от одного взгляда на них у нас начинали болеть глаза. Затем начались дожди, все вокруг окутали густые туманы, от них стали еще темнее и без того темные ночи, когда легко заблудиться или упасть в пропасть.
Но вот однажды утром, увидя, что взошло солнце, мы подошли к двери и выглянули наружу. Нашим глазам открылось настоящее чудо. Снегов, которые завалили долину, как не бывало; вместо них перед нами лежали зеленеющие луга, усыпанные, как звездами, цветами, бежали журчащие ручьи и распевали птицы в своих гнездах на ивах. Небо уже не хмурилось; весь голубой небосвод, казалось, сиял нежной улыбкой. Суровую зиму с ее пронизывающими ветрами сменила весна с ее зефирами, которые тихо скользили по долине, напевая песню любви и жизни.
Там, в этой высокой башне, в присутствии живых и мертвых, пока передо мной разворачивался последний акт великой трагедии, глядя на Айшу, я вспомнил эту забытую картину. Ибо в ее лице свершилось такое же преображение. До сих пор, хотя Айша и была необыкновенно прекрасна, ее сердце походило на устланную снегом, неприступную гору; и о ее чистое чело и ледяное самообладание разбивались все надежды и желания.
Она клялась, что любит; эта любовь, в ее мистических проявлениях, несла с собой смерть. И все же складывалось впечатление, будто, несмотря на все порывы страсти, она как бы исполняет заученную роль: естественно, что мотылек стремится к звезде, но чтобы звезда стремилась к мотыльку? Человек может преклоняться перед богиней, озаренной божественными улыбками, но может ли богиня любить человека?
Но теперь все вдруг переменилось. В Айше пробудился человек: я видел, как высоко вздымается ее грудь под одеждой, слышал, как она мягко всхлипывает, а на ее запрокинутом лице и в ее неотразимых пленительных глазах появилось то самое выражение, которое порождается лишь любовью. Она как будто вся светилась лаской: уже не закутанная в пелены отшельница пещер, уже не Оракул Святилища, не Валькирия на полях битвы, а самая прекрасная и счастливая невеста, какая радовала глаза своего будущего мужа.
Когда она наконец заговорила, то заговорила о пустяках, именно так она возвестила о победе, одержанной ею над самою собой.
– Фу, – сказала она, показывая на свои порванные копьями, запыленные и влажные одежды – фу, мой господин, смотри, в каком свадебном наряде пришла к тебе твоя невеста, а ведь ей надобно было бы быть в царских украшениях и облачении, приличествующем и ее – и твоему – сану.
– Мне нужна сама женщина, а не ее одеяние, – ответил Лео, не сводя горящих глаз с ее лица.
– Тебе нужна сама женщина? В этом-то вся суть. Скажи мне, Лео, женщина я или дух. Скажи, что я женщина, ибо пророчество мертвой Атене тяготит мою душу: Атене сказала, что смертные и бессмертные не могут быть вместе.
– Конечно же, ты женщина, иначе ты не мучила бы меня столько недель.
– Спасибо, твои слова утешают меня. Но женщина ли сеяла разрушение по всей равнине? Перед женщиной ли склонялись Гром и Молния, говоря: «Мы здесь, повелевай нами!»? Воля женщины ли сокрушила эти крепкие двери? Могла ли женщина обратить этого человека в каменное изваяние?
…О Лео! Как бы хотела я стать женщиной. Говорю тебе, я принесла бы тебе, как свадебный дар, все свое величие, будь я уверена, что хоть один короткий год смогу быть женщиной и твоей счастливой женой.
Ты сказал, что я мучила тебя, но еще больше я мучилась сама, ибо хотела, но не смела уступить твоим мольбам. Говорю тебе, Лео, не будь я уверена, что ручеек твоей жизни неминуемо вольется в великий океан моей жизни, ибо море притягивает к себе все реки, а солнце – туманы, я бы не уступила и сейчас. Но я знаю, так подсказывает мне моя мудрость; прежде чем мы достигнем берегов Ливии, свершится великая беда, ты умрешь – и умрешь по своей собственной воле, а я, еще не став женой, овдовею.
Поэтому я, как и покойная Атене, бросаю кости, не зная, что выпадет. Не зная, выиграю я или проиграю. – И она воспроизвела дикий жест, каким отчаявшийся игрок в кости делает свою последнюю попытку.
– Итак, – продолжала она, – кости брошены, но сколько очков я набрала, скрыто от моих глаз. С сомнениями и страхами отныне покончено; что бы ни ожидало нас: жизнь или смерть, – я смело приму то, что нам назначено.
Каким же обрядом мы скрепим наш брак? Я знаю! Холли должен соединить наши руки: только он и никто другой. Он всегда был нашим верным проводником – он и отдаст мне тебя, а меня – тебе. Нашим алтарем будет пылающий город, свидетелями – и на земле и в небесах – мертвые и живые. Вместо всех обрядов и церемоний я коснусь своими губами твоих, а затем я спою тебе свадебную песню любви, какой еще не сочинял ни один смертный поэт и не слышали земные возлюбленные.
За дело, Холли: соедини эту девушку и этого мужчину.
Я повиновался, как во сне, и взял протянутые руки Айши и Лео. И в этот миг через мое тело – от нее к нему – побежал огненный ток, сотрясая меня и обжигая быстрыми волнами неземного блаженства. В то же время я увидел необыкновенно прекрасные картины и услышал мощные звуки величественной музыки; мой мозг был так переполнен жизненной силой, что я опасался за его сохранность.
Сам не знаю как, я соединил их руки; благословил их, сам не знаю какими словами. Затем я прислонился спиной к стене в напряженном ожидании.
И вот что я увидел.
В самозабвенном порыве страсти, столь прекрасной и могучей, что она казалась сверхчеловеческой, Айша прошептала: «О мой муж!» – обняла шею Лео, притянула его голову к себе, так что его золотые кудри смешались с ее черными, цвета воронова крыла, локонами, и поцеловала его в губы.
Так они стояли, обнимая друг друга, и я заметил, что та же диадема света, которая сияла на ее челе, увенчала и чело Лео; ее безупречно стройная фигура, просвечивая через белые покрывала, вся горела неярким огнем. Со счастливым смешком она отодвинулась и сказала:
– Лео Винси, я предаюсь тебе во второй раз и душой и телом, исполняя клятву, что я дала тебе в темных пещерах Кора и повторила здесь, во дворце Калуна. Знай же: что бы ни случилось, отныне мы уже никогда-никогда не расстанемся, отныне мы единое целое. Покуда ты жив, буду жить и я, рядом с тобой, а если тебе суждена смерть, я последую за тобой, через далекие миры и небеса; перед силой моей любви не устоят врата ни рая, ни ада. Я всегда буду там же, где и ты. Мы будем всегда спать вместе, и во всех снах жизни и смерти ты будешь слышать шепот моего голоса; мой голос пробудит тебя в час наступления вечного рассвета, когда навсегда отлетит прочь ночь беспросветного отчаяния.
Слушай же мою песню, и слушай ее внимательно, ибо в ее словах ты познаешь ту сокровенную истину, которую я не могла тебе открыть, не будучи твоей женой. Ты узнаешь, кто я и что я, ты узнаешь, кто ты и что ты, узнаешь о высшем предназначении нашей любви, о причинах ненависти этой мертвой женщины, обо всем, что я скрывала от тебя под оболочкой туманных, непонятных слов и видений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Но вот однажды утром, увидя, что взошло солнце, мы подошли к двери и выглянули наружу. Нашим глазам открылось настоящее чудо. Снегов, которые завалили долину, как не бывало; вместо них перед нами лежали зеленеющие луга, усыпанные, как звездами, цветами, бежали журчащие ручьи и распевали птицы в своих гнездах на ивах. Небо уже не хмурилось; весь голубой небосвод, казалось, сиял нежной улыбкой. Суровую зиму с ее пронизывающими ветрами сменила весна с ее зефирами, которые тихо скользили по долине, напевая песню любви и жизни.
Там, в этой высокой башне, в присутствии живых и мертвых, пока передо мной разворачивался последний акт великой трагедии, глядя на Айшу, я вспомнил эту забытую картину. Ибо в ее лице свершилось такое же преображение. До сих пор, хотя Айша и была необыкновенно прекрасна, ее сердце походило на устланную снегом, неприступную гору; и о ее чистое чело и ледяное самообладание разбивались все надежды и желания.
Она клялась, что любит; эта любовь, в ее мистических проявлениях, несла с собой смерть. И все же складывалось впечатление, будто, несмотря на все порывы страсти, она как бы исполняет заученную роль: естественно, что мотылек стремится к звезде, но чтобы звезда стремилась к мотыльку? Человек может преклоняться перед богиней, озаренной божественными улыбками, но может ли богиня любить человека?
Но теперь все вдруг переменилось. В Айше пробудился человек: я видел, как высоко вздымается ее грудь под одеждой, слышал, как она мягко всхлипывает, а на ее запрокинутом лице и в ее неотразимых пленительных глазах появилось то самое выражение, которое порождается лишь любовью. Она как будто вся светилась лаской: уже не закутанная в пелены отшельница пещер, уже не Оракул Святилища, не Валькирия на полях битвы, а самая прекрасная и счастливая невеста, какая радовала глаза своего будущего мужа.
Когда она наконец заговорила, то заговорила о пустяках, именно так она возвестила о победе, одержанной ею над самою собой.
– Фу, – сказала она, показывая на свои порванные копьями, запыленные и влажные одежды – фу, мой господин, смотри, в каком свадебном наряде пришла к тебе твоя невеста, а ведь ей надобно было бы быть в царских украшениях и облачении, приличествующем и ее – и твоему – сану.
– Мне нужна сама женщина, а не ее одеяние, – ответил Лео, не сводя горящих глаз с ее лица.
– Тебе нужна сама женщина? В этом-то вся суть. Скажи мне, Лео, женщина я или дух. Скажи, что я женщина, ибо пророчество мертвой Атене тяготит мою душу: Атене сказала, что смертные и бессмертные не могут быть вместе.
– Конечно же, ты женщина, иначе ты не мучила бы меня столько недель.
– Спасибо, твои слова утешают меня. Но женщина ли сеяла разрушение по всей равнине? Перед женщиной ли склонялись Гром и Молния, говоря: «Мы здесь, повелевай нами!»? Воля женщины ли сокрушила эти крепкие двери? Могла ли женщина обратить этого человека в каменное изваяние?
…О Лео! Как бы хотела я стать женщиной. Говорю тебе, я принесла бы тебе, как свадебный дар, все свое величие, будь я уверена, что хоть один короткий год смогу быть женщиной и твоей счастливой женой.
Ты сказал, что я мучила тебя, но еще больше я мучилась сама, ибо хотела, но не смела уступить твоим мольбам. Говорю тебе, Лео, не будь я уверена, что ручеек твоей жизни неминуемо вольется в великий океан моей жизни, ибо море притягивает к себе все реки, а солнце – туманы, я бы не уступила и сейчас. Но я знаю, так подсказывает мне моя мудрость; прежде чем мы достигнем берегов Ливии, свершится великая беда, ты умрешь – и умрешь по своей собственной воле, а я, еще не став женой, овдовею.
Поэтому я, как и покойная Атене, бросаю кости, не зная, что выпадет. Не зная, выиграю я или проиграю. – И она воспроизвела дикий жест, каким отчаявшийся игрок в кости делает свою последнюю попытку.
– Итак, – продолжала она, – кости брошены, но сколько очков я набрала, скрыто от моих глаз. С сомнениями и страхами отныне покончено; что бы ни ожидало нас: жизнь или смерть, – я смело приму то, что нам назначено.
Каким же обрядом мы скрепим наш брак? Я знаю! Холли должен соединить наши руки: только он и никто другой. Он всегда был нашим верным проводником – он и отдаст мне тебя, а меня – тебе. Нашим алтарем будет пылающий город, свидетелями – и на земле и в небесах – мертвые и живые. Вместо всех обрядов и церемоний я коснусь своими губами твоих, а затем я спою тебе свадебную песню любви, какой еще не сочинял ни один смертный поэт и не слышали земные возлюбленные.
За дело, Холли: соедини эту девушку и этого мужчину.
Я повиновался, как во сне, и взял протянутые руки Айши и Лео. И в этот миг через мое тело – от нее к нему – побежал огненный ток, сотрясая меня и обжигая быстрыми волнами неземного блаженства. В то же время я увидел необыкновенно прекрасные картины и услышал мощные звуки величественной музыки; мой мозг был так переполнен жизненной силой, что я опасался за его сохранность.
Сам не знаю как, я соединил их руки; благословил их, сам не знаю какими словами. Затем я прислонился спиной к стене в напряженном ожидании.
И вот что я увидел.
В самозабвенном порыве страсти, столь прекрасной и могучей, что она казалась сверхчеловеческой, Айша прошептала: «О мой муж!» – обняла шею Лео, притянула его голову к себе, так что его золотые кудри смешались с ее черными, цвета воронова крыла, локонами, и поцеловала его в губы.
Так они стояли, обнимая друг друга, и я заметил, что та же диадема света, которая сияла на ее челе, увенчала и чело Лео; ее безупречно стройная фигура, просвечивая через белые покрывала, вся горела неярким огнем. Со счастливым смешком она отодвинулась и сказала:
– Лео Винси, я предаюсь тебе во второй раз и душой и телом, исполняя клятву, что я дала тебе в темных пещерах Кора и повторила здесь, во дворце Калуна. Знай же: что бы ни случилось, отныне мы уже никогда-никогда не расстанемся, отныне мы единое целое. Покуда ты жив, буду жить и я, рядом с тобой, а если тебе суждена смерть, я последую за тобой, через далекие миры и небеса; перед силой моей любви не устоят врата ни рая, ни ада. Я всегда буду там же, где и ты. Мы будем всегда спать вместе, и во всех снах жизни и смерти ты будешь слышать шепот моего голоса; мой голос пробудит тебя в час наступления вечного рассвета, когда навсегда отлетит прочь ночь беспросветного отчаяния.
Слушай же мою песню, и слушай ее внимательно, ибо в ее словах ты познаешь ту сокровенную истину, которую я не могла тебе открыть, не будучи твоей женой. Ты узнаешь, кто я и что я, ты узнаешь, кто ты и что ты, узнаешь о высшем предназначении нашей любви, о причинах ненависти этой мертвой женщины, обо всем, что я скрывала от тебя под оболочкой туманных, непонятных слов и видений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87