Проклятие Сета.
Так говорит Бог над богами,
Великий Змей Вечной Ночи,
Отец Зла, Владыка Смерти,
Властелин, не знающий жалости.
Проклятие Сета, исполненное должным образом, могло лишить силы любое существо - и человека, и демона, и зверя. Нем-Эхатон, разхумеется, не знал, какое влияние оно окажет на древнюю и неукротимую тварь, что покоилась в свертке у его ног, но полагал, что ни одним из подходящих к случаю ритуалов не стоит пренебрегать. Две цепи лучше, чем одна!
Хор затянул на два голоса Песнь Смерти, и Нем-Эхатон отправил демона в яму. Он столкнул сверток посохом, не прикасаясь к нему руками, и сразу же уставился тяжелым взглядом на каменщиков. Трепеща, мастера принялись валить в узкую шахту щебень и камни, поливая их известковым раствором. Раствор был замешан по всем магическим правилам, на яйцах, взятых от куриц с идеально черным оперением, и на крови чернокожих рабов из Куша и Дарфара; это обеспечивало надлежащую крепость и не позволяло враждебным чарам проникнуть к захороненному под каменной кладкой демону.
Умри, умри, умри,
Уйди из мира,
Уйди от ночи и дня,
Уйди от вод и небес,
Уйди от скал и земли,
Уйди от звезд и луны,
Умри, умри, умри… - тянул первый хор. И второй подтягивал мерно и мощно, будто бы забивая гвозди в крышку гроба:
Ум-ри!
Ум-ри!
Ум-ри!
Сгинь, сгинь, сгинь!
Каменщики забили шахту доверху и теперь со страхом поглядывали на Нем-Эхатона; кажется, они догадывались, что их ждет. Но лицо старого жреца было непроницаемым. Еще поживете, черви, думал он. Еще надо укрепить оконную решетку, заново возвести стены, что отгородят каземат от остального пространства башни… Получится камера; надежный мешок для узников, осужденных на медленную смерть. И ни один из них не проведает, ч т о замуровано в полу, под самыми его ногами… А хоть бы и проведал! Сквозь камень и заклятья, сквозь мертвый сон древнего демона не прибиться никому! Нет такого мужа ни в западных странах, ни в восточных, и не родится он никогда!
Мрачно усмехнувшись, Нем-Эхатон ткнул посохом в каменную плиту, и мастера с поспешностью установили ее над шахтой. Теперь только следы свежего раствора указывали, где был пробит колодец, но пройдет десятилетие, и эти швы не будут отличаться от всех остальных. И плита среди прочих плит пола станет незаметной. И умрут каменщики и солдаты, и память о непокорном демоне сотрется навсегда, исчезнет, похороненная под тяжкой пятой файонской башни…
Словно подтверждая эти мысли Нем-Эхатона, хор песнопевцев откликнулся словами Вечного Забвения:
Если ты смертен, рассыпься прахом;
Если ты бессмертен, спи в объятиях вечности;
Если ты дух, развейся по ветру;
Если ты призрак, вернись на Серые Равнины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55