Я проезжал мимо кричащих и на поверку лживых световых реклам, мимо неряшливых, в неоновом свете похожих на дворцы, закусочных, мимо ярких, как цирки, круглых ресторанов для автомобилистов, с бойкими, зоркими официантами, блестящими стойками и душными грязными кухнями, в которых вполне могла бы отравиться даже жаба. Большие грузовики с прицепами с грохотом ехали через Сепульведу из Уилмингтона и Сан-Педро, они сворачивали к Ридж-Рауту и отъезжали от светофоров на первой скорости, рыча, как львы в зоопарке.
За Энсино сквозь густые деревья лишь изредка сверкали с холмов огоньки.
Дома кинозвезд. Подумаешь, кинозвезды. Ветераны тысячи постелей. Оставь, Марлоу, сегодня ты недобрый.
Стало попрохладнее. Шоссе сузилось. Машин теперь было так мало, что свет фар резал глаза. Дорога пошла на подъем между известняковыми утесами, на вершине холма небрежно плясал беспрепятственно долетающий с океана ветер.
Неподалеку от Таузанд-Окс я пообедал в ресторане. Скверно, зато быстро, ешь и убирайся, дел невпроворот. Мы не можем дожидаться, мистер, пока вы допьете вторую чашку кофе. Вы занимаете место, приносящее доход. Видите людей за веревкой? Они хотят поесть. По крайней мере, они так считают. Бог знает, почему им хочется поесть именно здесь. Лучше бы дома поели консервов. Им просто не сидится на месте. Как и тебе. Им просто необходимо сесть в машину и куда-то ехать. Они просто находка для вымогателей, завладевших этими ресторанами. Ну вот, опять. Недобрый ты сегодня, Марлоу.
Расплатившись, я пошел в бар запить коньяком эту нью-йоркскую вырезку.
Кстати, почему нью-йоркскую? Металлорежущий инструмент изготавливают в Детройте. Из бара я вышел на ночной воздух, которым пока что никто не научился торговать. Но многие, возможно, пытались. Подбирались к нему.
Доехав до Окснердской развилки, я поехал вдоль океана обратно. Большие, усеянные оранжевыми лампочками восьми-и шестнадцатиколесные грузовики неслись на север. Справа громадный, мощный Тихий океан устало, Словно плетущаяся домой уборщица, бился о берег. Ни луны, ни суматохи, лишь еле слышный шум прибоя. Никаких запахов. Даже резкого природного запаха водорослей. Калифорнийский океан. Калифорния, штат универмагов. Полно всего, но ничего хорошего. Ну вот, опять. Недобрый ты сегодня, Марлоу.
Ну и ладно. А с какой стати мне быть добрым? Сижу себе в своем кабинете, играю дохлой мухой, внезапно является эта безвкусно одетая штучка из Манхеттена, штат Канзас, и всучивает мне потрепанные двадцать долларов, чтобы я отыскал ее брата. Похоже, он мелкий жучок, но ей хочется найти его. И, сунув это состояние в нагрудный карман, я тащусь в Бэй-Сити, а поиски оказываются настолько занудными, что я едва не сплю на ходу. Мне встречаются славные люди с пешнями в затылке и без оных. Я возвращаюсь и не запираю дверь. Потом является она, забирает двадцатку, целует меня и возвращает деньги обратно, поскольку я не выполнил дневной работы.
Затем я еду повидать доктора Хэмблтона – ушедшего (и как!) на покой оптометриста из Эль Сентро, где опять сталкиваюсь с новым способом носить нашейные украшения. Но в полицию не сообщаю. Просто обыскиваю парик клиента, а потом ломаю комедию. С какой стати? Ради кого я гублю себя на сей раз? Ради блондинки с чувственным взглядом и слишком большим количеством дверных ключей? Ради девицы из Манхеттена, штат Канзас? Не знаю. Знаю только одно – здесь что-то не так, и старое, надоевшее, но всегда надежное предчувствие подсказывает мне, что если игра пойдет теми картами, которые сданы, в проигрыше останется не тот, кому следует. Мое ли это дело? Ну а что следует считать моим делом? Разве я знаю? И когда-нибудь знал? Давай не будем в это вдаваться. Ты недобрый сегодня, Марлоу. Может, я никогда не был добрым и никогда не буду им. Может, мы все становимся недобрыми в этом холодном тусклом мире, где всегда происходит не то, что нужно.
Малибу. Здесь тоже кинозвезды. Тоже розовые и голубые ванные. Тоже «шанель» номер пять. Тоже стеганые матрацы. Тоже взбитые волосы, темные очки, позы, псевдоизысканные голоса и мораль портовых шлюх. Постой, постой. В кино работает немало славных людей. Ты занял неверную позицию, Марлоу. Ты сегодня недобрый.
Прежде чем въехать в Лос-Анджелес, я его унюхал. Город пах несвежестью, затхлостью, как слишком долго закрытая гостиная. Но разноцветные огни заставляли забыть о запахе. Они были прекрасны. Тому, кто изобрел неоновое освещение, нужно воздвигнуть памятник. Из чистого мрамора, высотой в пятнадцатиэтажный дом. Этот человек поистине сделал нечто из ничего.
Я пошел в кино, и надо же – в фильме снималась Мэвис Уэлд. Фильм оказался помпезным, из тех, где все слишком много улыбаются, слишком много болтают и сознают это. Женщины беспрестанно поднимались по изогнутым лестницам, чтобы переодеться. Мужчины беспрестанно доставали из дорогих портсигаров сигареты с монограммой и давали друг другу прикурить от дорогих зажигалок. А слуга раздался в плечах от одного только ношения подносов со стаканами к плавательному бассейну, размером с озеро Гурон, но значительно почище.
Главную мужскую роль исполнял смазливый бездарный тип, пышущий зачастую далеко не свежим обаянием. Главную женскую – раздражительная брюнетка с презрительным взглядом. В нескольких неудачных крупных планах она из кожи лезла, стараясь выглядеть моложе своих сорока пяти лет. Мэвис Уэлд была занята на второй роли и снималась в одежде. Играла неплохо, правда, могла бы сыграть и раз в десять лучше. Но играй она лучше, половину ее сцен вырезали бы, чтобы выручить исполнительницу главной роли. Это было такое искусное хождение по канату, какого я, пожалуй, еще не видел. Что ж, теперь ей придется ходить уже не по канату. По рояльной струне. Натянутой очень высоко. И страховочной сетки внизу не будет.
Глава 14
Мне требовалось вернуться в контору. Заказному письму с оранжевой квитанцией уже пора было прийти. В окнах здания кое-где еще горел свет. По ночам работают не только детективы. Лифтер хрипло буркнул приветствие и отвез меня наверх. В коридоре из открытых дверей падал свет, уборщицы все еще убирали мусор, накопившийся за впустую потраченные часы. Я свернул за угол, оставив позади жалобное гудение пылесоса, вошел в свой темный кабинет и открыл окна. Сев за стол, я ничего не делал, даже не думал.
Заказного письма пока не было. Казалось, все шумы в здании, кроме гудения пылесоса, выплывают на улицы и теряются среди вертящихся колес бесчисленных машин. Потом где-то в коридоре какой-то мужчина стал виртуозно, мелодично насвистывать «Лили Марлен». Я знал, кто это. Ночной сторож, он проверял, все ли двери заперты. Я включил настольную лампу, и он прошел, не трогая моей двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
За Энсино сквозь густые деревья лишь изредка сверкали с холмов огоньки.
Дома кинозвезд. Подумаешь, кинозвезды. Ветераны тысячи постелей. Оставь, Марлоу, сегодня ты недобрый.
Стало попрохладнее. Шоссе сузилось. Машин теперь было так мало, что свет фар резал глаза. Дорога пошла на подъем между известняковыми утесами, на вершине холма небрежно плясал беспрепятственно долетающий с океана ветер.
Неподалеку от Таузанд-Окс я пообедал в ресторане. Скверно, зато быстро, ешь и убирайся, дел невпроворот. Мы не можем дожидаться, мистер, пока вы допьете вторую чашку кофе. Вы занимаете место, приносящее доход. Видите людей за веревкой? Они хотят поесть. По крайней мере, они так считают. Бог знает, почему им хочется поесть именно здесь. Лучше бы дома поели консервов. Им просто не сидится на месте. Как и тебе. Им просто необходимо сесть в машину и куда-то ехать. Они просто находка для вымогателей, завладевших этими ресторанами. Ну вот, опять. Недобрый ты сегодня, Марлоу.
Расплатившись, я пошел в бар запить коньяком эту нью-йоркскую вырезку.
Кстати, почему нью-йоркскую? Металлорежущий инструмент изготавливают в Детройте. Из бара я вышел на ночной воздух, которым пока что никто не научился торговать. Но многие, возможно, пытались. Подбирались к нему.
Доехав до Окснердской развилки, я поехал вдоль океана обратно. Большие, усеянные оранжевыми лампочками восьми-и шестнадцатиколесные грузовики неслись на север. Справа громадный, мощный Тихий океан устало, Словно плетущаяся домой уборщица, бился о берег. Ни луны, ни суматохи, лишь еле слышный шум прибоя. Никаких запахов. Даже резкого природного запаха водорослей. Калифорнийский океан. Калифорния, штат универмагов. Полно всего, но ничего хорошего. Ну вот, опять. Недобрый ты сегодня, Марлоу.
Ну и ладно. А с какой стати мне быть добрым? Сижу себе в своем кабинете, играю дохлой мухой, внезапно является эта безвкусно одетая штучка из Манхеттена, штат Канзас, и всучивает мне потрепанные двадцать долларов, чтобы я отыскал ее брата. Похоже, он мелкий жучок, но ей хочется найти его. И, сунув это состояние в нагрудный карман, я тащусь в Бэй-Сити, а поиски оказываются настолько занудными, что я едва не сплю на ходу. Мне встречаются славные люди с пешнями в затылке и без оных. Я возвращаюсь и не запираю дверь. Потом является она, забирает двадцатку, целует меня и возвращает деньги обратно, поскольку я не выполнил дневной работы.
Затем я еду повидать доктора Хэмблтона – ушедшего (и как!) на покой оптометриста из Эль Сентро, где опять сталкиваюсь с новым способом носить нашейные украшения. Но в полицию не сообщаю. Просто обыскиваю парик клиента, а потом ломаю комедию. С какой стати? Ради кого я гублю себя на сей раз? Ради блондинки с чувственным взглядом и слишком большим количеством дверных ключей? Ради девицы из Манхеттена, штат Канзас? Не знаю. Знаю только одно – здесь что-то не так, и старое, надоевшее, но всегда надежное предчувствие подсказывает мне, что если игра пойдет теми картами, которые сданы, в проигрыше останется не тот, кому следует. Мое ли это дело? Ну а что следует считать моим делом? Разве я знаю? И когда-нибудь знал? Давай не будем в это вдаваться. Ты недобрый сегодня, Марлоу. Может, я никогда не был добрым и никогда не буду им. Может, мы все становимся недобрыми в этом холодном тусклом мире, где всегда происходит не то, что нужно.
Малибу. Здесь тоже кинозвезды. Тоже розовые и голубые ванные. Тоже «шанель» номер пять. Тоже стеганые матрацы. Тоже взбитые волосы, темные очки, позы, псевдоизысканные голоса и мораль портовых шлюх. Постой, постой. В кино работает немало славных людей. Ты занял неверную позицию, Марлоу. Ты сегодня недобрый.
Прежде чем въехать в Лос-Анджелес, я его унюхал. Город пах несвежестью, затхлостью, как слишком долго закрытая гостиная. Но разноцветные огни заставляли забыть о запахе. Они были прекрасны. Тому, кто изобрел неоновое освещение, нужно воздвигнуть памятник. Из чистого мрамора, высотой в пятнадцатиэтажный дом. Этот человек поистине сделал нечто из ничего.
Я пошел в кино, и надо же – в фильме снималась Мэвис Уэлд. Фильм оказался помпезным, из тех, где все слишком много улыбаются, слишком много болтают и сознают это. Женщины беспрестанно поднимались по изогнутым лестницам, чтобы переодеться. Мужчины беспрестанно доставали из дорогих портсигаров сигареты с монограммой и давали друг другу прикурить от дорогих зажигалок. А слуга раздался в плечах от одного только ношения подносов со стаканами к плавательному бассейну, размером с озеро Гурон, но значительно почище.
Главную мужскую роль исполнял смазливый бездарный тип, пышущий зачастую далеко не свежим обаянием. Главную женскую – раздражительная брюнетка с презрительным взглядом. В нескольких неудачных крупных планах она из кожи лезла, стараясь выглядеть моложе своих сорока пяти лет. Мэвис Уэлд была занята на второй роли и снималась в одежде. Играла неплохо, правда, могла бы сыграть и раз в десять лучше. Но играй она лучше, половину ее сцен вырезали бы, чтобы выручить исполнительницу главной роли. Это было такое искусное хождение по канату, какого я, пожалуй, еще не видел. Что ж, теперь ей придется ходить уже не по канату. По рояльной струне. Натянутой очень высоко. И страховочной сетки внизу не будет.
Глава 14
Мне требовалось вернуться в контору. Заказному письму с оранжевой квитанцией уже пора было прийти. В окнах здания кое-где еще горел свет. По ночам работают не только детективы. Лифтер хрипло буркнул приветствие и отвез меня наверх. В коридоре из открытых дверей падал свет, уборщицы все еще убирали мусор, накопившийся за впустую потраченные часы. Я свернул за угол, оставив позади жалобное гудение пылесоса, вошел в свой темный кабинет и открыл окна. Сев за стол, я ничего не делал, даже не думал.
Заказного письма пока не было. Казалось, все шумы в здании, кроме гудения пылесоса, выплывают на улицы и теряются среди вертящихся колес бесчисленных машин. Потом где-то в коридоре какой-то мужчина стал виртуозно, мелодично насвистывать «Лили Марлен». Я знал, кто это. Ночной сторож, он проверял, все ли двери заперты. Я включил настольную лампу, и он прошел, не трогая моей двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61