Женщина-служанка подтолкнула ее и уложила
на спину, задрав вверх разведенные ноги с согнутыми коленями.
Мужчина в каракулевой шапке пригнулся, его руки раздвинули складки
интимных губ Эвелин и приоткрыли вход в устье. Он ввел туда два сложенных
пальца и, погрузив полностью, с силой повернул - сначала в одну, потом в
другую сторону. Он действовал так, словно исследовал не живой и нежный
орган, а некий неодушевленный предмет с узкой и влажной щелью.
Под давлением просунутых пальцев мышцы расслабились, стенки влагалища
сделались податливыми и эластичными. Вскинутые бедра Эвелин непроизвольно
задрожали.
Афганец быстро убрал свою руку, сомкнул ее ноги, спрятав
исследованное место, осмотром которого он, казалось, остался доволен.
Теперь, видимо, наступила очередь Нурахмад-хана. Он приказал Эвелин
повернуться, встать на четвереньки и как можно выше приподнять таз. Она
повиновалась, ее большие белые ягодицы оказались перед его склоненной
головой. Он раздвинул бархатистые полушария и подобрался к потаенному
отверстию заднего прохода. Его указательный палец сделал несколько кругов,
массируя это место, потом вдруг вклинился туда, словно большой винт.
От неожиданности Эвелин дернулась так, что ее зад с силой шлепнул
Нурахмад-хана по жирному лицу. Тот что-то мрачно пробурчал, покачал
головой и сказал несколько слов женщине - снова на незнакомом Эвелин
языке.
Служанка вышла и сразу вернулась, в руках у нее был какой-то предмет.
Она передала его Нурахмад-хану, который поднес его к лицу Эвелин. Предмет
имел форму колбасы, он был из кожи, набитой внутри опилками.
Нурахмад-хан пояснил:
- Придется побыть с этим часа четыре. Это снимет напряжение, сейчас
там слишком жестко...
Сказав это, он вновь подошел к Эвелин сзади. Человек в каракулевой
шапке своими пальцами осторожно расширил ее маленький анус, а Нурахмад-хан
втиснул туда кожаную колбасу и несколькими толчками загнал ее вглубь почти
полностью, оставив торчащим лишь самый конец. После этого удалился, а
державшая Эвелин женщина отпустила ее.
Только сейчас Эвелин поняла, что произошло. Абулшер просто-напросто
продал ее этим людям. Она вспомнила упоминание чайханщика о живом товаре.
Конечно, Абулшер получил с них не меньше того, что отняли джелилы.
Что ж, когда-нибудь он расплатится за все...
Эвелин ощутила слабость в ногах. Втиснутый в нее предмет мешал
ходьбе, теперь ей больше всего хотелось добраться до кровати и лечь.
Очутившись в выделенной ей комнате, Эвелин легла лицом вниз и постаралась
как можно скорее забыться. Уже засыпая, она почувствовала, как женские
руки заботливо укрывают ее чистой простыней...
Окно в комнате было закрыто ставнями, но луч солнца проник сквозь
щели и разбудил Эвелин. Она открыла глаза. Вспомнила вчерашний вечер и с
облегчением почувствовала, что тяготившего ее кожаного предмета в ней уже
нет. Наверное, его убрала служанка. Осталось, правда, ощущение, как будто
внутри был воздух...
Вошла женщина, она принесла еду: овечий сыр, горячие лепешки,
несколько кистей винограда и пиалу чая. Эвелин с аппетитом позавтракала и
выпила чай, который ей показался необычно густым и очень терпким. Она
спросила об этом у служанки, та ответила:
- Так надо. Это придаст тебе силы. Пей еще.
В чай было что-то добавлено, когда Эвелин выпила его, ей захотелось
еще. Женщина сходила за чайником и налила ей. Напиток быстро вызвал
радостное возбуждение, все грустные мысли отлетели, окружающие предметы
сделались контрастно-выпуклыми, их окраска приобрела живые и яркие
оттенки.
Вскоре прибыли Нурахмад-хан с афганцем. Первый сказал Эвелин, что
сейчас ее поведут на главный базар. Эвелин хотела спросить, что ей надеть,
но служанка уже успела накинуть на нее, прямо на голое тело, длинный
бурнус с капюшоном. Капюшон почти полностью скрыл ее лицо, но все же
Эвелин ухитрилась рассмотреть дорогу.
Они быстро дошли до площади, пересекли ее и оказались на главном
базаре. Здесь были свои улицы и переулки, образованные рядами торговцев и
ремесленников. Стоял невообразимый шум, торговцы зазывали к себе и
расхваливали товары. Сперва Эвелин и ее спутники прошли через мясные ряды,
где подвешенные на крюках бараньи туши чередовались со связками живых кур.
Потом начались горы арбузов и дынь, за ними шли прилавки с изюмом,
курагой, финиками и орехами. Далее надо было пройти через место, занятое
уличными портными. Наконец они вышли в ту часть базара, где устраивались
различные представления. Эвелин рассмотрела павильон, где, судя по
вывеске, выступали индийские факиры. За ними находилась арена китайского
цирка, а дальше тянулась вереница маленьких дощатых сараев и просто будок,
все они были ярко размалеваны.
Нурахмад-хан остановился около одного из таких сараев и отпер его.
Они вошли внутрь. Помещение было перегорожено матерчатой занавеской, за
ней стоял турецкий диван с несколькими подушками. Мужчины сняли с Эвелин
бурнус, подали ей увесистую банку и сказали, что в ней - мазь, которой она
должна натереть себе грудь, под мышками и в паху. Когда она сделала это,
они уложили ее на диван и связали лодыжки ног, а руки подняли за голову и
замотали концами шнуров, пришитых к изголовью дивана. В это время в сарай
вошел молодой индус, который что-то спросил у Нурахмад-хана. Тот ответил,
индус вышел и сразу же за стенкой раздался его зычный голос:
- Только здесь! Белая, как снег женщина! Никем, кроме мужа, не
тронутая! Всего за четыре монеты! Только у нас! Белая и чистая, как снег
женщина!
В помещении было душно, пахло притираниями. Эвелин чувствовала
странное возбуждение. Оно неуклонно нарастало в ней...
Острый аромат, исходивший от ее тела, щекотал ноздри и приятно кружил
голову. Нурахмад-хан и афганец сидели на корточках возле дивана и
вполголоса переговаривались. Эвелин спросила, что ей делать, но они ничего
не ответили.
Она закрыла глаза и постаралась задремать, но мешало жужжанье
летавших вокруг нее мух. Чтобы отогнать их, она несколько раз дернулась
всем телом.
Заметив это, Нурахмад-хан встал и взмахами рук прогнал назойливых
мух. Эвелин стало забавлять его отношение к ней. Он больше не прикасался к
ее телу. По-видимому, она недешево обошлась ему, теперь он дорожил ею. Она
вздохнула, вновь закрыла глаза и на этот раз погрузилась в дремоту.
Из сонного состояния ее вывели громкие крики зазывалы-индуса:
- Нет, еще мало!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
на спину, задрав вверх разведенные ноги с согнутыми коленями.
Мужчина в каракулевой шапке пригнулся, его руки раздвинули складки
интимных губ Эвелин и приоткрыли вход в устье. Он ввел туда два сложенных
пальца и, погрузив полностью, с силой повернул - сначала в одну, потом в
другую сторону. Он действовал так, словно исследовал не живой и нежный
орган, а некий неодушевленный предмет с узкой и влажной щелью.
Под давлением просунутых пальцев мышцы расслабились, стенки влагалища
сделались податливыми и эластичными. Вскинутые бедра Эвелин непроизвольно
задрожали.
Афганец быстро убрал свою руку, сомкнул ее ноги, спрятав
исследованное место, осмотром которого он, казалось, остался доволен.
Теперь, видимо, наступила очередь Нурахмад-хана. Он приказал Эвелин
повернуться, встать на четвереньки и как можно выше приподнять таз. Она
повиновалась, ее большие белые ягодицы оказались перед его склоненной
головой. Он раздвинул бархатистые полушария и подобрался к потаенному
отверстию заднего прохода. Его указательный палец сделал несколько кругов,
массируя это место, потом вдруг вклинился туда, словно большой винт.
От неожиданности Эвелин дернулась так, что ее зад с силой шлепнул
Нурахмад-хана по жирному лицу. Тот что-то мрачно пробурчал, покачал
головой и сказал несколько слов женщине - снова на незнакомом Эвелин
языке.
Служанка вышла и сразу вернулась, в руках у нее был какой-то предмет.
Она передала его Нурахмад-хану, который поднес его к лицу Эвелин. Предмет
имел форму колбасы, он был из кожи, набитой внутри опилками.
Нурахмад-хан пояснил:
- Придется побыть с этим часа четыре. Это снимет напряжение, сейчас
там слишком жестко...
Сказав это, он вновь подошел к Эвелин сзади. Человек в каракулевой
шапке своими пальцами осторожно расширил ее маленький анус, а Нурахмад-хан
втиснул туда кожаную колбасу и несколькими толчками загнал ее вглубь почти
полностью, оставив торчащим лишь самый конец. После этого удалился, а
державшая Эвелин женщина отпустила ее.
Только сейчас Эвелин поняла, что произошло. Абулшер просто-напросто
продал ее этим людям. Она вспомнила упоминание чайханщика о живом товаре.
Конечно, Абулшер получил с них не меньше того, что отняли джелилы.
Что ж, когда-нибудь он расплатится за все...
Эвелин ощутила слабость в ногах. Втиснутый в нее предмет мешал
ходьбе, теперь ей больше всего хотелось добраться до кровати и лечь.
Очутившись в выделенной ей комнате, Эвелин легла лицом вниз и постаралась
как можно скорее забыться. Уже засыпая, она почувствовала, как женские
руки заботливо укрывают ее чистой простыней...
Окно в комнате было закрыто ставнями, но луч солнца проник сквозь
щели и разбудил Эвелин. Она открыла глаза. Вспомнила вчерашний вечер и с
облегчением почувствовала, что тяготившего ее кожаного предмета в ней уже
нет. Наверное, его убрала служанка. Осталось, правда, ощущение, как будто
внутри был воздух...
Вошла женщина, она принесла еду: овечий сыр, горячие лепешки,
несколько кистей винограда и пиалу чая. Эвелин с аппетитом позавтракала и
выпила чай, который ей показался необычно густым и очень терпким. Она
спросила об этом у служанки, та ответила:
- Так надо. Это придаст тебе силы. Пей еще.
В чай было что-то добавлено, когда Эвелин выпила его, ей захотелось
еще. Женщина сходила за чайником и налила ей. Напиток быстро вызвал
радостное возбуждение, все грустные мысли отлетели, окружающие предметы
сделались контрастно-выпуклыми, их окраска приобрела живые и яркие
оттенки.
Вскоре прибыли Нурахмад-хан с афганцем. Первый сказал Эвелин, что
сейчас ее поведут на главный базар. Эвелин хотела спросить, что ей надеть,
но служанка уже успела накинуть на нее, прямо на голое тело, длинный
бурнус с капюшоном. Капюшон почти полностью скрыл ее лицо, но все же
Эвелин ухитрилась рассмотреть дорогу.
Они быстро дошли до площади, пересекли ее и оказались на главном
базаре. Здесь были свои улицы и переулки, образованные рядами торговцев и
ремесленников. Стоял невообразимый шум, торговцы зазывали к себе и
расхваливали товары. Сперва Эвелин и ее спутники прошли через мясные ряды,
где подвешенные на крюках бараньи туши чередовались со связками живых кур.
Потом начались горы арбузов и дынь, за ними шли прилавки с изюмом,
курагой, финиками и орехами. Далее надо было пройти через место, занятое
уличными портными. Наконец они вышли в ту часть базара, где устраивались
различные представления. Эвелин рассмотрела павильон, где, судя по
вывеске, выступали индийские факиры. За ними находилась арена китайского
цирка, а дальше тянулась вереница маленьких дощатых сараев и просто будок,
все они были ярко размалеваны.
Нурахмад-хан остановился около одного из таких сараев и отпер его.
Они вошли внутрь. Помещение было перегорожено матерчатой занавеской, за
ней стоял турецкий диван с несколькими подушками. Мужчины сняли с Эвелин
бурнус, подали ей увесистую банку и сказали, что в ней - мазь, которой она
должна натереть себе грудь, под мышками и в паху. Когда она сделала это,
они уложили ее на диван и связали лодыжки ног, а руки подняли за голову и
замотали концами шнуров, пришитых к изголовью дивана. В это время в сарай
вошел молодой индус, который что-то спросил у Нурахмад-хана. Тот ответил,
индус вышел и сразу же за стенкой раздался его зычный голос:
- Только здесь! Белая, как снег женщина! Никем, кроме мужа, не
тронутая! Всего за четыре монеты! Только у нас! Белая и чистая, как снег
женщина!
В помещении было душно, пахло притираниями. Эвелин чувствовала
странное возбуждение. Оно неуклонно нарастало в ней...
Острый аромат, исходивший от ее тела, щекотал ноздри и приятно кружил
голову. Нурахмад-хан и афганец сидели на корточках возле дивана и
вполголоса переговаривались. Эвелин спросила, что ей делать, но они ничего
не ответили.
Она закрыла глаза и постаралась задремать, но мешало жужжанье
летавших вокруг нее мух. Чтобы отогнать их, она несколько раз дернулась
всем телом.
Заметив это, Нурахмад-хан встал и взмахами рук прогнал назойливых
мух. Эвелин стало забавлять его отношение к ней. Он больше не прикасался к
ее телу. По-видимому, она недешево обошлась ему, теперь он дорожил ею. Она
вздохнула, вновь закрыла глаза и на этот раз погрузилась в дремоту.
Из сонного состояния ее вывели громкие крики зазывалы-индуса:
- Нет, еще мало!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37