До сержанта донеслись тяжелые шаги Киндермана, спускающегося по лестнице.
Больше он не возвращался.
* * *
Сотрудница полиции Джоурдан примостилась в темном углу одной из палат. Старушка лежала на кровати, освещенная тусклым светом ночника. Она не шевелилась и не издавала ни звука. Руки ее были вытянуты вдоль тела, а глаза широко раскрыты. Она ничего не замечала вокруг, словно погруженная в свои неведомые грезы. Джоурдан прислушивалась к ровному дыханию старушки и к барабанной дроби дождевых капель, бивших в окно. Время от времени она начинала ерзать на стуле, устраиваясь поудобней. Ее уже клонило ко сну. Внезапно женщина встрепенулась и широко открыла глаза. Ей послышался странный звук. То ли потрескивание, то ли хруст. Совсем рядом со старушкой. Звук был еле слышен. Почувствовав себя неуютно, Джоурдан огляделась по сторонам. Она даже не поняла, испугал ли ее этот звук или же просто встревожил. И тут она облегченно вздохнула: вероятно, это всего-навсего кубики льда в стакане около постели старушки.
В этот момент дверь распахнулась, и на пороге возник Киндерман. Он тихо вошел в палату.
– Вы можете отдохнуть, – предложил лейтенант. Джоурдан, благодарно улыбнувшись, покинула палату.
Киндерман некоторое время внимательно изучал старую женщину, а затем, сняв шляпу, заговорил:
– Как вы себя чувствуете, дорогая?
Старушка молчала. И вдруг, вскинув руки, начала судорожно повторять все те же странные движения, которые лейтенант уже наблюдал сегодня на лодочной станции. Киндерман осторожно приподнял стул и поставил его рядом с кроватью. В палате невыносимо пахло какими-то дезинфицирующими средствами. Лейтенант сел и начал наблюдать за старушкой. Движения ее рук носили явно не случайный характер. Но что они могли означать? Мрачные тени от рук плясали на стене, напоминая силуэты каких-то жутких пауков, движущихся в таинственном, закодированном танце. Киндерман снова заглянул в лицо старушке. Оно словно излучало непонятную святость, а в глазах застыла безысходная тоска, как будто старушка жаждала и никак не могла открыть свою тайну.
Битый час просидел Киндерман в полумраке наедине со своими невеселыми мыслями, и единственными звуками в палате был стук дождя и его – Киндермана – собственное дыхание. Он рассуждал про себя о кварках и странных, неясных намеках физики, будто бы материя – это не вещество, а некие процессы, происходящие в мире. Они просто меняют расположение теней. Нейтрино в этом мире – призраки, а электроны вообще способны путешествовать во времени. «Посмотрите прямо на неяркую звезду – она сразу же исчезнет, – думал лейтенант, – потому что свет ее попадает на колбочки вашей сетчатки, и теперь взгляните чуть в сторону от этой звезды – и вы ее увидите, ибо теперь свет воспринимается палочками сетчатки вашего глаза». Киндерман понимал, что и ему теперь придется смотреть не прямо, а чуточку в сторону. Ибо иначе найти ответы на огромное количество вопросов, видимо, просто невозможно. Нет, он не верил в то, что старушка замешана в убийстве, и все же каким-то шестым чувством ощущал тут связь. Видимо, срабатывал инстинкт. И чем меньше доверял Киндерман фактам, тем сильнее крепла у него уверенность в том, что старушка связана с происшедшей трагедией.
Когда несчастная прекратила, наконец, свои странные пассы руками, детектив поднялся и в который раз взглянул на кровать. Шляпу свою он держал обеими руками за поля.
– Спокойной ночи, мисс. Извините, что я вас потревожил, – и вышел из палаты.
Джоурдан курила в холле. Лейтенант подошел к женщине и, окинув ее внимательным взглядом, понял, что она изрядно вымоталась.
– Старушка что-нибудь говорила? – спросил он. Джоурдан выпустила струйку дыма и отрицательно покачала головой.
– Нет, ни слова.
– Ее кормили?
– Да, она поела немного каши и горячего супа. – Джоурдан нервно постучала указательным пальцем по кончику сигареты, пытаясь стряхнуть пепел.
– По-моему, вы чем-то обеспокоены, – встревожился Киндерман.
– Не знаю. Здесь жутковато. И я не могу понять, отчего. – Она пожала плечами и повторила: – Не знаю.
– Вы очень устали. Идите-ка лучше домой. Здесь есть и медсестры, и сиделки...
– Нет-нет. Мне не хочется уходить. Она такая жалкая и несчастная. – Джоурдан снова попыталась стряхнуть несуществующий пепел, и тут в ее глазах вспыхнула надежда. – Впрочем, я и в самом деле какая-то разбитая. Вы думаете, мне можно уйти?
– Вы прекрасно поработали. А теперь бегите домой.
Джоурдан взглянула на него с облегчением:
– Спасибо, лейтенант. Спокойной ночи. – И, повернувшись, она поспешила к выходу. Киндерман не спускал с нее глаз.
«Вот и она почувствовала это, – размышлял он. – То же, что и я. Но что именно? В чем же загвоздка? Старушка ведь этого не делала».
В холле появилась уборщица и принялась надраивать пол. Ее волосы покрывала красная, видавшая виды косынка.
«А вот уборщица моет пол, – думал Киндерман. – И больше ничего не происходит».
Вернувшись к действительности, следователь отправился домой. Ему вдруг нестерпимо захотелось в теплую мягкую постель.
Мэри уже поджидала его на кухне. Она восседала за столом из кленового дерева в голубом шерстяном халате. У нее было круглое, добродушное лицо и озорные глаза.
– Ну, наконец-то. Привет, Билл. Ты какой-то усталый, – заметила она.
– Я превращаюсь в одно гигантское веко, и оно чудовищно хочет спать.
Киндерман чмокнул жену в лоб и опустился на стул.
– Есть хочешь? – спросила Мэри.
– Не очень.
– Я пожарила грудинку.
– А почему не карпа? – Она рассмеялась.
– Как у тебя дела?
– Прекрасно. Как обычно, резались в картишки. Мэри прекрасно знала об убийстве Кинтри. Она слышала об этой трагедии по радио. Но еще много-много лет назад они договорились, что служебные дела не будут тревожить их семейный покой. По крайней мере, обсуждать их дома запрещалось. Что же касалось поздних телефонных звонков, то они, конечно же, были неизбежны.
– Ну, а у тебя что новенького? Как тебе Ричмонд?
Она скорчила недовольную гримасу.
– Представляешь, решили мы там позавтракать, заказали яичницу с беконом, а нам ее принесли с овсянкой. Так мама не выдержала и как выпалит у самой кассы: «Здесь все евреи какие-то чокнутые».
– А где же она сама, наша несравненная и почтенная богиня яиц и бекона?
– Спит.
– Слава Богу.
– Билл, потише. Она может услышать.
– Сквозь сон? Ну, конечно, любовь моя, а я и забыл. Повелительница Ванны дремлет чутко. Ибо прекрасно знает, что я могу совершить нечто чудовищное с этой проклятущей рыбиной. Мэри, ну когда же, наконец, мы съедим этого карпа? Кроме шуток.
– Завтра.
– Значит, сегодня я опять не смогу принять ванну?
– Сходи в душ.
– Но я хочу в ванну, и чтобы в ней было много-много пены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Больше он не возвращался.
* * *
Сотрудница полиции Джоурдан примостилась в темном углу одной из палат. Старушка лежала на кровати, освещенная тусклым светом ночника. Она не шевелилась и не издавала ни звука. Руки ее были вытянуты вдоль тела, а глаза широко раскрыты. Она ничего не замечала вокруг, словно погруженная в свои неведомые грезы. Джоурдан прислушивалась к ровному дыханию старушки и к барабанной дроби дождевых капель, бивших в окно. Время от времени она начинала ерзать на стуле, устраиваясь поудобней. Ее уже клонило ко сну. Внезапно женщина встрепенулась и широко открыла глаза. Ей послышался странный звук. То ли потрескивание, то ли хруст. Совсем рядом со старушкой. Звук был еле слышен. Почувствовав себя неуютно, Джоурдан огляделась по сторонам. Она даже не поняла, испугал ли ее этот звук или же просто встревожил. И тут она облегченно вздохнула: вероятно, это всего-навсего кубики льда в стакане около постели старушки.
В этот момент дверь распахнулась, и на пороге возник Киндерман. Он тихо вошел в палату.
– Вы можете отдохнуть, – предложил лейтенант. Джоурдан, благодарно улыбнувшись, покинула палату.
Киндерман некоторое время внимательно изучал старую женщину, а затем, сняв шляпу, заговорил:
– Как вы себя чувствуете, дорогая?
Старушка молчала. И вдруг, вскинув руки, начала судорожно повторять все те же странные движения, которые лейтенант уже наблюдал сегодня на лодочной станции. Киндерман осторожно приподнял стул и поставил его рядом с кроватью. В палате невыносимо пахло какими-то дезинфицирующими средствами. Лейтенант сел и начал наблюдать за старушкой. Движения ее рук носили явно не случайный характер. Но что они могли означать? Мрачные тени от рук плясали на стене, напоминая силуэты каких-то жутких пауков, движущихся в таинственном, закодированном танце. Киндерман снова заглянул в лицо старушке. Оно словно излучало непонятную святость, а в глазах застыла безысходная тоска, как будто старушка жаждала и никак не могла открыть свою тайну.
Битый час просидел Киндерман в полумраке наедине со своими невеселыми мыслями, и единственными звуками в палате был стук дождя и его – Киндермана – собственное дыхание. Он рассуждал про себя о кварках и странных, неясных намеках физики, будто бы материя – это не вещество, а некие процессы, происходящие в мире. Они просто меняют расположение теней. Нейтрино в этом мире – призраки, а электроны вообще способны путешествовать во времени. «Посмотрите прямо на неяркую звезду – она сразу же исчезнет, – думал лейтенант, – потому что свет ее попадает на колбочки вашей сетчатки, и теперь взгляните чуть в сторону от этой звезды – и вы ее увидите, ибо теперь свет воспринимается палочками сетчатки вашего глаза». Киндерман понимал, что и ему теперь придется смотреть не прямо, а чуточку в сторону. Ибо иначе найти ответы на огромное количество вопросов, видимо, просто невозможно. Нет, он не верил в то, что старушка замешана в убийстве, и все же каким-то шестым чувством ощущал тут связь. Видимо, срабатывал инстинкт. И чем меньше доверял Киндерман фактам, тем сильнее крепла у него уверенность в том, что старушка связана с происшедшей трагедией.
Когда несчастная прекратила, наконец, свои странные пассы руками, детектив поднялся и в который раз взглянул на кровать. Шляпу свою он держал обеими руками за поля.
– Спокойной ночи, мисс. Извините, что я вас потревожил, – и вышел из палаты.
Джоурдан курила в холле. Лейтенант подошел к женщине и, окинув ее внимательным взглядом, понял, что она изрядно вымоталась.
– Старушка что-нибудь говорила? – спросил он. Джоурдан выпустила струйку дыма и отрицательно покачала головой.
– Нет, ни слова.
– Ее кормили?
– Да, она поела немного каши и горячего супа. – Джоурдан нервно постучала указательным пальцем по кончику сигареты, пытаясь стряхнуть пепел.
– По-моему, вы чем-то обеспокоены, – встревожился Киндерман.
– Не знаю. Здесь жутковато. И я не могу понять, отчего. – Она пожала плечами и повторила: – Не знаю.
– Вы очень устали. Идите-ка лучше домой. Здесь есть и медсестры, и сиделки...
– Нет-нет. Мне не хочется уходить. Она такая жалкая и несчастная. – Джоурдан снова попыталась стряхнуть несуществующий пепел, и тут в ее глазах вспыхнула надежда. – Впрочем, я и в самом деле какая-то разбитая. Вы думаете, мне можно уйти?
– Вы прекрасно поработали. А теперь бегите домой.
Джоурдан взглянула на него с облегчением:
– Спасибо, лейтенант. Спокойной ночи. – И, повернувшись, она поспешила к выходу. Киндерман не спускал с нее глаз.
«Вот и она почувствовала это, – размышлял он. – То же, что и я. Но что именно? В чем же загвоздка? Старушка ведь этого не делала».
В холле появилась уборщица и принялась надраивать пол. Ее волосы покрывала красная, видавшая виды косынка.
«А вот уборщица моет пол, – думал Киндерман. – И больше ничего не происходит».
Вернувшись к действительности, следователь отправился домой. Ему вдруг нестерпимо захотелось в теплую мягкую постель.
Мэри уже поджидала его на кухне. Она восседала за столом из кленового дерева в голубом шерстяном халате. У нее было круглое, добродушное лицо и озорные глаза.
– Ну, наконец-то. Привет, Билл. Ты какой-то усталый, – заметила она.
– Я превращаюсь в одно гигантское веко, и оно чудовищно хочет спать.
Киндерман чмокнул жену в лоб и опустился на стул.
– Есть хочешь? – спросила Мэри.
– Не очень.
– Я пожарила грудинку.
– А почему не карпа? – Она рассмеялась.
– Как у тебя дела?
– Прекрасно. Как обычно, резались в картишки. Мэри прекрасно знала об убийстве Кинтри. Она слышала об этой трагедии по радио. Но еще много-много лет назад они договорились, что служебные дела не будут тревожить их семейный покой. По крайней мере, обсуждать их дома запрещалось. Что же касалось поздних телефонных звонков, то они, конечно же, были неизбежны.
– Ну, а у тебя что новенького? Как тебе Ричмонд?
Она скорчила недовольную гримасу.
– Представляешь, решили мы там позавтракать, заказали яичницу с беконом, а нам ее принесли с овсянкой. Так мама не выдержала и как выпалит у самой кассы: «Здесь все евреи какие-то чокнутые».
– А где же она сама, наша несравненная и почтенная богиня яиц и бекона?
– Спит.
– Слава Богу.
– Билл, потише. Она может услышать.
– Сквозь сон? Ну, конечно, любовь моя, а я и забыл. Повелительница Ванны дремлет чутко. Ибо прекрасно знает, что я могу совершить нечто чудовищное с этой проклятущей рыбиной. Мэри, ну когда же, наконец, мы съедим этого карпа? Кроме шуток.
– Завтра.
– Значит, сегодня я опять не смогу принять ванну?
– Сходи в душ.
– Но я хочу в ванну, и чтобы в ней было много-много пены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73