По-видимому, он стоял на страже. Завидев нас, он ловко сбежал по камням и направился нам навстречу.
Окинув меня любопытным взглядом, незнакомец подошел прямо к Иссикору, стал перед ним на колени и прижал его руку к своему лбу.
По-видимому, наш проводник пользовался у себя на родине большим почетом. Обменявшись несколькими словами со своим соотечественником, Иссикор повернулся ко мне и сообщил, что пока все обстоит благополучно: сигнал был своевременно замечен и лодка приготовлена.
Мы пошли вслед за часовым и вдруг за поворотом увидели перед собой широкую реку. Налево тихо катился глубокий полноводный поток – направо же, в каких-нибудь ста шагах, он превращался в болото. Высокие красивые папирусы покрывали заводи, с оглушительным клекотом поднимались над водой стаи болотных птиц. Но недаром вэллосы называли этот поток Черной рекой: не одно тысячелетие пробивал он свой путь по дну пропасти. С обеих сторон его теснили каменные стены, такие высокие и отвесные, что казалось, наверху они почти соприкасались, отчего поверхность воды представлялась черной. Мне чудилось, что мы подходим к угрюмому Стиксу, по которому ладья Харона отвезет нас в подземные поля. Невольно в моей памяти всплыли слова поэта:
В стране Теней бежит ручей
Пещерой, темной для людей,
В неведомое солнцу море.
Впрочем, не ручаюсь за точность цитаты.
Признаюсь, мне стало жутко. То было мрачное, нечистое место. Какое «неведомое солнцу море» – дивился я – лежит за этими вратами ада? Будь я один, я, может быть, поджал бы хвост и пошел вспять по болоту, над которым, по крайней мере, светило солнце, и дальше, через пустыню, к своим волам и фургону. Но в присутствии великолепного Иссикора и его миримидона моя англосакская гордость не позволила мне отступить. Я должен был идти до конца.
Но Ханс перетрусил еще больше, чем я; у него стучали зубы от страха.
– Ох, баас, – сказал он, – если это дверь, то каков же дом за ней?
– Это мы увидим в свое время, – ответил я, – нечего загадывать вперед.
– Иди за мной, господин, – сказал Иссикор после вторичного совещания с нашим новым спутником.
Я последовал приглашению. Ханс держался как можно ближе ко мне. Мы обогнули утес, и перед нами открылась маленькая бухта в берегу. На песчаной отмели стояла большая лодка, в которой сидели шестнадцать гребцов – это число запомнилось мне потому, что, по замечанию Ханса, оно совпадало с числом волов нашей упряжки, вследствие чего он именовал этих гребцов «водяными волами».
При нашем приближении они подняли весла. Это почетное приветствие относилось, по-видимому, к Иссикору. Меня же и Ханса они не удостаивали вниманием и лишь украдкой посматривали на нас.
Иссикор молча указал нам, куда сесть, и сам вошел в лодку, в то время как часовой сел за руль. Гребцы дружно взялись за весла, и мы отчалили.
Глава VII. Вэллу
В безмолвии, нарушаемом лишь мерными всплесками весел, мы быстро скользили по тихой реке. Во всем нашем странном путешествии ничто еще так не поражало меня, как этот покой. Тихо катились волны по каменному коридору в пустыню, чтобы там потеряться в песках – так мирно катится к смерти жизнь старика. Тихо стояли скалистые стены бездны. Они были до того круты, что ни одна живая тварь не нашла бы на ней точки опоры, кроме разве что летучих мышей, но те не летают днем. Тиха была серая лента неба над нами, хотя по временам по ущелью с жалобным стоном проносился ветер – словно дуновение невидимых крыльев. Но тише всего были наши гребцы. Час за часом они в напряженном молчании поднимали и опускали весла, лишь изредка шепотом обмениваясь необходимыми замечаниями.
Постепенно мною овладевало впечатление кошмара. Мне чудилось, что я сонный принимаю участие в драме, которая кому-то снится. Титаническая пропасть, по которой скользила наша лодка, ужасные возможности, таившиеся в грядущем, – все это угнетало мой дух впечатлением отплытия от пристани привычной реальности в бесовскую область неведомого.
Стены ущелья вырастали все выше, и скоро стало так темно, что красивые строгие лица гребцов выступали из мрака лишь при наклоне вперед в начале каждого дружного удара весел, вновь погружаясь в темноту к его концу. Это равномерная смена впечатлений действовала неприятно – месмерически. Словно лица привидений заглядывали под полог кровати, исчезали и снова заглядывали.
Вероятно, под конец я в самом деле заснул. Мне снился тревожный сон: точно я вхожу в сумрачный Гадес, где все реальности заменены бессильными назойливыми тенями.
Меня разбудил голос Иссикора, говоривший, что мы прибыли к месту ночлега. Здесь ущелье расширялось, оставляя узкую береговую полосу по обеим сторонам реки. Мы причалили и высадились. Пользуясь последними пробившимися к нам лучами света, мы поужинали всухомятку, не разводя огня. Не успели мы доесть, как воцарилась полная темнота, так как свет месяца не проникал в ущелье. Оставалось только лечь на песок и уснуть под завывание ночного ветра в расселинах.
Ночь тянулась нескончаемо долго. Мне думалось (или снилось), что я умер и жду следующего перевоплощения; а когда я пробуждался, то только сонное бормотание Ханса возвращало меня к действительности: готтентот молился моему старому отцу, чтобы тот помог ему раздобыть полбутылки джина! Наконец звезда, горевшая на черной ленте неба над нами, погасла; лента стала голубой, или, скорее, серой; где-то на земле начался рассвет. Мы поднялись, сели в лодку и поплыли дальше. В полумиле от места нашей ночевки теснившие реку стены вдруг широко расступились. Утесы теперь поднимались на расстоянии двух миль от каждого берега, замыкая плоскую равнину. Крутые берега поросли высокими развесистыми деревьями, почти так же затемнявшими реку, как утесы ниже по течению. Мы по-прежнему плыли во мраке, тем более что солнце еще не взошло. Когда мои глаза освоились с темнотой, я стал замечать двигавшиеся между деревьями высокие темные фигуры. Они то стояли и ходили, как двуногие, то быстро бежали на четвереньках.
– Смотри Ханс, – прошептал я, – павианы!
– Павианы, баас? Такие огромные? Нет, это черти! Тогда за моей спиной послышался шепот Иссикора:
– Это Волосатые, живущие в лесу, господин. Умоляю вас не говорить так громко, а то они на нас нападут.
Гребцы налегли на весла. И вот в лесном полумраке послышался невыразимо жуткий звук – не то звериное рычание, не то человеческий крик, в котором мое ухо различало слова «Хоу-хоу! Хоу-хоу!» Мгновенно весь лес откликнулся ревом: «Хоу-хоу!» – таким ужасным, что у меня волосы встали дыбом. Я понял, откуда взялось имя бога, к которому мы ехали в гости в такую даль.
Затем послышался тяжелый плеск воды – словно возня крокодилов, – ив густой тени под навесом деревьев я увидел плывущие к нам безобразные головы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Окинув меня любопытным взглядом, незнакомец подошел прямо к Иссикору, стал перед ним на колени и прижал его руку к своему лбу.
По-видимому, наш проводник пользовался у себя на родине большим почетом. Обменявшись несколькими словами со своим соотечественником, Иссикор повернулся ко мне и сообщил, что пока все обстоит благополучно: сигнал был своевременно замечен и лодка приготовлена.
Мы пошли вслед за часовым и вдруг за поворотом увидели перед собой широкую реку. Налево тихо катился глубокий полноводный поток – направо же, в каких-нибудь ста шагах, он превращался в болото. Высокие красивые папирусы покрывали заводи, с оглушительным клекотом поднимались над водой стаи болотных птиц. Но недаром вэллосы называли этот поток Черной рекой: не одно тысячелетие пробивал он свой путь по дну пропасти. С обеих сторон его теснили каменные стены, такие высокие и отвесные, что казалось, наверху они почти соприкасались, отчего поверхность воды представлялась черной. Мне чудилось, что мы подходим к угрюмому Стиксу, по которому ладья Харона отвезет нас в подземные поля. Невольно в моей памяти всплыли слова поэта:
В стране Теней бежит ручей
Пещерой, темной для людей,
В неведомое солнцу море.
Впрочем, не ручаюсь за точность цитаты.
Признаюсь, мне стало жутко. То было мрачное, нечистое место. Какое «неведомое солнцу море» – дивился я – лежит за этими вратами ада? Будь я один, я, может быть, поджал бы хвост и пошел вспять по болоту, над которым, по крайней мере, светило солнце, и дальше, через пустыню, к своим волам и фургону. Но в присутствии великолепного Иссикора и его миримидона моя англосакская гордость не позволила мне отступить. Я должен был идти до конца.
Но Ханс перетрусил еще больше, чем я; у него стучали зубы от страха.
– Ох, баас, – сказал он, – если это дверь, то каков же дом за ней?
– Это мы увидим в свое время, – ответил я, – нечего загадывать вперед.
– Иди за мной, господин, – сказал Иссикор после вторичного совещания с нашим новым спутником.
Я последовал приглашению. Ханс держался как можно ближе ко мне. Мы обогнули утес, и перед нами открылась маленькая бухта в берегу. На песчаной отмели стояла большая лодка, в которой сидели шестнадцать гребцов – это число запомнилось мне потому, что, по замечанию Ханса, оно совпадало с числом волов нашей упряжки, вследствие чего он именовал этих гребцов «водяными волами».
При нашем приближении они подняли весла. Это почетное приветствие относилось, по-видимому, к Иссикору. Меня же и Ханса они не удостаивали вниманием и лишь украдкой посматривали на нас.
Иссикор молча указал нам, куда сесть, и сам вошел в лодку, в то время как часовой сел за руль. Гребцы дружно взялись за весла, и мы отчалили.
Глава VII. Вэллу
В безмолвии, нарушаемом лишь мерными всплесками весел, мы быстро скользили по тихой реке. Во всем нашем странном путешествии ничто еще так не поражало меня, как этот покой. Тихо катились волны по каменному коридору в пустыню, чтобы там потеряться в песках – так мирно катится к смерти жизнь старика. Тихо стояли скалистые стены бездны. Они были до того круты, что ни одна живая тварь не нашла бы на ней точки опоры, кроме разве что летучих мышей, но те не летают днем. Тиха была серая лента неба над нами, хотя по временам по ущелью с жалобным стоном проносился ветер – словно дуновение невидимых крыльев. Но тише всего были наши гребцы. Час за часом они в напряженном молчании поднимали и опускали весла, лишь изредка шепотом обмениваясь необходимыми замечаниями.
Постепенно мною овладевало впечатление кошмара. Мне чудилось, что я сонный принимаю участие в драме, которая кому-то снится. Титаническая пропасть, по которой скользила наша лодка, ужасные возможности, таившиеся в грядущем, – все это угнетало мой дух впечатлением отплытия от пристани привычной реальности в бесовскую область неведомого.
Стены ущелья вырастали все выше, и скоро стало так темно, что красивые строгие лица гребцов выступали из мрака лишь при наклоне вперед в начале каждого дружного удара весел, вновь погружаясь в темноту к его концу. Это равномерная смена впечатлений действовала неприятно – месмерически. Словно лица привидений заглядывали под полог кровати, исчезали и снова заглядывали.
Вероятно, под конец я в самом деле заснул. Мне снился тревожный сон: точно я вхожу в сумрачный Гадес, где все реальности заменены бессильными назойливыми тенями.
Меня разбудил голос Иссикора, говоривший, что мы прибыли к месту ночлега. Здесь ущелье расширялось, оставляя узкую береговую полосу по обеим сторонам реки. Мы причалили и высадились. Пользуясь последними пробившимися к нам лучами света, мы поужинали всухомятку, не разводя огня. Не успели мы доесть, как воцарилась полная темнота, так как свет месяца не проникал в ущелье. Оставалось только лечь на песок и уснуть под завывание ночного ветра в расселинах.
Ночь тянулась нескончаемо долго. Мне думалось (или снилось), что я умер и жду следующего перевоплощения; а когда я пробуждался, то только сонное бормотание Ханса возвращало меня к действительности: готтентот молился моему старому отцу, чтобы тот помог ему раздобыть полбутылки джина! Наконец звезда, горевшая на черной ленте неба над нами, погасла; лента стала голубой, или, скорее, серой; где-то на земле начался рассвет. Мы поднялись, сели в лодку и поплыли дальше. В полумиле от места нашей ночевки теснившие реку стены вдруг широко расступились. Утесы теперь поднимались на расстоянии двух миль от каждого берега, замыкая плоскую равнину. Крутые берега поросли высокими развесистыми деревьями, почти так же затемнявшими реку, как утесы ниже по течению. Мы по-прежнему плыли во мраке, тем более что солнце еще не взошло. Когда мои глаза освоились с темнотой, я стал замечать двигавшиеся между деревьями высокие темные фигуры. Они то стояли и ходили, как двуногие, то быстро бежали на четвереньках.
– Смотри Ханс, – прошептал я, – павианы!
– Павианы, баас? Такие огромные? Нет, это черти! Тогда за моей спиной послышался шепот Иссикора:
– Это Волосатые, живущие в лесу, господин. Умоляю вас не говорить так громко, а то они на нас нападут.
Гребцы налегли на весла. И вот в лесном полумраке послышался невыразимо жуткий звук – не то звериное рычание, не то человеческий крик, в котором мое ухо различало слова «Хоу-хоу! Хоу-хоу!» Мгновенно весь лес откликнулся ревом: «Хоу-хоу!» – таким ужасным, что у меня волосы встали дыбом. Я понял, откуда взялось имя бога, к которому мы ехали в гости в такую даль.
Затем послышался тяжелый плеск воды – словно возня крокодилов, – ив густой тени под навесом деревьев я увидел плывущие к нам безобразные головы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45