Это тот мир, где мы занимаемся самосозерцанием.
А вдруг, пока он спал, само подсознание протягивало ему ключ к решению задачи, над которой он постоянно бился? Вечная проблема боли... Киндерман вспомнил очерк Юнга «Видения», где рассказывается о том, как психиатр столкнулся со смертью. Его доставили в больницу в состоянии комы. Он чувствовал, как покидает собственное тело и словно плывет по воздуху куда-то ввысь, а потом витает над планетой, Психиатр уже собрался было посетить некий храм, паривший тут же неподалеку, но вдруг к нему приблизился доктор, причем, судя по одежде, это был врачеватель из Древней Греции. Он принялся уговаривать психиатра вернуться в собственное тело и укорял его за то, что тот еще не закончил свои земные дела. И через мгновение Юнг очнулся на больничной койке. Он тут же узнал врача, хотя в грезах тот явился ему в странном одеянии. Юнг беспокоился. И действительно, доктор этот через пару недель серьезно заболел и вскоре умер. Однако более всего поразила Юнга (и не покидала еще по крайней мере месяцев шесть) – глубочайшая депрессия и сознание того, что ему пришлось вернуться в собственное тело и в этот мир, который он отныне называл не иначе, как «ящик».
«Может быть, здесь и кроется ответ? – про себя рассуждал Киндерман. – Может быть, вся наша трехмерная Вселенная является всего-навсего искусственно созданной конструкцией и служит лишь для того, чтобы в определенный промежуток времени мы решали те задачи, которые нельзя решить в других мирах? Возможно, и проблема зла придумана для того, чтобы мы разобрались в ней самостоятельно? И, может быть, наши души являются в этот чуждый им мир облаченными в тела, словно подводники, напялившие на себя водолазные скафандры и устремившиеся на океанское дно? И не сознательно ли мы выбираем боль, чтобы потом страдать?»
Киндерман размышлял, способен ли человек существовать без боли, по крайней мере, без необходимости ее ощущать. И сохранятся ли тогда понятия чести, храбрости и доброты? Если Бог хороший и добрый, Он не должен пройти мимо страдающего и плачущего ребенка. А Он проходит. Он просто наблюдает. А не человек ли попросил Его именно наблюдать? Ибо именно человек и взвалил на свою душу все самые суровые испытания, дабы сделаться настоящим человеком, и случилось это в незапамятные времена, до того как была создана твердь небесная.
Больница. Ангелы-врачи. «Да, нас всех здесь лечат». Ну, разумеется, – решил Киндерман. – Все сходится. После смерти необходимо отдохнуть недельку-другую. Это что-то вроде курорта во Флориде. Хуже, во всяком случае, от этого не будет.
Киндерман еще немного порассуждал на эту тему, и она показалась ему забавной. Но как только лейтенант подумал о страданиях высших животных, он тут же зашел в тупик. Звери-то уж наверняка не могли выбрать для себя боль, а ведь даже самая расчудесная и преданная собака не имела бессмертной души. «И все же в этом что-то есть, – сам себе возразил Киндерман. – Это уже ближе к истине». Оставалось лишь логически обосновать данную теорию. Чтобы она, имея смысл, выставляла Бога в самом выгодном свете. Киндерману казалось, что сейчас он на верном пути.
На лестнице послышались шаркающие и торопливые шаги. Киндерман обернулся и скорчил недовольную гримасу. Шаги приближались. Лейтенант поднял глаза и увидел тещу. Ей уже стукнуло восемьдесят, и Киндерман в который раз принялся разглядывать старушку. Седые волосы аккуратно уложены в пучок, черный халат.
– Я и не знала, что ты уже встал, – удивилась она. Все лицо ее избороздили морщины.
– А я вот встал, – отозвался Киндерман. – И это факт.
Казалось, она задумалась над его словами. Потоптавшись на месте, старушка поспешила к плите.
– Сейчас я поставлю чайник.
– Я уже пил чай.
– Выпей еще.
Она подошла к столу и, дотронувшись до чашки зятя, бросила на него такой взгляд, какой, наверное, был у Господа Бога, когда Ему сообщили о Каине.
– Он же остыл, – ледяным тоном констатировала теща. – Я приготовлю новый.
Киндерман взглянул на часы. Почти семь. «Что происходит со временем?» – удивился он, а вслух спросил:
– Ну как Ричмонд?
– Там сплошь и рядом негры. Больше вы меня туда ни за какие коврижки не затащите.
Теща плюхнула чайник на плиту и пробурчала что-то на идиш. Зазвонил телефон.
– Ничего, я возьму, – спохватилась она и сняла трубку: – Да?
Киндерман наблюдал, как старушка с недовольной гримасой выслушивает чьи-то слова, а затем хмурится.
– Это тебя. Один из твоих дружков-гангстеров. Киндерман вздохнул и, поднявшись, взял трубку.
– Киндерман слушает, – устало произнес он. И застыл как вкопанный. Лицо его окаменело.
– Сейчас буду, – только и сказал он и бросил трубку.
Утром в шесть тридцать был убит священник. Его обезглавили прямо в исповедальне, в то время, как он выслушивал одного из прихожан.
– Убийцы на месте преступления не оказалось.
Понедельник, 14 марта
Глава шестая
Существование жизни на земле связано с атмосферным давлением. Это давление, в свою очередь, определяется постоянным действием некоторых физических сил, зависящих от расположения планеты в космическом пространстве. А на него – на космическое пространство – влияет Вселенная в целом. Но что же здесь первично? – раздумывал Киндерман.
– Лейтенант?
– Я весь во внимании, Горацио Хвастунишка. И каковы наши достижения на сегодняшний день?
– Никто не заметил ничего особенного, – сообщил Аткинс. – Можно отпустить прихожан?
Киндерман сидел на скамье возле исповедальни, где обычно выстраивалась очередь прихожан. Дверь в исповедальню была прикрыта, но кровь уже успела просочиться под нее. Алый поток разделился надвое, и судебные эксперты с опаской переступали через эти страшные ручейки. Вход в церковь охранялся полицейскими. Пастор внимательно слушал Стедмана. Они стояли слева от алтаря перед статуей Девы Марии. Старый священник время от времени кивал, покусывая нижнюю губу.
– Да, конечно, отпустите их, – обратился лейтенант к Аткинсу. – Оставьте только тех, четырех свидетелей. А мне еще надо кое-что обдумать.
Аткинс кивнул и обвел взглядом церковь в поисках возвышения, откуда он смог бы объявить прихожанам, что они свободны. Тут он заметил хоры и направился к ним.
Киндерман вновь погрузился в свои размышления. Вечна ли Вселенная? Возможно. Этого никто не знает. Если бы, к примеру, зубной врач обладал бессмертием, он бы вечно пломбировал зубы! А Вселенная? Что ее-то поддерживает? Изменится ли что-нибудь, если начать растягивать звенья причинно-следственной цепи? Нет, так я ни к чему не приду, – решил Киндерман. Он представил себе товарный состав, перевозящий на фирму «Авраам и Страусе» одежду с маленьких военных заводиков близ Кливленда, где, как ему казалось, производят именно одежду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
А вдруг, пока он спал, само подсознание протягивало ему ключ к решению задачи, над которой он постоянно бился? Вечная проблема боли... Киндерман вспомнил очерк Юнга «Видения», где рассказывается о том, как психиатр столкнулся со смертью. Его доставили в больницу в состоянии комы. Он чувствовал, как покидает собственное тело и словно плывет по воздуху куда-то ввысь, а потом витает над планетой, Психиатр уже собрался было посетить некий храм, паривший тут же неподалеку, но вдруг к нему приблизился доктор, причем, судя по одежде, это был врачеватель из Древней Греции. Он принялся уговаривать психиатра вернуться в собственное тело и укорял его за то, что тот еще не закончил свои земные дела. И через мгновение Юнг очнулся на больничной койке. Он тут же узнал врача, хотя в грезах тот явился ему в странном одеянии. Юнг беспокоился. И действительно, доктор этот через пару недель серьезно заболел и вскоре умер. Однако более всего поразила Юнга (и не покидала еще по крайней мере месяцев шесть) – глубочайшая депрессия и сознание того, что ему пришлось вернуться в собственное тело и в этот мир, который он отныне называл не иначе, как «ящик».
«Может быть, здесь и кроется ответ? – про себя рассуждал Киндерман. – Может быть, вся наша трехмерная Вселенная является всего-навсего искусственно созданной конструкцией и служит лишь для того, чтобы в определенный промежуток времени мы решали те задачи, которые нельзя решить в других мирах? Возможно, и проблема зла придумана для того, чтобы мы разобрались в ней самостоятельно? И, может быть, наши души являются в этот чуждый им мир облаченными в тела, словно подводники, напялившие на себя водолазные скафандры и устремившиеся на океанское дно? И не сознательно ли мы выбираем боль, чтобы потом страдать?»
Киндерман размышлял, способен ли человек существовать без боли, по крайней мере, без необходимости ее ощущать. И сохранятся ли тогда понятия чести, храбрости и доброты? Если Бог хороший и добрый, Он не должен пройти мимо страдающего и плачущего ребенка. А Он проходит. Он просто наблюдает. А не человек ли попросил Его именно наблюдать? Ибо именно человек и взвалил на свою душу все самые суровые испытания, дабы сделаться настоящим человеком, и случилось это в незапамятные времена, до того как была создана твердь небесная.
Больница. Ангелы-врачи. «Да, нас всех здесь лечат». Ну, разумеется, – решил Киндерман. – Все сходится. После смерти необходимо отдохнуть недельку-другую. Это что-то вроде курорта во Флориде. Хуже, во всяком случае, от этого не будет.
Киндерман еще немного порассуждал на эту тему, и она показалась ему забавной. Но как только лейтенант подумал о страданиях высших животных, он тут же зашел в тупик. Звери-то уж наверняка не могли выбрать для себя боль, а ведь даже самая расчудесная и преданная собака не имела бессмертной души. «И все же в этом что-то есть, – сам себе возразил Киндерман. – Это уже ближе к истине». Оставалось лишь логически обосновать данную теорию. Чтобы она, имея смысл, выставляла Бога в самом выгодном свете. Киндерману казалось, что сейчас он на верном пути.
На лестнице послышались шаркающие и торопливые шаги. Киндерман обернулся и скорчил недовольную гримасу. Шаги приближались. Лейтенант поднял глаза и увидел тещу. Ей уже стукнуло восемьдесят, и Киндерман в который раз принялся разглядывать старушку. Седые волосы аккуратно уложены в пучок, черный халат.
– Я и не знала, что ты уже встал, – удивилась она. Все лицо ее избороздили морщины.
– А я вот встал, – отозвался Киндерман. – И это факт.
Казалось, она задумалась над его словами. Потоптавшись на месте, старушка поспешила к плите.
– Сейчас я поставлю чайник.
– Я уже пил чай.
– Выпей еще.
Она подошла к столу и, дотронувшись до чашки зятя, бросила на него такой взгляд, какой, наверное, был у Господа Бога, когда Ему сообщили о Каине.
– Он же остыл, – ледяным тоном констатировала теща. – Я приготовлю новый.
Киндерман взглянул на часы. Почти семь. «Что происходит со временем?» – удивился он, а вслух спросил:
– Ну как Ричмонд?
– Там сплошь и рядом негры. Больше вы меня туда ни за какие коврижки не затащите.
Теща плюхнула чайник на плиту и пробурчала что-то на идиш. Зазвонил телефон.
– Ничего, я возьму, – спохватилась она и сняла трубку: – Да?
Киндерман наблюдал, как старушка с недовольной гримасой выслушивает чьи-то слова, а затем хмурится.
– Это тебя. Один из твоих дружков-гангстеров. Киндерман вздохнул и, поднявшись, взял трубку.
– Киндерман слушает, – устало произнес он. И застыл как вкопанный. Лицо его окаменело.
– Сейчас буду, – только и сказал он и бросил трубку.
Утром в шесть тридцать был убит священник. Его обезглавили прямо в исповедальне, в то время, как он выслушивал одного из прихожан.
– Убийцы на месте преступления не оказалось.
Понедельник, 14 марта
Глава шестая
Существование жизни на земле связано с атмосферным давлением. Это давление, в свою очередь, определяется постоянным действием некоторых физических сил, зависящих от расположения планеты в космическом пространстве. А на него – на космическое пространство – влияет Вселенная в целом. Но что же здесь первично? – раздумывал Киндерман.
– Лейтенант?
– Я весь во внимании, Горацио Хвастунишка. И каковы наши достижения на сегодняшний день?
– Никто не заметил ничего особенного, – сообщил Аткинс. – Можно отпустить прихожан?
Киндерман сидел на скамье возле исповедальни, где обычно выстраивалась очередь прихожан. Дверь в исповедальню была прикрыта, но кровь уже успела просочиться под нее. Алый поток разделился надвое, и судебные эксперты с опаской переступали через эти страшные ручейки. Вход в церковь охранялся полицейскими. Пастор внимательно слушал Стедмана. Они стояли слева от алтаря перед статуей Девы Марии. Старый священник время от времени кивал, покусывая нижнюю губу.
– Да, конечно, отпустите их, – обратился лейтенант к Аткинсу. – Оставьте только тех, четырех свидетелей. А мне еще надо кое-что обдумать.
Аткинс кивнул и обвел взглядом церковь в поисках возвышения, откуда он смог бы объявить прихожанам, что они свободны. Тут он заметил хоры и направился к ним.
Киндерман вновь погрузился в свои размышления. Вечна ли Вселенная? Возможно. Этого никто не знает. Если бы, к примеру, зубной врач обладал бессмертием, он бы вечно пломбировал зубы! А Вселенная? Что ее-то поддерживает? Изменится ли что-нибудь, если начать растягивать звенья причинно-следственной цепи? Нет, так я ни к чему не приду, – решил Киндерман. Он представил себе товарный состав, перевозящий на фирму «Авраам и Страусе» одежду с маленьких военных заводиков близ Кливленда, где, как ему казалось, производят именно одежду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73