.. моей женой?" "Представьте себе, не готова. Вы разочарованы?" Она смотрела на часы. Стрелка остановилась. "Ты меня совершенно не знаешь,- сказал я.- Ты не знаешь моих обстоятельств..." Она передернула своими узкими плечами: дескать, какое это имеет значение? Очевидно, сказала она иронически, я хочу ей сообщить, что я женат. Печально, но это не важно. Теперь уже ничего не важно. "Я хочу вас спасти. Поймите вы! Он вас убьет! Подстрелит, как рябчика, и глазом не моргнет". "А как же следствие и все такое?" "А что ему следствие? Он живет в другом веке". "Ну что ж,- сказал я смеясь,- в таком случае и я для него неуязвим. Ты думаешь, что наш век лучше?" Чувствуя, что я по-прежнему подчиняюсь какому-то этикету, я заговорил о том, что, с одной стороны, польщен ее вниманием, но, с другой стороны, даже если бы между нами произошло что-нибудь такое... "Вы хотите сказать,- перебила она,- если бы мы переспали!" "Странно слышать эти слова из твоих уст, Роня",- заметил я. "Что же тут странного, ведь мы не за рекой. Слушайте, мне все это надоело". "Что надоело?" "Да все это... А кондом вы приготовили?" "Что?" "Кондом". "Зачем?" "Чтобы не дать шансов СПИДу",- объявила она с торжеством. "Но я здоров, уверяю тебя",- пролепетал я. "По статистике три процента здоровых - носители вируса". "Три процента. Угу. М-да. Так вот, я хотел сказать...- Я прочистил горло.- Я хотел сказать, что ты меня совершенно не знаешь. У меня нет никакого положения в обществе". "Какое общество?" - подумал я. Между тем большая стрелка часов снова двинулась: чудеса с пружиной. Вскочив, я попытался ее унять, это удалось мне не сразу; я стал тянуть по очереди за обе гирьки, словно доил аппарат, но время иссякло; наконец стрелка вздрогнула и двинулась снова, только в обратную сторону. "Дай-ка мне...- пробормотал я,- что за чертовщина..." Роня подала мне со стола лист бумаги, я скрутил его жгутом, подпихнул его под стрелку. Под обе стрелки. Часы реагировали на это громким возмущением: они стали куковать. Часы прокуковали неизвестно сколько раз. "Начать с того, что у меня нет никакой профессии. Это во-первых. А кроме того, у меня, в сущности, нет пристанища. Не знаю, говорил ли я вам... тебе. Моя бывшая жена выгнала меня из комнаты. Я поселился временно у брата, перетащил туда свои книги. Но, сама понимаешь, сколько можно? Он ютится с семьей в двухкомнатной квартирке, приходится ночевать на кухне". Она кивала, но, кажется, была погружена в свои мысли. "До осени я пробуду здесь, а там надо будет что-то придумывать. Как-то решать. Но дело не в этом. Дело в том, что я... видишь ли. Я не только жилплощадь потерял. Жилплощадь - хрен с ней. Я себя потерял. Нет, это тоже не то. Уж очень литературно звучит, проклятье какое-то..." Теперь она пристально смотрела на меня. Казалось, она силилась что-то прочесть на моем лице. Не знаю, слушала ли она меня. "Я потерял самого себя. Ядро моей личности растрескалось. Раньше я жил в городе, сейчас здесь, утром встаю, одеваюсь, что-то там перекусываю, хожу на речку. Что-то такое пытаюсь писать. Но во всем этом меня самого нет. Я как будто куда-то делся. Осталась моя оболочка, и остался некий воспринимающий механизм, который все это регистрирует. При моем положении все это может показаться просто блажью, ведь мне надо думать совсем о другом: где жить, как дальше существовать? Писатель, х-ха! Какой я писатель? Писатель - это тот, у кого нет никаких забот! А я... И вообще, не находишь ли ты, что наша жизнь, на этом берегу, так сказать... наша гнусная жизнь просто-напросто отменила все эти вопросы о смысле жизни и так далее, так же, как она отменила страсть, гордость, романтику, таинственность женщины, отвагу мужчины. Какая там романтика, какая там страсть, когда здесь - заколоченные избы, развалившиеся сараи, поля, заросшие бурьяном, а там - одна только мысль о жилье и прописке, рысканье по магазинам, толкотня в очередях, в автобусах... Когда в каждом подъезде тебя встречают пьяные рожи... Собственно, я не об этом, что об этом говорить; страну не переделаешь.- Я потер лоб.- Короче говоря, я сбежал. Я думал, что можно эмигрировать из жизни в литературу". "Все мы эмигранты..." - проговорила она. "Вот именно: лишь бы прочь, подальше от этой жизни. Твои родители эмигрировали в девятнадцатый век... Только ведь вот в чем смех: мы там кое-что забыли". "Где - там?" "В этой самой жизни. От которой мы сбежали. В этой мерзкой, гнусной, но, к сожалению, настоящей действительности... Мы оставили там самих себя! Ты сама говорила, что в нашем с тобой знакомстве есть что-то неестественное, тургеневское. Он ведь тоже сбежал из России... Ты говорила об игре... может, я и вправду немного кокетничал в лесу, когда мы с тобой гуляли, но уж тогда скорее перед самим собой. Перед тем, кого нет... В общем, что я хочу сказать? Я живу, я думаю, я мечусь взад-вперед по этой избе, вот пробовал привести в порядок свое прошлое, вернее, не столько пробовал, сколько придумывал разные проекты... Успел даже, как видишь, исписать ворох бумаги. Моя мысль работает, мозг функционирует, выдает нечто хаотически-непрерывное, но в том-то и смех, и ужас, что в этой плазме сознания отсутствует полюс, к которому устремлялись бы все потоки. Видишь ли, Роня, в человеческом сознании должен существовать некоторый абсолютный полюс, не важно, как он называется..." Я потерял нить мысли. Только что я говорил с увлечением, мне казалось, что я не высказал и десятой части того, что должен был сказать, и вдруг умолк, и оба мы почувствовали глубокую тишину ночи, слабый огонек освещал наши лица, в полумраке едва были различимы стены избы, и мое ложе, и темные, как сургуч, иконы, и стропила с крюками; я сидел напротив моей гостьи, она покосилась на мою руку, выбивавшую дробь по столу, я подумал, что это ее раздражает; наконец она проговорила: "Поздно уже... сколько сейчас?.. Что же делать, Господи, надо же что-то делать!" ХХVII Она нехотя поднялась, обвела глазами мое жилье. "Это все досталось вам от бывших хозяев? Кто тут жил?" "По-видимому, семья была раскулачена. Всех вывезли. Хотя все-таки жизнь продолжалась. Здесь висели люльки". "Здесь кто-то повесился",- сказала она. Помолчали; она спросила: "У вас дети есть?" Я пожал плечами. "Вы не ответили". "Мужчина никогда не может быть уверен, Роня". "Не изображайте из себя пошляка, вам это не идет..." Мы вышли на крыльцо, луна пряталась за домом. Мы шли по дымному полю, Роня впереди, я за ней. "Хотите,- послышался ее голос,- я вам открою один секрет?" Мы вышли к реке, нужно было пройти еще довольно далеко до мостика. Подул ветерок, она сошла, белея платьем, к воде. Я предложил вернуться: собирается дождь. Она не ответила. "Роня",- сказал я. "В чем дело?" Я повторил, что нам лучше переждать дождь у меня дома, а потом уже... Она перебила меня: "Послушайте, может, искупаемся?" "Что за идея?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37