И ему,
единственному, он рассказывал, что же произошло там, в доме его жены,
когда он вернулся за ней из детского садика, чтобы пойти вместе и забрать
дочь Катю. Конечно, Ледик тогда, по дороге к Ирине, в тамошней пивной
хорошо поддал. От обиды. Неужели за эти дни они с женой не сблизились?
Ударил ее в припадке ревности, было. Если откровенно, Ледик же знал, кому
она впервые... Одним словом, кто и во время его флотской службы к Ирине
ходил. Ему писали... Ударил!.. Но до этого все шло к примирению. Катька же
не виновата! У нее должен быть отец!
- Иркой звали? - Вернул Ледика к рассказу не убивший убийца:
всхлипывал моряк, перестал исповедываться. - Хорошее имя. Я тоже когда-то
хотел, чтобы мою женщину звали Ириной.
Вытирая большой грязной ладонью глаза, Ледик спросил:
- А за что все-таки тебе пятнадцать, плюс пять?
- Долго рассказывать.
- Расскажи... А я тебе... В другой раз. Теперь - не могу!
...Пятьдесят пять лет мужику. Того, кого хотел прикончить... Одним
словом, тот шел всю жизнь неподалеку от его теперь покойных родителей. Тот
гад и запихнул их в свое время на север - "раскулачил". Какое
раскулачивание? Жили-то родители - как все. Самовар лишь, когда-то
купленный дедом, и отличал. Самовар был большой, говорили серебряный. Этот
самовар и нашли родители у того горлопана, вернувшись с выселок. Отец
сказал:
- Отдай!
А тот, уже в начальстве ходивший, вызверился:
- Опять туда схотел?
И - загнал родителей вновь в мокрую и холодную тьмутаракань.
Сыночка своего родитель учил так: стену лбом не расшибешь. Чтобы
лучше стало, - притихни. От нас откажись. Але его, сукиного сына, вздерни
властью, которую получишь, выучившись.
И учился тот, кто сейчас получил пятнадцать плюс пять. Доучился до
власти. Стал каким-то главным. Но и тот, кому месть вынашивал (батя на
фронте в сорок четвертом полег, маманя померла своей смертью в
тьмутаракани тремя годами позже), шел вгору. Жесток был. В войну
председателем по броне оставался. Кнутом выгонял на поле стариков, детных
баб. За что орден отхватил и депутатом стал. А уж перед самой акцией мести
узнал этот, теперь тоже главный, звезду его враг получил. И оттянул месть.
Месть он продумал еще год назад. Взял командировку (что и подвело) в
другую, совсем далекую область. Слетал туда. Ночью на чужой машине приехал
в бывшее родное село отца и матери. Рука-то на гада не поднялась! Поднял
тот шум на всю округу. Связали уж не молодца, а старца, осиротившего
бесплодную жену...
- Они меня мордовали долго, чтобы я признался и согласился. Не на
него, дескать, руку поднял - на сам колхозный строй, который выводил
достойных людей к власти. А всех тех, кто лодырничал, этот строй,
естественно, ставил на колени, заставляя силком работать. И твои родители,
выходит, попали под эту статью.
- Меня тоже каждый день ставят на колени... Чтобы признался, вину на
себя взял.
- По линии, значит, идешь.
- По какой еще линии?
- По той самой... Того председателя всегда тянули вгору по линии. По
линии их указаний. Уж, наверно, придумали - вышку сунуть. Но пусть сами
становятся к стенке! - ребром ладони рубанул по цементному полу. - Сижу
как крот в своей норе. А папаня лежит в сырой земле за эту власть, которая
вышками разбрасывается... Не смей соглашаться с ними!
- Катьку до слез жалко. Как она без отца будет?
...А девочка у Ледика - Катя - была крепенькой, черноглазой и
черноволосой. Она его никогда не видела, и как ей о нем говорили взрослые,
она его так и воспринимала. Бурного восторга они ей не влили, это она сама
была такой восторженной. Они ее научили сверлить глазками чужих людей. Она
внимательно его всего и сверлила глазками, иногда притрагиваясь
внимательно ручкой то к ноге, то к руке, то к лицу, когда он становился на
колени. Ручка ее была пухленькой, она то гладила его по щеке, то по плечу,
а когда кто-то на нее из них, двоих взрослых, смотрел - ручка сразу
отскакивала. Стеснялась? Или боялась?
Ледик испытывал сложные чувства. То хотелось ему Катьку поставить на
пол, то приласкать. Скорее всего его удерживало положение, в котором
очутился. Ведь не уйдешь отсюда вот так просто, оставив девочку,
признавшую в тебе своего отца.
- Ты быв в командиовкэ?
- Да в какой я там был командировке? Я, видишь же, служил.
- Слузив?
- Да. - Ледик подтолкнул ногой свой чемодан, нагнулся вместе с ней к
нему и стал открывать. Открывать замок одной рукой было неловко, ручка
покоилась в большой его правой руке, и он открывал замок левой рукой.
- Ты дерзы от так, - показала Катя на чемодан и тут же нагнулась к
чемодану и одной, свободной своей рукой стала поворачивать его к нему. -
Ух, ух, какой он каплизный... Попай ключиком?
- Не попал.
- Не тоопись, - серьезно посоветовала она. - А то поокутишь мимо и не
попадешь. Видишь, у нас есть бойшой чемодан, он поокучивается и без толку.
- Справимся, - пообещал Ледик.
- Деушка тоже спявьяется. Он ловкенько щелкнет, и вся капуста...
- А мы тоже щелкнем.
Невольно при новом движении попытался вынуть ручку из своей руки, но
замерла, напряглась, и он почувствовал, как Катя испугалась.
Почему он остался на эти дни у жены? Да, видимо, вот и поэтому.
Приехав, он еще не понимал - до встречи с этой девочкой - что у него
отняли ответственность за эту маленькую жизнь. Не они - мать и отец этой
хрупкой девочки, решали судьбу - и свою, и ее, - решали за них, решало
большое государство. Все знающее, все понимающее. Обросшее великими
лозунгами защиты Отечества. Но многого не предусмотревшего, когда речь
идет о конкретном защитнике.
Слишком сложным оказалось потом все уладить. Все каялись, все
плакали. И особенно убивался отец Ирины. "Как же я мог это все оставить
так! Старое я решето!" Между прочим, об отце Ирины Ледик рассказал потом
Струеву. Вдруг тесть явился непрошенно. Ледик в тот час выбирал из
чемодана подарки. Конечно, он купил кое-что и для Ирины, и для Кати. Был
уверен, что зайдет. Тесть оглядел Ледика, тот смущенно встал с колен -
стоял же у чемодана. Ирина встала решительно между отцом и Ледиком: что-то
уж слишком долго разглядывали они друг друга. Неуступчивы были!
- Дед, - сказала Катя, как бы выводя всех из оцепенения, - цто же ты
так стоис? Виишь, как у нас появился гость? Ты цто, озабыл моего папу? Это
же мой папа!
Ледик вновь нагнулся к чемодану, закрыл его, приподнял зачем-то. Он
поискал глазами, куда положил свою бескозырку. Катя, оказывается, прикрыла
ее полотенцем - чтобы случайно не замаралась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
единственному, он рассказывал, что же произошло там, в доме его жены,
когда он вернулся за ней из детского садика, чтобы пойти вместе и забрать
дочь Катю. Конечно, Ледик тогда, по дороге к Ирине, в тамошней пивной
хорошо поддал. От обиды. Неужели за эти дни они с женой не сблизились?
Ударил ее в припадке ревности, было. Если откровенно, Ледик же знал, кому
она впервые... Одним словом, кто и во время его флотской службы к Ирине
ходил. Ему писали... Ударил!.. Но до этого все шло к примирению. Катька же
не виновата! У нее должен быть отец!
- Иркой звали? - Вернул Ледика к рассказу не убивший убийца:
всхлипывал моряк, перестал исповедываться. - Хорошее имя. Я тоже когда-то
хотел, чтобы мою женщину звали Ириной.
Вытирая большой грязной ладонью глаза, Ледик спросил:
- А за что все-таки тебе пятнадцать, плюс пять?
- Долго рассказывать.
- Расскажи... А я тебе... В другой раз. Теперь - не могу!
...Пятьдесят пять лет мужику. Того, кого хотел прикончить... Одним
словом, тот шел всю жизнь неподалеку от его теперь покойных родителей. Тот
гад и запихнул их в свое время на север - "раскулачил". Какое
раскулачивание? Жили-то родители - как все. Самовар лишь, когда-то
купленный дедом, и отличал. Самовар был большой, говорили серебряный. Этот
самовар и нашли родители у того горлопана, вернувшись с выселок. Отец
сказал:
- Отдай!
А тот, уже в начальстве ходивший, вызверился:
- Опять туда схотел?
И - загнал родителей вновь в мокрую и холодную тьмутаракань.
Сыночка своего родитель учил так: стену лбом не расшибешь. Чтобы
лучше стало, - притихни. От нас откажись. Але его, сукиного сына, вздерни
властью, которую получишь, выучившись.
И учился тот, кто сейчас получил пятнадцать плюс пять. Доучился до
власти. Стал каким-то главным. Но и тот, кому месть вынашивал (батя на
фронте в сорок четвертом полег, маманя померла своей смертью в
тьмутаракани тремя годами позже), шел вгору. Жесток был. В войну
председателем по броне оставался. Кнутом выгонял на поле стариков, детных
баб. За что орден отхватил и депутатом стал. А уж перед самой акцией мести
узнал этот, теперь тоже главный, звезду его враг получил. И оттянул месть.
Месть он продумал еще год назад. Взял командировку (что и подвело) в
другую, совсем далекую область. Слетал туда. Ночью на чужой машине приехал
в бывшее родное село отца и матери. Рука-то на гада не поднялась! Поднял
тот шум на всю округу. Связали уж не молодца, а старца, осиротившего
бесплодную жену...
- Они меня мордовали долго, чтобы я признался и согласился. Не на
него, дескать, руку поднял - на сам колхозный строй, который выводил
достойных людей к власти. А всех тех, кто лодырничал, этот строй,
естественно, ставил на колени, заставляя силком работать. И твои родители,
выходит, попали под эту статью.
- Меня тоже каждый день ставят на колени... Чтобы признался, вину на
себя взял.
- По линии, значит, идешь.
- По какой еще линии?
- По той самой... Того председателя всегда тянули вгору по линии. По
линии их указаний. Уж, наверно, придумали - вышку сунуть. Но пусть сами
становятся к стенке! - ребром ладони рубанул по цементному полу. - Сижу
как крот в своей норе. А папаня лежит в сырой земле за эту власть, которая
вышками разбрасывается... Не смей соглашаться с ними!
- Катьку до слез жалко. Как она без отца будет?
...А девочка у Ледика - Катя - была крепенькой, черноглазой и
черноволосой. Она его никогда не видела, и как ей о нем говорили взрослые,
она его так и воспринимала. Бурного восторга они ей не влили, это она сама
была такой восторженной. Они ее научили сверлить глазками чужих людей. Она
внимательно его всего и сверлила глазками, иногда притрагиваясь
внимательно ручкой то к ноге, то к руке, то к лицу, когда он становился на
колени. Ручка ее была пухленькой, она то гладила его по щеке, то по плечу,
а когда кто-то на нее из них, двоих взрослых, смотрел - ручка сразу
отскакивала. Стеснялась? Или боялась?
Ледик испытывал сложные чувства. То хотелось ему Катьку поставить на
пол, то приласкать. Скорее всего его удерживало положение, в котором
очутился. Ведь не уйдешь отсюда вот так просто, оставив девочку,
признавшую в тебе своего отца.
- Ты быв в командиовкэ?
- Да в какой я там был командировке? Я, видишь же, служил.
- Слузив?
- Да. - Ледик подтолкнул ногой свой чемодан, нагнулся вместе с ней к
нему и стал открывать. Открывать замок одной рукой было неловко, ручка
покоилась в большой его правой руке, и он открывал замок левой рукой.
- Ты дерзы от так, - показала Катя на чемодан и тут же нагнулась к
чемодану и одной, свободной своей рукой стала поворачивать его к нему. -
Ух, ух, какой он каплизный... Попай ключиком?
- Не попал.
- Не тоопись, - серьезно посоветовала она. - А то поокутишь мимо и не
попадешь. Видишь, у нас есть бойшой чемодан, он поокучивается и без толку.
- Справимся, - пообещал Ледик.
- Деушка тоже спявьяется. Он ловкенько щелкнет, и вся капуста...
- А мы тоже щелкнем.
Невольно при новом движении попытался вынуть ручку из своей руки, но
замерла, напряглась, и он почувствовал, как Катя испугалась.
Почему он остался на эти дни у жены? Да, видимо, вот и поэтому.
Приехав, он еще не понимал - до встречи с этой девочкой - что у него
отняли ответственность за эту маленькую жизнь. Не они - мать и отец этой
хрупкой девочки, решали судьбу - и свою, и ее, - решали за них, решало
большое государство. Все знающее, все понимающее. Обросшее великими
лозунгами защиты Отечества. Но многого не предусмотревшего, когда речь
идет о конкретном защитнике.
Слишком сложным оказалось потом все уладить. Все каялись, все
плакали. И особенно убивался отец Ирины. "Как же я мог это все оставить
так! Старое я решето!" Между прочим, об отце Ирины Ледик рассказал потом
Струеву. Вдруг тесть явился непрошенно. Ледик в тот час выбирал из
чемодана подарки. Конечно, он купил кое-что и для Ирины, и для Кати. Был
уверен, что зайдет. Тесть оглядел Ледика, тот смущенно встал с колен -
стоял же у чемодана. Ирина встала решительно между отцом и Ледиком: что-то
уж слишком долго разглядывали они друг друга. Неуступчивы были!
- Дед, - сказала Катя, как бы выводя всех из оцепенения, - цто же ты
так стоис? Виишь, как у нас появился гость? Ты цто, озабыл моего папу? Это
же мой папа!
Ледик вновь нагнулся к чемодану, закрыл его, приподнял зачем-то. Он
поискал глазами, куда положил свою бескозырку. Катя, оказывается, прикрыла
ее полотенцем - чтобы случайно не замаралась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31