Теперь в камеру смотрел Ролли.
— А что еще произошло? — спросил шепотом Бретт.
— Это называется “подсечка”, — пояснил Уингейт. — Тут вступает в силу отвратительный, давно изживший себя закон, который — все политические деятели так считают — следовало бы изменить, но никто ничего не предпринимает.
Вес Гропетти, склонив голову, по своему обыкновению что-то тихо говорил Ролли Найту.
— Найту один раз уже “подсекли” жалованье, — сказал Уингейт Бретту. — На этой неделе состоялось второе решение суда, а по договору с профсоюзом две “подсечки” автоматически влекут за собой увольнение.
— Вот черт! А вы можете что-нибудь предпринять?
— Не исключено. Но здесь многое зависит от самого Найта. Когда все это закончится, я поговорю с ним.
— Как вы считаете, стоит ему так выворачиваться перед камерой?
В ответ Леонард Уингейт только пожал плечами.
— Я сказал ему, что это не обязательно — это ведь его сугубо личное дело. Но, судя по всему, он не возражает, как и его девчонка. Возможно, им все равно, а возможно, они считают, что тем самым помогут кому-то. Не знаю.
Барбара, услышав их разговор, повернулась к ним.
— Вес говорит, что это дополняет картину. Кроме того, он смонтирует все с самым добрым к Найту отношением.
— Если бы я ему не доверял, — сказал Уингейт, — нас бы сегодня здесь не было.
Режиссер продолжал инструктировать Ролли.
— Наверное, половина того, что происходит с Ролли Найтом, предопределена нашим собственным отношением ко всему этому — отношением самого истэблишмента, а значит, и таких людей, как вы оба и я, — продолжал, обращаясь к Барбаре и Бретту, Уингейт; голос его звучал тихо, но напряженно. — О'кей, мы оказываем помощь таким вот, как эта юная пара, но, не успев оказать им помощь, уже считаем, что они должны воспринять все наши мелкобуржуазные ценности, которые мы создали в результате многих лет жизни, по нашим стандартам. То же самое и в отношении денег. Хотя Найт не привык обращаться с деньгами, потому что их у него не было, мы считаем, что он должен распоряжаться деньгами так, будто они были у него всю жизнь. А если он распоряжается ими иначе — что тогда? Его вызывают в суд, “подсекают” жалованье и выгоняют с работы. При этом мы забываем, что многие из нас, у кого всегда были деньги, залезают в долги, из которых никак не могут выпутаться. Но стоит этому парню пойти тем же путем, — неф кивнул в сторону Ролли Найта, — и наша система мигом вышвырнет его назад на помойку.
— Вы не допустите этого, — тихо проговорила Барбара. Уингейт нетерпеливо мотнул головой.
— Я ведь не волшебник. А таких, как Найт, много. Снова зажглись софиты. Режиссер взглядом дал понять, что просит тишины. В душной комнате, где неожиданно стало тихо, отчетливо зазвучал голос Ролли Найта:
— Если здесь поживешь, конечно, много чего узнаешь. К примеру, сколько бы тебя ни убеждали, лучше все равно не станет. И еще одно: ничто не вечно. — Неожиданно лицо Ролли озарила улыбка, и тут же, словно пожалев об этом, он насупился. — Так что лучше ничего и не ждать. Ведь когда нет ничего, и терять не страшно.
— Стоп! — скомандовал Гропетти.
Съемки продолжались еще целый час. Гропетти то терпеливо слушал, то уговаривал Ролли, и тот рассказывал о жизни в городском гетто и о работе на сборке автомобилей, где он все еще трудится. Хотя молодой рабочий-негр говорил просто, порой запинаясь, тем не менее из его слов складывалась картина реального положения вещей и представление о нем самом — не всегда благоприятное, но и не принижающее Найта. Барбара, видевшая уже отснятые фрагменты фильма, была убеждена, что фонограмма с ответами будет звучать убедительно и волнующе.
Наконец был отснят заключительный кадр, софиты погасли, и Вес Гропетти, сбросив свой черный берет, вытер вспотевшую голову большим грязным носовым платком.
— Выключай! — проговорил он, обращаясь к техникам. — Дело в шляпе.
Все гуськом стали выходить из комнаты, прощаясь с Ролли и Мэй-Лу; остался только Уингейт. Бретт Дилозанто, Барбара Залески и Вес Гропетти решили зайти поужинать в детройтский пресс-клуб, и Уингейт должен был вскоре присоединиться к ним.
Он терпеливо ждал, пока через обшарпанный коридор с облупившейся краской на стенах и единственной тусклой лампочкой все выйдут на лестницу и, спустившись по скрипучим деревянным ступеням, окажутся на улице. Из коридора пахнуло отбросами. Мэй-Лу закрыла дверь.
— Хотите чего-нибудь выпить, мистер? — спросила она. Уингейт собирался отказаться, но передумал:
— Да, если можно.
Молодая женщина достала с кухонной полки бутылку, в которой совсем на донышке было немного рома, и поровну налила его в два стакана. Добавив льда и кока-колы, она протянула один стакан Уингейту, другой — Ролли. Затем все трое уселись в их единственной комнате.
— Агентство заплатит за пользование вашей квартирой для съемки, — сказал Уингейт. — Правда, немного — у них всегда так. Но я постараюсь, чтобы эти деньги не затерялись.
По лицу Мэй-Лу промелькнула робкая улыбка. Ролли Найт молчал.
— Вы знали, что на ваше жалованье наложен арест? Во второй раз? — спросил Уингейт, сделав глоток из стакана. Ролли продолжал молчать.
— Кто-то сказал ему сегодня на работе, — включилась в разговор Мэй-Лу. — Ему сказали, что он больше не получит чека с жалованьем. Это правда?
— Нет, у него удержат только часть. Но если он лишится работы, то вообще не будет ничего получать. — И Уингейт объяснил им про “подсечку”: арест, налагаемый судом на жалованье согласно иску кредиторов. Он добавил, что, хотя автомобильные компании и другие работодатели питают отвращение к этой системе, они тем не менее вынуждены уважать закон.
Как и предполагал Уингейт, ни Ролли, ни Мэй-Лу ничего не поняли, когда в первый раз лишились части денег по решению суда, да и теперь Ролли не знал, что вторая “подсечка” — согласно соглашению, существующему между администрацией и профсоюзами, — будет автоматически означать увольнение с завода.
— Все это имеет свои причины, — сказал Уингейт. — “Подсечки” добавляют работу бухгалтерии, а это обходится компании в кругленькую сумму.
— Вот дерьмо! — вырвалось у Ролли. Он встал и начал ходить по комнате.
Леонард Уингейт вздохнул.
— Если желаете знать мое мнение, я думаю, что вы правы. Поэтому я и намерен по возможности вам помочь. Разумеется, если вы сами этого хотите.
Мэй-Лу бросила взгляд на Ролли. И провела влажным языком по губам.
— Он хочет, хочет, мистер! Последнее время он какой-то сам не свой. Он.., словом, он такой расстроенный…
“Интересно, что могло быть тому причиной?” — подумал Уингейт. Если Ролли узнал насчет “подсечки” только сегодня, как утверждает Мэй-Лу, значит, расстраивался он не из-за этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132
— А что еще произошло? — спросил шепотом Бретт.
— Это называется “подсечка”, — пояснил Уингейт. — Тут вступает в силу отвратительный, давно изживший себя закон, который — все политические деятели так считают — следовало бы изменить, но никто ничего не предпринимает.
Вес Гропетти, склонив голову, по своему обыкновению что-то тихо говорил Ролли Найту.
— Найту один раз уже “подсекли” жалованье, — сказал Уингейт Бретту. — На этой неделе состоялось второе решение суда, а по договору с профсоюзом две “подсечки” автоматически влекут за собой увольнение.
— Вот черт! А вы можете что-нибудь предпринять?
— Не исключено. Но здесь многое зависит от самого Найта. Когда все это закончится, я поговорю с ним.
— Как вы считаете, стоит ему так выворачиваться перед камерой?
В ответ Леонард Уингейт только пожал плечами.
— Я сказал ему, что это не обязательно — это ведь его сугубо личное дело. Но, судя по всему, он не возражает, как и его девчонка. Возможно, им все равно, а возможно, они считают, что тем самым помогут кому-то. Не знаю.
Барбара, услышав их разговор, повернулась к ним.
— Вес говорит, что это дополняет картину. Кроме того, он смонтирует все с самым добрым к Найту отношением.
— Если бы я ему не доверял, — сказал Уингейт, — нас бы сегодня здесь не было.
Режиссер продолжал инструктировать Ролли.
— Наверное, половина того, что происходит с Ролли Найтом, предопределена нашим собственным отношением ко всему этому — отношением самого истэблишмента, а значит, и таких людей, как вы оба и я, — продолжал, обращаясь к Барбаре и Бретту, Уингейт; голос его звучал тихо, но напряженно. — О'кей, мы оказываем помощь таким вот, как эта юная пара, но, не успев оказать им помощь, уже считаем, что они должны воспринять все наши мелкобуржуазные ценности, которые мы создали в результате многих лет жизни, по нашим стандартам. То же самое и в отношении денег. Хотя Найт не привык обращаться с деньгами, потому что их у него не было, мы считаем, что он должен распоряжаться деньгами так, будто они были у него всю жизнь. А если он распоряжается ими иначе — что тогда? Его вызывают в суд, “подсекают” жалованье и выгоняют с работы. При этом мы забываем, что многие из нас, у кого всегда были деньги, залезают в долги, из которых никак не могут выпутаться. Но стоит этому парню пойти тем же путем, — неф кивнул в сторону Ролли Найта, — и наша система мигом вышвырнет его назад на помойку.
— Вы не допустите этого, — тихо проговорила Барбара. Уингейт нетерпеливо мотнул головой.
— Я ведь не волшебник. А таких, как Найт, много. Снова зажглись софиты. Режиссер взглядом дал понять, что просит тишины. В душной комнате, где неожиданно стало тихо, отчетливо зазвучал голос Ролли Найта:
— Если здесь поживешь, конечно, много чего узнаешь. К примеру, сколько бы тебя ни убеждали, лучше все равно не станет. И еще одно: ничто не вечно. — Неожиданно лицо Ролли озарила улыбка, и тут же, словно пожалев об этом, он насупился. — Так что лучше ничего и не ждать. Ведь когда нет ничего, и терять не страшно.
— Стоп! — скомандовал Гропетти.
Съемки продолжались еще целый час. Гропетти то терпеливо слушал, то уговаривал Ролли, и тот рассказывал о жизни в городском гетто и о работе на сборке автомобилей, где он все еще трудится. Хотя молодой рабочий-негр говорил просто, порой запинаясь, тем не менее из его слов складывалась картина реального положения вещей и представление о нем самом — не всегда благоприятное, но и не принижающее Найта. Барбара, видевшая уже отснятые фрагменты фильма, была убеждена, что фонограмма с ответами будет звучать убедительно и волнующе.
Наконец был отснят заключительный кадр, софиты погасли, и Вес Гропетти, сбросив свой черный берет, вытер вспотевшую голову большим грязным носовым платком.
— Выключай! — проговорил он, обращаясь к техникам. — Дело в шляпе.
Все гуськом стали выходить из комнаты, прощаясь с Ролли и Мэй-Лу; остался только Уингейт. Бретт Дилозанто, Барбара Залески и Вес Гропетти решили зайти поужинать в детройтский пресс-клуб, и Уингейт должен был вскоре присоединиться к ним.
Он терпеливо ждал, пока через обшарпанный коридор с облупившейся краской на стенах и единственной тусклой лампочкой все выйдут на лестницу и, спустившись по скрипучим деревянным ступеням, окажутся на улице. Из коридора пахнуло отбросами. Мэй-Лу закрыла дверь.
— Хотите чего-нибудь выпить, мистер? — спросила она. Уингейт собирался отказаться, но передумал:
— Да, если можно.
Молодая женщина достала с кухонной полки бутылку, в которой совсем на донышке было немного рома, и поровну налила его в два стакана. Добавив льда и кока-колы, она протянула один стакан Уингейту, другой — Ролли. Затем все трое уселись в их единственной комнате.
— Агентство заплатит за пользование вашей квартирой для съемки, — сказал Уингейт. — Правда, немного — у них всегда так. Но я постараюсь, чтобы эти деньги не затерялись.
По лицу Мэй-Лу промелькнула робкая улыбка. Ролли Найт молчал.
— Вы знали, что на ваше жалованье наложен арест? Во второй раз? — спросил Уингейт, сделав глоток из стакана. Ролли продолжал молчать.
— Кто-то сказал ему сегодня на работе, — включилась в разговор Мэй-Лу. — Ему сказали, что он больше не получит чека с жалованьем. Это правда?
— Нет, у него удержат только часть. Но если он лишится работы, то вообще не будет ничего получать. — И Уингейт объяснил им про “подсечку”: арест, налагаемый судом на жалованье согласно иску кредиторов. Он добавил, что, хотя автомобильные компании и другие работодатели питают отвращение к этой системе, они тем не менее вынуждены уважать закон.
Как и предполагал Уингейт, ни Ролли, ни Мэй-Лу ничего не поняли, когда в первый раз лишились части денег по решению суда, да и теперь Ролли не знал, что вторая “подсечка” — согласно соглашению, существующему между администрацией и профсоюзами, — будет автоматически означать увольнение с завода.
— Все это имеет свои причины, — сказал Уингейт. — “Подсечки” добавляют работу бухгалтерии, а это обходится компании в кругленькую сумму.
— Вот дерьмо! — вырвалось у Ролли. Он встал и начал ходить по комнате.
Леонард Уингейт вздохнул.
— Если желаете знать мое мнение, я думаю, что вы правы. Поэтому я и намерен по возможности вам помочь. Разумеется, если вы сами этого хотите.
Мэй-Лу бросила взгляд на Ролли. И провела влажным языком по губам.
— Он хочет, хочет, мистер! Последнее время он какой-то сам не свой. Он.., словом, он такой расстроенный…
“Интересно, что могло быть тому причиной?” — подумал Уингейт. Если Ролли узнал насчет “подсечки” только сегодня, как утверждает Мэй-Лу, значит, расстраивался он не из-за этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132