Я тарабанил на машинке об убийстве Ирины, прикатив в свой город. Я
позабыл о предупреждении Лю не писать. "Это не ваше дело! Есть другие,
которые будут чистить конюшни!" В конце концов, а что я буду делать, если
перестану писать? Это же своего рода наркотик - выворачивать пласты
уголовной хроники, а?
Мне казалось, что материал об убийстве Ирины выглядит и серьезнее и в
чем-то убедительнее, если хотите - поучительнее, хотя все во мне
протестовало. Я ведь решил окончательно, что не стану писать больше об
убийстве Светланы, не стану восстанавливать испорченную, наверное, Лю
рукопись. Зачем? Пока восстановишь... Да лучше потом, после этой повести,
написать заново что-то. Или вообще не писать!
Так я и повторял: "Кому это нужно! Кому это нужно!" И строчил,
подыскивая слова и о Ледике, и его жене, убитой так жестоко, и о "воре в
законе", и о всех ребятах-оперативниках. Звонок уже надрывался. И в первые
секунды, еще в общем-то толком не разобравшись, я не мог понять, что хочет
этот человек от меня лично. Наконец, он объяснил. Он хочет, чтобы я
обязательно описал эту историю о его трагически погибшей супруге (слово
"трагически" он подчеркивает). Оказывается - муж так трактует смерть
ушедшей из жизни Светланы. Он так хочет...
- Зачем это вам? - закричал я, хотя слышимость была отличной.
- Зачем? - ответил он, тоже криком. - А не знаю!.. Может, хотя бы
напомнить, что она жила... Вы знаете, - продолжал он кричать, - мы жили
все-таки хорошо... - Вдруг глухие стоны донеслись до меня. - Зачем, а?
Зачем?! Зачем мы все это затеяли? Да лучше бы я получал аспирантские
крохи! Я не хочу, вы слышите?.. Не хочу так больше жить! Вы и напишите...
Не хочу!
- Успокойтесь! - стал я упрашивать его. - Уже ничего не вернешь!
- Это неправда! Не затопчет никто, что у меня было с моей любимой...
Нет, не смейте писать о ней плохо! Жила материально со мной плохо. Это
верно. Все жили так! Лишь кучка сволочей жила хорошо. Они кормили нас
бумажными лозунгами... Но мы жили лучше их. И если она била по мордасам
насильника... Это - хорошо! Она осталась чистой... Понимаете, чистой! Не
копайтесь в грязном белье! Я в случае чего найду вас на краю земли...
- Дочь с вами? - крикнул опять я.
- Нет, она у ее родителей.
- Зачем вы уехали так далеко от дочери?
- Светины родители - замечательные люди. У них ей хорошо... Вы, что
же, видели девочку?
Из всего, что я видел там, - его девочка меня более всего потрясла.
Лицо у нее было непрощающее, глаза колючие, злые, совсем взрослые, когда
она узнала чужого дядю и показала на него:
- Это он увез маму!..

Я и читал потом эту стостраничную писанину глазами этой девочки.
Зачем пишу? Для кого пишу? Нет, я не хотел отчитываться перед отцом этой
девочки. Отец многое не знает. Его красивая жена была не прочь погулять с
чужими мужчинами, закрыв свою девочку на ключ. "Так делают все"... Кто мы?
Куда идем? На что надеемся? Если наши жены теперь открыто гуляют с чужими
мужьями, уезжая от нас. Но кто - не "мужья"? Мы, мы? Все мы? И все мы лжем
друг другу?
Я опять ухватился за стостраничную рукопись - нужна! Я выбрасывал из
рукописи все лишнее, выбрасывал эту дешевую мораль - вон, вон! Тысячи,
пять тысяч, миллион людских потрясений, и все идет всякий раз не так, как
было. Но идет хуже, чем всегда. Общество становится страшным.
Вместе с тем я потихонечку стал писать о Ледике, его убитой жене. Я
видел глаза Ледика, этого растерянного, совсем не похожего теперь на себя
- человека, которым был когда-то. Глаза эти были такие просящие, такие
безысходные, что я стал понимать: кто-то ведь обязан подать таким людям
милостыню! Вдруг он действительно не убивал? Вдруг все это наговоры? Кому
он помешал? Жил, работал, учился, служил... И теперь - конец? Он говорит:
что вы, зачем я бы ее убивал? Ему Васильев в ответ: "Не говори не убивал.
Кивни, и я пойму..." Не кивает!
По ночам я уже страстно работал с новой рукописью. Старая путем
загадочного вмешательства Лю была в дырах, пустотах. Как необетованная
земля. И Ледик исправно ложился на новые чистые листы, и теперь был у меня
другим - порой беззащитным и неприятным. Господи, что делают с людьми
случай и обстоятельства!
Я знал о нем уже многое. На вопрос Струева, почему же все-таки пошел
к жене, Ледик ответил: приехав в свой город, он почувствовал близость и к
жене, и к дочери. Ведь не разводились! Мать в своих письмах считала развод
естественным исходом их отношений, и он, лишь шагнув на перрон с
чемоданом, вроде с ней соглашался. Было даже легко от мысли: зачем
усложнять? Еще погуляю! А алименты... Мать писала - выплатим. "Мой мальчик
поживет, осмотрится, поедет поступать учиться"...
Давал ли он телеграмму Ирине о своем приезде? Нет, не давал. Но она
знала, что он приедет. Ходил по городу и думал: Ирина знает! Думал об этом
постоянно, однако без особого напряжения. Ну и что? Но в разросшемся без
него городе многое было связано с ней. Связаны эти городские улицы, по
которым они когда-то ходили. Здесь, у автобусной остановки, после
окончания десятилетки, сбежав от всех, они впервые поцеловались. До этого
они никогда не целовались. У нее была своя компания, у него - своя. Но
здесь они все вдруг решили, здесь, уже позже, приехав в магазин, покупали
материал на свадебное платье. У нее оказалось много денег.
- Кто тебе столько отвалил? - спросил, не веря своим глазам.
- Баушка. - Говорила так всегда.
- А с чего это?
- Хочет, чтобы я была богата.
Ледик работал тогда проходчиком, зарабатывал немало, однако таким
деньгам удивился.

Знал бы все наперед - повернул домой, к родителям! У него же были
письма, как она вела себя тут, без него. "Показания". Ледик шел по поселку
и откуда ему было знать, что свернет сюда, к ней, на новую ее квартиру?
Главное, Ирина была дома. Она растерянно стояла у стола. Когда он положил
ей руки на плечи, хотел поцеловать, замотала головой и простуженным
голосом попросила:
- Не целуй. Заразишься. По-моему, у меня грипп.
- Все равно... Я очень долго шел к тебе.
- Это уж точно. - Тут она почти пробасила.
- А ты из-за этого - дома? Из-за болезни?
- Я ждала тебя, - прохрипела.
Ледик обнял ее. Что-то ему мешало...
Потом они возились до вечера, и лишь взглянув на часы где-то около
шести, она воскликнула:
- Слушай, про Катьку-то мы забыли...
Но, оказывается, Иринины родители взяли девочку из садика. Отец
позвонил перед тем, как завести ее домой... Перед самым его приходом Ледик
поругался с Ириной. Зачем-то вспомнил первую их близость. Тогда она
оказалась несдержанной, все выложила ему о своем первом мужчине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31