Это задача для психиатра. Дальше. Если это не так, тогда он напивается просто потому, что любит пить или не может с собой справиться, а тайну выдумал себе в оправдание. Но писать и уж, во всяком случае, закончить книгу, он не может из-за пьянства. Итак, вывод: не может дописать, потому что сам оглушает себя выпивкой. А если наоборот?
– Нет, это – нет, – сказала она. – Роджер очень талантливый. Я совершенно уверена, что его лучшие книги еще впереди.
– Я же сказал, что рассуждаю, как дилетант. Вы как-то заметили, у меня в гостях, что он, может быть, разлюбил свою жену. А если и тут наоборот?
Она поглядела в сторону дома, потом повернулась к нему спиной. Я поглядел туда же. В дверях стоял Уэйд и смотрел на нас. Я увидел, как он зашел за стойку бара и стал доставать оттуда бутылку.
– Не останавливайте его, – быстро сказала она. – Никогда этого не делаю.
Никогда. Наверное, вы правы, м-р Марлоу. Делать нечего – он должен сам от этого избавиться.
Трубка остыла, я спрятал ее в карман.
– Раз уж мы так глубоко копаем – как насчет моего вопроса?
– Я люблю своего мужа, – просто сказала она. – Может быть, не так, как в молодости. Но люблю. Молодость бывает только раз. Человек, которого я тогда любила, умер. Погиб на войне. У него, как ни странно, были те же инициалы, что у вас. Теперь это не важно – правда, иногда мне кажется, что он не умер.
Тело так и не нашли. Но это часто случалось.
– Она пристально и испытующе взглянула на меня.
– Иногда – не часто, конечно, – в тихом баре, или в пустом вестибюле хорошей гостиницы, или на пароходной палубе, рано утром или очень поздно вечером, мне начинает казаться, будто он ждет меня где-то в тени, в уголке, и я сейчас его увижу. – Она помолчала, опустив глаза. – Это так глупо, мне даже стыдно. Мы очень любили друг друга – той безумной, непонятной, невероятной любовью, которая бывает раз в жизни.
Она умолкла, словно в забытьи, глядя на озеро. Я снова обернулся к дому. Уэйд стоял в дверях со стаканом в руке. Я перевел взгляд на Эйлин, Для нее я сейчас не существовал. Я встал и пошел к дому. Стакан в руке Уэйда был налит до краев. Глаза у него были нехорошие.
– Как продвигаются дела с моей женой, Марлоу? – Губы у него дернулись.
– Я за ней не ухаживаю, если вы об этом.
– Именно об этом. Вы тут вечером лезли к ней целоваться. Много про себя воображаете. Не выйдет, приятель. Нос не дорос.
Я хотел его обойти, но он загородил путь широким плечом.
– Не торопитесь, старина. Посидите еще. У нас в гостях так редко бывают сыщики.
– Скоро совсем не будет, – сказал я. Он запрокинул стакан и, отпив глоток, нагло ухмыльнулся.
– Рано вы начали, сопротивляемость у вас низкая, – заметил я. – Впрочем, что толку в словах.
– О'кей, дорогой воспитатель. Неужели не слыхали, что пьяницу воспитывать – гиблое дело? Пьяницы не перевоспитываются, друг мой. Они разлагаются. Местами это очень противно. – Он снова поднес стакан к губам и допил почти до дна. – А местами жутко. Но говоря изысканным языком нашего милейшего доктора Лоринга, этой паршивой сволочи с черным саквояжем, оставьте в покое мою жену, Марлоу. Конечно, вы на нее положили глаз. Все кладут. Хотите с ней переспать. Все хотят. Проникнуть в ее мечты, ощутить аромат ее воспоминаний. Может, и я хочу. Но проникнуть некуда, приятель. Там пусто, пусто, пусто. Останетесь один в темноте.
Он допил и перевернул стакан вверх дном.
– Вот так, Марлоу. Пусто. Ничего там нет. Уж я-то знаю.
Поставив стакан на край стойки, он зашагал к лестнице, стараясь держаться прямо. Опираясь на перила, поднялся на несколько ступенек, остановился и сверху посмотрел на меня с невеселой улыбкой.
– Простите за дешевый сарказм, Марлоу. Вы славный малый. Жаль, если с вами что-нибудь случится, – Что, например?
– Может, вы еще не слыхали о вечном волшебстве ее первой любви – о парне, который без вести пропал в Норвегии? Вы бы не хотели пропасть без вести, а, дружище? Вы мой личный родной сыщик. Вы нашли меня, когда я затерялся среди дикого величия Ущелья Сепульведа. – Он поводил ладонью по отполированным перилам. – От души было бы жаль, если бы и вы затерялись. Как это тип, который сражался в рядах британцев. Он так затерялся, что неизвестно, был ли он на самом деле. Может, она его просто выдумала для забавы?
– Откуда мне знать?
Он продолжал смотреть на меня, на переносице обрисовались глубокие морщины, рот горько скривился.
– Откуда нам всем знать? Может, она и сама не знает. Малыш устал. Малыш слишком долго играл в поломанные игрушки. Малыш хочет баиньки.
Он ушел наверх.
Вскоре появился Кэнди и начал прибираться в баре – ставил стаканы на поднос, проверял, что осталось в бутылках – не обращая на меня внимания. Во всяком случае, так мне казалось. Потом он сказал;
– Сеньор. Один хороший выпивка остался. Жалко его пропадать. – Он показал на бутылку.
– Вот ты и выпей.
– Gracias, Senor, no me gusta. Un vaso Cerveza, no mas. Стакан пива ? мой предел.
– Молодец.
– Хватит и одного алкаша в доме, – заметил он, не сводя с меня глаз. – Я говорю хорошо по-английски, нет?
– Конечно, замечательно.
– Но думаю по-испански. Иногда думаю про нож. Босс – парень что надо.
Ему помощь не требуется, hombre. Я за ним присматриваю, понял?
– Хоршо же ты присматриваешь, фраер.
– Hijo de la flauta, – процедил он сквозь зубы. Подхватил поднос со стаканами и вскинул его на плечо, поддерживая ладонью как заправский официант.
Я подошел к двери и вышел на улицу, размышляя о том, почему выражение «сын флейты» превратилось в испанском языке в ругательство. Долго размышлять не стал. Слишком много других тем для размышлений. Беда семейства Уэйдов была не в пьянстве. За пьянством скрывалось что-то другое.
Попозже вечером, между половиной десятого и десятью, я набрал номер Уэйдов. После восьми гудков повесил трубку, но телефон тут же зазвонил. Это была Эйлин Уэйд.
– Только что кто-то звонил, – сказала она. – Почему-то решила, что это вы. Как раз собиралась в душ.
– Да, это я, но звонил просто так, м-с Уэйд. Когда я уходил, Роджер был какой-то странный. Наверно, я теперь за него как бы отвечаю.
– С ним все в порядке, – сказала она. – Крепко спит. По-моему, он все-таки разволновался из-за доктора Лоринга. Наверно, наболтал вам всяких глупостей.
– Сказал, что устал и хочет спать. На мой взгляд, это разумно.
– Если он больше ничего не сказал – тогда конечно. Что же, спокойной ночи, м-р Марлоу, и спасибо за звонок.
– Я не говорю, что он больше ничего не сказал. Наступила пауза, затем:
– Нам всем иногда приходят в голову бредовые мысли. Не относитесь к Роджеру слишком всерьез, м-р Марлоу. В конце концов, у него богатое воображение. Это естественно. Не надо было ему начинать пить так скоро.
Пожалуйста, постарайтесь обо всем забыть. Наверное, он вам к тому же и нагрубил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
– Нет, это – нет, – сказала она. – Роджер очень талантливый. Я совершенно уверена, что его лучшие книги еще впереди.
– Я же сказал, что рассуждаю, как дилетант. Вы как-то заметили, у меня в гостях, что он, может быть, разлюбил свою жену. А если и тут наоборот?
Она поглядела в сторону дома, потом повернулась к нему спиной. Я поглядел туда же. В дверях стоял Уэйд и смотрел на нас. Я увидел, как он зашел за стойку бара и стал доставать оттуда бутылку.
– Не останавливайте его, – быстро сказала она. – Никогда этого не делаю.
Никогда. Наверное, вы правы, м-р Марлоу. Делать нечего – он должен сам от этого избавиться.
Трубка остыла, я спрятал ее в карман.
– Раз уж мы так глубоко копаем – как насчет моего вопроса?
– Я люблю своего мужа, – просто сказала она. – Может быть, не так, как в молодости. Но люблю. Молодость бывает только раз. Человек, которого я тогда любила, умер. Погиб на войне. У него, как ни странно, были те же инициалы, что у вас. Теперь это не важно – правда, иногда мне кажется, что он не умер.
Тело так и не нашли. Но это часто случалось.
– Она пристально и испытующе взглянула на меня.
– Иногда – не часто, конечно, – в тихом баре, или в пустом вестибюле хорошей гостиницы, или на пароходной палубе, рано утром или очень поздно вечером, мне начинает казаться, будто он ждет меня где-то в тени, в уголке, и я сейчас его увижу. – Она помолчала, опустив глаза. – Это так глупо, мне даже стыдно. Мы очень любили друг друга – той безумной, непонятной, невероятной любовью, которая бывает раз в жизни.
Она умолкла, словно в забытьи, глядя на озеро. Я снова обернулся к дому. Уэйд стоял в дверях со стаканом в руке. Я перевел взгляд на Эйлин, Для нее я сейчас не существовал. Я встал и пошел к дому. Стакан в руке Уэйда был налит до краев. Глаза у него были нехорошие.
– Как продвигаются дела с моей женой, Марлоу? – Губы у него дернулись.
– Я за ней не ухаживаю, если вы об этом.
– Именно об этом. Вы тут вечером лезли к ней целоваться. Много про себя воображаете. Не выйдет, приятель. Нос не дорос.
Я хотел его обойти, но он загородил путь широким плечом.
– Не торопитесь, старина. Посидите еще. У нас в гостях так редко бывают сыщики.
– Скоро совсем не будет, – сказал я. Он запрокинул стакан и, отпив глоток, нагло ухмыльнулся.
– Рано вы начали, сопротивляемость у вас низкая, – заметил я. – Впрочем, что толку в словах.
– О'кей, дорогой воспитатель. Неужели не слыхали, что пьяницу воспитывать – гиблое дело? Пьяницы не перевоспитываются, друг мой. Они разлагаются. Местами это очень противно. – Он снова поднес стакан к губам и допил почти до дна. – А местами жутко. Но говоря изысканным языком нашего милейшего доктора Лоринга, этой паршивой сволочи с черным саквояжем, оставьте в покое мою жену, Марлоу. Конечно, вы на нее положили глаз. Все кладут. Хотите с ней переспать. Все хотят. Проникнуть в ее мечты, ощутить аромат ее воспоминаний. Может, и я хочу. Но проникнуть некуда, приятель. Там пусто, пусто, пусто. Останетесь один в темноте.
Он допил и перевернул стакан вверх дном.
– Вот так, Марлоу. Пусто. Ничего там нет. Уж я-то знаю.
Поставив стакан на край стойки, он зашагал к лестнице, стараясь держаться прямо. Опираясь на перила, поднялся на несколько ступенек, остановился и сверху посмотрел на меня с невеселой улыбкой.
– Простите за дешевый сарказм, Марлоу. Вы славный малый. Жаль, если с вами что-нибудь случится, – Что, например?
– Может, вы еще не слыхали о вечном волшебстве ее первой любви – о парне, который без вести пропал в Норвегии? Вы бы не хотели пропасть без вести, а, дружище? Вы мой личный родной сыщик. Вы нашли меня, когда я затерялся среди дикого величия Ущелья Сепульведа. – Он поводил ладонью по отполированным перилам. – От души было бы жаль, если бы и вы затерялись. Как это тип, который сражался в рядах британцев. Он так затерялся, что неизвестно, был ли он на самом деле. Может, она его просто выдумала для забавы?
– Откуда мне знать?
Он продолжал смотреть на меня, на переносице обрисовались глубокие морщины, рот горько скривился.
– Откуда нам всем знать? Может, она и сама не знает. Малыш устал. Малыш слишком долго играл в поломанные игрушки. Малыш хочет баиньки.
Он ушел наверх.
Вскоре появился Кэнди и начал прибираться в баре – ставил стаканы на поднос, проверял, что осталось в бутылках – не обращая на меня внимания. Во всяком случае, так мне казалось. Потом он сказал;
– Сеньор. Один хороший выпивка остался. Жалко его пропадать. – Он показал на бутылку.
– Вот ты и выпей.
– Gracias, Senor, no me gusta. Un vaso Cerveza, no mas. Стакан пива ? мой предел.
– Молодец.
– Хватит и одного алкаша в доме, – заметил он, не сводя с меня глаз. – Я говорю хорошо по-английски, нет?
– Конечно, замечательно.
– Но думаю по-испански. Иногда думаю про нож. Босс – парень что надо.
Ему помощь не требуется, hombre. Я за ним присматриваю, понял?
– Хоршо же ты присматриваешь, фраер.
– Hijo de la flauta, – процедил он сквозь зубы. Подхватил поднос со стаканами и вскинул его на плечо, поддерживая ладонью как заправский официант.
Я подошел к двери и вышел на улицу, размышляя о том, почему выражение «сын флейты» превратилось в испанском языке в ругательство. Долго размышлять не стал. Слишком много других тем для размышлений. Беда семейства Уэйдов была не в пьянстве. За пьянством скрывалось что-то другое.
Попозже вечером, между половиной десятого и десятью, я набрал номер Уэйдов. После восьми гудков повесил трубку, но телефон тут же зазвонил. Это была Эйлин Уэйд.
– Только что кто-то звонил, – сказала она. – Почему-то решила, что это вы. Как раз собиралась в душ.
– Да, это я, но звонил просто так, м-с Уэйд. Когда я уходил, Роджер был какой-то странный. Наверно, я теперь за него как бы отвечаю.
– С ним все в порядке, – сказала она. – Крепко спит. По-моему, он все-таки разволновался из-за доктора Лоринга. Наверно, наболтал вам всяких глупостей.
– Сказал, что устал и хочет спать. На мой взгляд, это разумно.
– Если он больше ничего не сказал – тогда конечно. Что же, спокойной ночи, м-р Марлоу, и спасибо за звонок.
– Я не говорю, что он больше ничего не сказал. Наступила пауза, затем:
– Нам всем иногда приходят в голову бредовые мысли. Не относитесь к Роджеру слишком всерьез, м-р Марлоу. В конце концов, у него богатое воображение. Это естественно. Не надо было ему начинать пить так скоро.
Пожалуйста, постарайтесь обо всем забыть. Наверное, он вам к тому же и нагрубил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90