.. ты знаешь наши дела... наверх не
пожалуешься, мол, это они требовали. По бумагам мы с тобой под статью
пойдем... в особо крупных размерах... валютные махинации...
злоупотребление служебным положением... весь букет.
- Но нас обязывали... из Москвы.
- Дурак! - Пашка играл подтяжкой пристежного ремня, - ты еще вспомни,
как тебя инструктировал полгода назад этот управделами, скажешь на суде:
это Герман Сергеевич мне велел! Так? Тебя зачем здесь держат? Чтоб у
верхних голова не болела... засбоил, дал проскачку... на вылет, сберкассой
командовать... это в лучшем случае...
- Что же делать? - Холин повернул ключ зажигания, заурчал движок.
- Не знаю. - Цулко смотрел на лужи сквозь лобовое стекло. - Одна
надежда, что он не рубит в этой банковской трихомудии, хотя вряд ли, тот
еще гвоздь. Попроси Мадзони, может, он заткнет наши дыры краткосрочными
вливаниями?
Холин положил руки на руль:
- Так просто Мадзони не поможет... потребует встречной услуги.
- Господи, - хмыкнул Пашка, - вспомнила баба, як дивкой була.
Соглашайся на все... нам бы этого козла, - кивнул на отель, - скорее домой
возвернуть, а потом с Мадзони сговоримся, или пошлем... на хер.
- Может, твое ведомство поможет? - неуверенно поинтересовался Холин.
- Ты сюда ведомство не впутывай, - отрубил Пашка и, поздно
спохватившись, прогундел, - да и какое такое ведомство?
- Ну ладно... ладно... - Холин отпустил ручной тормоз, машина плавно
покатила.
Ребров не часто заезжал к матери и корил себя за черствость, понимая,
что пустые укоры не облегчают участи единственного в этой жизни
безоговорочно любимого человека.
Снова Ребров вышагивал по коммунальному коридору: у обшарпанных стен
громоздились цинковые баки, стиральные доски, велосипеды-развалюхи, и еще
невесть какая рухлядь. Каждый раз добираясь до двери материнской комнаты,
Ребров втягивал голову в плечи, допуская, что прикрепленный к стене может
пять, а может двадцать пять лет тому назад велосипед рухнет на темя,
сбивая при падении тазы, санки, швабры и веники.
Открыл дверь, положил гвоздики на стол, подошел, поцеловал мать,
болезнь отступила, и стало видно, что перед ним еще бесспорно красивая
женщина, не молодая, но и далеко не старуха.
Вышел на кухню, вернулся с чистой водой в вазе, обрезал по косой
ножницами цветочные стебли, расставил в вазе цветы.
Мать, не отрываясь, следила за сыном. Ребров вынул из сумки продукты,
положил в холодильник, сказал:
- Грязный... надо вымыть... если б с Иркой не разругался, ее бы
попросил.
- Мириться не думаешь? - с опаской уточнила мать.
- Ни за что! - Ребров сел на край кровати.
- Решил, значит решил, не вмешиваюсь, - мать вздохнула.
- По глазам вижу хочешь что-то сказать, а боишься, - ввернул Ребров.
- Боюсь, - созналась мать.
- Тогда молчи, тем более, что я предполагаю приблизительно: какие вы
все мужики... не цените... бросаете любящих вас... так?
- Вроде того, - улыбнулась мать.
- Вот видишь, сказала бы... слово за слово глядишь скандал... а так,
я вроде сам болею, сам себе горькую микстуру прописываю... а ты только
наблюдаешь, и вроде не причем, и мне орать не на кого.
Мать снова улыбнулась:
- Я тоже по глазам вижу - хочешь спросить. Что?
- Хочу... - Ребров подошел к окну, приоткрыл форточку пошире. -
Можно? - Мать кивнула, поглубже нырнула под одеяло.
- В прошлый раз, ма, ты говорила... странные вещи... вроде, что... ты
хоть помнишь... даже всплакнула...
- Я? - мать подтянула одеяло до глаз, опасаясь тока прохладного
воздуха из форточки. - Не помню ничего... странные вещи?.. Удивительно...
- вдруг глаза ее озарились догадкой. - Я тут пила лекарство... доктор
выписал... очень сильное... доктор предупредил, у лекарства побочное
действие, вплоть до галлюцинаций...
- Боже мой! Не помнишь, что говорила в прошлый раз?
Мать съежилась от напряжения:
- Не помню, ничего существенного... видно температура и это средство,
- тронула коробочку на стуле... - все вместе наложилось и... - бессильно
махнула.
- Но ты сказала... сказала, что... - продолжил Ребров.
Мать прервала:
- Скорее всего из-за лекарства... ослабленный организм... доктор
уверял, все пройдет бесследно... мне уже лучше, много лучше...
Ребров не стал продолжать: у каждого есть причины для молчания.
Протер пыль влажной тряпкой, разогрел матери ужин, покормил и собрался
уходить.
- Когда заглянешь? - мать приподнялась на подушке.
- Позвоню. - Ребров замер у двери.
- Лидия Михайловна, - мать кивнула на стену, отделяющую каморку
одинокой, как перст, соседки, - обижается, сказала, ты ей деньги даешь, а
она от смущения не может отказаться.
- Вот еще... мало даю... она не обязана, - понизил голос, - за свои
сто пятьдесят порхать у твоей кровати. Это мне ты - мать, а ей, хоть и
славная женщина, но всего лишь соседка. Ты ее припугни, не будет брать
денег - я обижусь. Уж я-то по обидчивости чемпион.
Подошел к матери, поцеловал, тихо выскользнул из комнаты и, озираясь,
чтоб не налететь на Лидию Михайловну и не задеть рухлядь на стенах,
выбрался на площадку к лифту, неслышно притворил дверь в табличках,
утонувшую в косяке, утыканном разноцветными кнопками звонков.
Холин довез Пашку до дому и с улицы позвонил в итальянский "Банко ди
Бари" сеньору Мадзони. Мадзони проурчал в трубку:
- Иф ю вонт... [Если вы хотите]
Холин расценил эти слова, как приглашение заехать.
Мадзони принял Холина в офисе, обставленном неструганной мебелью,
многочисленными креслами с никелированными частями и огромным низким
столом для совещаний, с поверхностью, напоминающей полированный агат.
- Бон джорно! - Мадзони пошел навстречу, раскинув руки, сели, Мадзони
вынул минеральную, зная, что Холин за рулем, раскрыл коробку киви в
шоколаде, сказал на достаточно приличном русском:
- Слушаю.
Холин выпил воды, погладил никелированный подлокотник, собрался с
духом:
- Из Москвы приехал один человек... - издалека начал Холин.
- Я знаю, - улыбаясь, прервал Мадзони и принялся сыпать извинениями.
- Отделению моего банка... здесь в Цюрихе предстоит проверка...
похоже... - вздохнул, - глубокая проверка.
Мадзони сцепил пальцы, оперся о колено, поворачиваясь в такт словам
Холина.
- Нам понадобятся деньги... перекрутиться на время проверки... как
только человек из Москвы уедет, мы тут же переведем эти деньги обратно.
- Это сотни тысяч? - уточнил Мадзони.
- Нет.
- Миллионы?
- Нет! - Холин выдохнул. - Сотни миллионов.
- Франков? - надежда в голосе Мадзони угасла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
пожалуешься, мол, это они требовали. По бумагам мы с тобой под статью
пойдем... в особо крупных размерах... валютные махинации...
злоупотребление служебным положением... весь букет.
- Но нас обязывали... из Москвы.
- Дурак! - Пашка играл подтяжкой пристежного ремня, - ты еще вспомни,
как тебя инструктировал полгода назад этот управделами, скажешь на суде:
это Герман Сергеевич мне велел! Так? Тебя зачем здесь держат? Чтоб у
верхних голова не болела... засбоил, дал проскачку... на вылет, сберкассой
командовать... это в лучшем случае...
- Что же делать? - Холин повернул ключ зажигания, заурчал движок.
- Не знаю. - Цулко смотрел на лужи сквозь лобовое стекло. - Одна
надежда, что он не рубит в этой банковской трихомудии, хотя вряд ли, тот
еще гвоздь. Попроси Мадзони, может, он заткнет наши дыры краткосрочными
вливаниями?
Холин положил руки на руль:
- Так просто Мадзони не поможет... потребует встречной услуги.
- Господи, - хмыкнул Пашка, - вспомнила баба, як дивкой була.
Соглашайся на все... нам бы этого козла, - кивнул на отель, - скорее домой
возвернуть, а потом с Мадзони сговоримся, или пошлем... на хер.
- Может, твое ведомство поможет? - неуверенно поинтересовался Холин.
- Ты сюда ведомство не впутывай, - отрубил Пашка и, поздно
спохватившись, прогундел, - да и какое такое ведомство?
- Ну ладно... ладно... - Холин отпустил ручной тормоз, машина плавно
покатила.
Ребров не часто заезжал к матери и корил себя за черствость, понимая,
что пустые укоры не облегчают участи единственного в этой жизни
безоговорочно любимого человека.
Снова Ребров вышагивал по коммунальному коридору: у обшарпанных стен
громоздились цинковые баки, стиральные доски, велосипеды-развалюхи, и еще
невесть какая рухлядь. Каждый раз добираясь до двери материнской комнаты,
Ребров втягивал голову в плечи, допуская, что прикрепленный к стене может
пять, а может двадцать пять лет тому назад велосипед рухнет на темя,
сбивая при падении тазы, санки, швабры и веники.
Открыл дверь, положил гвоздики на стол, подошел, поцеловал мать,
болезнь отступила, и стало видно, что перед ним еще бесспорно красивая
женщина, не молодая, но и далеко не старуха.
Вышел на кухню, вернулся с чистой водой в вазе, обрезал по косой
ножницами цветочные стебли, расставил в вазе цветы.
Мать, не отрываясь, следила за сыном. Ребров вынул из сумки продукты,
положил в холодильник, сказал:
- Грязный... надо вымыть... если б с Иркой не разругался, ее бы
попросил.
- Мириться не думаешь? - с опаской уточнила мать.
- Ни за что! - Ребров сел на край кровати.
- Решил, значит решил, не вмешиваюсь, - мать вздохнула.
- По глазам вижу хочешь что-то сказать, а боишься, - ввернул Ребров.
- Боюсь, - созналась мать.
- Тогда молчи, тем более, что я предполагаю приблизительно: какие вы
все мужики... не цените... бросаете любящих вас... так?
- Вроде того, - улыбнулась мать.
- Вот видишь, сказала бы... слово за слово глядишь скандал... а так,
я вроде сам болею, сам себе горькую микстуру прописываю... а ты только
наблюдаешь, и вроде не причем, и мне орать не на кого.
Мать снова улыбнулась:
- Я тоже по глазам вижу - хочешь спросить. Что?
- Хочу... - Ребров подошел к окну, приоткрыл форточку пошире. -
Можно? - Мать кивнула, поглубже нырнула под одеяло.
- В прошлый раз, ма, ты говорила... странные вещи... вроде, что... ты
хоть помнишь... даже всплакнула...
- Я? - мать подтянула одеяло до глаз, опасаясь тока прохладного
воздуха из форточки. - Не помню ничего... странные вещи?.. Удивительно...
- вдруг глаза ее озарились догадкой. - Я тут пила лекарство... доктор
выписал... очень сильное... доктор предупредил, у лекарства побочное
действие, вплоть до галлюцинаций...
- Боже мой! Не помнишь, что говорила в прошлый раз?
Мать съежилась от напряжения:
- Не помню, ничего существенного... видно температура и это средство,
- тронула коробочку на стуле... - все вместе наложилось и... - бессильно
махнула.
- Но ты сказала... сказала, что... - продолжил Ребров.
Мать прервала:
- Скорее всего из-за лекарства... ослабленный организм... доктор
уверял, все пройдет бесследно... мне уже лучше, много лучше...
Ребров не стал продолжать: у каждого есть причины для молчания.
Протер пыль влажной тряпкой, разогрел матери ужин, покормил и собрался
уходить.
- Когда заглянешь? - мать приподнялась на подушке.
- Позвоню. - Ребров замер у двери.
- Лидия Михайловна, - мать кивнула на стену, отделяющую каморку
одинокой, как перст, соседки, - обижается, сказала, ты ей деньги даешь, а
она от смущения не может отказаться.
- Вот еще... мало даю... она не обязана, - понизил голос, - за свои
сто пятьдесят порхать у твоей кровати. Это мне ты - мать, а ей, хоть и
славная женщина, но всего лишь соседка. Ты ее припугни, не будет брать
денег - я обижусь. Уж я-то по обидчивости чемпион.
Подошел к матери, поцеловал, тихо выскользнул из комнаты и, озираясь,
чтоб не налететь на Лидию Михайловну и не задеть рухлядь на стенах,
выбрался на площадку к лифту, неслышно притворил дверь в табличках,
утонувшую в косяке, утыканном разноцветными кнопками звонков.
Холин довез Пашку до дому и с улицы позвонил в итальянский "Банко ди
Бари" сеньору Мадзони. Мадзони проурчал в трубку:
- Иф ю вонт... [Если вы хотите]
Холин расценил эти слова, как приглашение заехать.
Мадзони принял Холина в офисе, обставленном неструганной мебелью,
многочисленными креслами с никелированными частями и огромным низким
столом для совещаний, с поверхностью, напоминающей полированный агат.
- Бон джорно! - Мадзони пошел навстречу, раскинув руки, сели, Мадзони
вынул минеральную, зная, что Холин за рулем, раскрыл коробку киви в
шоколаде, сказал на достаточно приличном русском:
- Слушаю.
Холин выпил воды, погладил никелированный подлокотник, собрался с
духом:
- Из Москвы приехал один человек... - издалека начал Холин.
- Я знаю, - улыбаясь, прервал Мадзони и принялся сыпать извинениями.
- Отделению моего банка... здесь в Цюрихе предстоит проверка...
похоже... - вздохнул, - глубокая проверка.
Мадзони сцепил пальцы, оперся о колено, поворачиваясь в такт словам
Холина.
- Нам понадобятся деньги... перекрутиться на время проверки... как
только человек из Москвы уедет, мы тут же переведем эти деньги обратно.
- Это сотни тысяч? - уточнил Мадзони.
- Нет.
- Миллионы?
- Нет! - Холин выдохнул. - Сотни миллионов.
- Франков? - надежда в голосе Мадзони угасла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42