Его поцелуй меня ошеломил. Не потому, что я ничего такого не ожидала. Нет, совсем по другой причине, надо сказать, ужасной. Оказалось, он пользуется тем же одеколоном, что и номер триста тридцать шестой…
Это было уж слишком. Дурь мою как рукой сняло, и я вдруг трезво осознала, зачем пригласила сюда полузнакомого человека… Что я вытворяю! Вот так, в одночасье, потерять остатки разума, чувство меры и порядочности! Угораздило же запутаться! Этот не в моем вкусе, хотя, если говорить объективно, он мне нравится, а тот.., того я пытаюсь ненавидеть. Я закрыла глаза и сразу увидела лицо того… А тут ещё чёртов одеколон. От его запаха у меня заходится сердце и в памяти оживают счастливейшие в моей жизни минуты. Так кто же сейчас тут со мной? Этот или тот?..
Но ведь на том я поставила крест! Выбросила из головы… Во всяком случае, этот меня интересует не меньше…
Я в отчаянии открыла глаза и окончательно, бесповоротно, сцепив зубы, скрепя сердце, выбрала этого. Плевать на одеколон! Решительным движением я перегнулась через диван и яростно выдернула из розетки шнур настольной лампы…
Нечеловеческое моё борение с собой дало свой результат: маячивший передо мной облик побледнел и растаял. Того больше не было, а этот, рядом со мной, оказался на уровне…
Я видела его лицо в мягком мерцании тихо играющего приёмника. Он поднял голову и, опираясь на локоть, в изгибе которого покоилось моё плечо, вгляделся в меня долгим взглядом.
— А знаешь, ты очень красива, — тихо сказал он своим мягким голосом.
Только сейчас заметил? В темноте?
— Ну конечно, зелёный свет меня исключительно красит.
Он улыбнулся, не отрывая от меня взгляда. И вдруг что-то произошло. Лицо его в одну секунду неузнаваемо исказилось. Он дёрнулся, вытащил у меня из-под головы руку и уселся в напряжённой позе, как человек, которому нанесли в темноте неожиданный удар, и теперь он с трудом приходит в себя.
— Езус-Мария, — пробормотал он осевшим голосом, — что я натворил!
О боже, что это с ним? Приступ раскаяния? Осознал вдруг всю безнравственность своего поведения?
— Что случилось? — спросила я и тоже поднялась.
— Проклятие! — простонал он и схватился за голову, невменяемым взглядом уставившись куда-то в подоконник. Я невольно посмотрела туда же, но не увидела ничего ужасающего, да и вообще достойного внимания. В полной растерянности я снова воззрилась на своего гостя, сражённого каким-то неведомым ударом, и страшное подозрение закралось мне в душу. Я молчала, ожидая объяснений.
После долгой паузы, во время которой он, вероятно, собирался с мыслями, моё присутствие и вопросительное выражение лица было наконец замечено. Поднявшись, он встал у другого края дивана.
— Послушай… — Голос у него звучал с необычайной серьёзностью. — Извини меня, ради бога, но случилась крайне неприятная вещь. Я позабыл об одном деле. Допустил оплошность, которая может иметь фатальные последствия. Произойдёт даже не трагедия, а самая настоящая катастрофа. Пострадаю не только я, но и многие другие. Ума не приложу, как я мог так оплошать, да и перед тобой страшно виноват. Прости, если можешь.
Простить я пока не могла, пока я только выжидала, что будет дальше. Объясняясь со мной, он подошёл к телефону и взял трубку. Я машинально удалилась в другой конец комнаты, потому как с нежного возраста усвоила, что подслушивать чужие разговоры нехорошо. О чем он говорил, я не расслышала, до слуха донеслось лишь несколько слов, из которых следовало, что он сию же минуту выходит, а на всякий случай сообщает кому-то номер моего телефона. Растерянность моя улетучилась, уступив место злости, и я почувствовала, как душа моя в ярости бьёт копытом. Я продолжала хранить молчание, горделивое и холодное.
Он закончил разговор и повернулся ко мне, уже окончательно овладев собой.
— Сейчас я не могу тебе ничего объяснить, — бросил он, лихорадочно одеваясь. — Представляю себе, как я выгляжу в твоих глазах, но поверь: дело гораздо серьёзней, чем ты можешь себе вообразить. В своё время я тебе все объясню, если, конечно, ты захочешь выслушать. Надеюсь, ещё удастся предотвратить катастрофу.
Вид у него был встревоженный и мрачный, но уже более-менее в пределах нормы. Одевшись, он подошёл ко мне. Я стояла молча, курила сигарету и наблюдала за его действиями.
— Иоанна, прости меня… Постарайся простить!
Не отвечая, я проводила его в прихожую. У двери он, помедлив, обернулся.
— Могу я тебе ещё когда-нибудь позвонить?
— Разумеется, — с ледяной любезностью процедила я.
Он решительно шагнул к двери и потянул засов. Не тут-то было. Что касается меня, то слишком уж я оказалась шокирована случившимся, чтобы держать в голове фанаберии своего замка, — стояла себе, подпирая стенку и даже не помышляя о том, чтобы ему помочь. Какое-то время он боролся с норовистым засовом, потом, потеряв терпение, повернулся ко мне:
— Как это открывается?!
Нет, такая интонация не могла быть вызвана простым нетерпением. В ней сквозила ярость, надрыв, даже ужас человека, который, боясь потерять рассудок, стремится вырваться из замкнутого пространства. Вопрос прозвучал резко и грубо, почти как приказ. Как будто он совершенно не владел собой.
— Прошу прощения, — с той же холодной любезностью ответила я. Отстранив его, открыла засов и, выпустив восвояси, замкнула за ним дверь.
На ватных ногах добрела я до комнаты и уселась за стол. Изумление и злость понемногу улетучивались, я собралась с мыслями и наконец осознала всю гротескность ситуации. Господи боже ты мой, что же это такое было? Субъект в неглиже, потерявший от страха голову, утрясает по моему телефону какое-то происшествие государственного масштаба… Чистой воды абсурд! Как в дурном сне! В чем тут дело? Кто он такой, черт меня побери, что за фрукт?!
Я закурила вторую сигарету и постаралась мобилизовать весь свой умственный потенциал. Первым делом пришлось с удивлением констатировать, что оскорблённой я себя не чувствую. Вот те раз! Это почему же? Любая нормальная женщина на моем месте испытала бы смертельную обиду. Или я ненормальная? Нет, со мной все в порядке. Этот человек действительно выглядел потрясённым до глубины души. А если притворялся, то притворялся гениально. Хотя так лицедействовать невозможно. Вся сцена в общем-то могла быть прекрасно сыграна и ещё лучше поставлена, кроме одного эпизода. У двери. Этот жест, это движение, когда он обернулся, эта интонация были настоящими, насквозь правдивыми. Если уж он и тут сыграл, тогда лучшего актёра я в жизни не видела, тогда благоговейно склоняюсь перед его талантом…
Ну а если правда?.. Святые угодники! Куда я влипла?
Что означают эти умопомрачительные тайны?
Какое-то время я взвешивала ещё один вариант — допустим, он неожиданно пришёл к выводу, что я мерзкая баба, и его охватило глубочайшее ко мне отвращение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47