каков же итог размышлений? "2. Прическа", записал он.
"3", - записал он. Что там третье по степени неблагонадежности? ему
не очень-то по душе была близорукость Ребус и толстые стекла ее очков.
Опять же от дыма гвоздиков глаза у нее постоянно слезились и зрение еще
больше ухудшалось. В довершение всего ее постоянно мучал резкий кашель
курильщика, отчего вокруг безнадежно плясало перед глазами то немногое,
что она еще могла разглядеть. "3, - записал Нунн. искаженное восприятие
мира".
ходили слухи, будто Ребус неравнодушна к виски. Что ж, все
неравнодушны к виски. Нунн и сам неравнодушен к виски. но ведь, как
вынужден был напомнить Нунн сам себе, он не носит сильных очков, изо рта у
него не висит сигарета, то бишь гвоздик. Опять-таки, есть в этой Ребус
что-то неуловимо непристойное. Она вполне подходит под рубрику старой
девы. Однако, когда она сидит, юбка у нее задирается выше колен. Сидя, она
часто раздвигает коленки на добрых полметра, так что минут
десять-пятнадцать кряду Нунн может любоваться трусиками, то
бледно-зелеными, то небесно-голубыми, то даже черными. Нельзя не ощутить,
чт где-то под невзрачной внешней оболочкой скрыта обнаженная, чувственная,
даже распущенная женщина, а хриплый голос, режущий ухо разговорами про
гвоздики и дерьмо собачье, - возможно, лишь слабый отголосок настойчивых
душевных трелей. "4, - записал Нунн. Безнравственность (?) открывает
простор для шантажа".
В общем и целом, нездоровая личность. В ежегоднике скачек Нунн обвел
ее имя рамочкой. Рамочку он окружил зубцами, зубцы - рамочкой, новую
рамочку - волнистой линией, волнистую линию - снова рамочкой. Вокруг всего
этого он начертил фигурную кайму, фигурную кайму украсил новой рамочкой,
зубцами и волнистой линией, а этот расширенный вариант - новой фигурной
каймой. Потом низко склонился над делом рук своих и стал через один
заштриховывать промежутки между обводами. Только одно тревожило Нунна во
время работы. Долгий опыт борьбы с подрывной деятельностью подсказывал
ему, что организатор петиции всегда лишь ширма для другой, гораздо более
опасной личности, которая остается невыявленной. Вот на кого надо наложить
лапу. Нунн перебирал в уме все подозрительные фамилии. Роу? Мак-Интош?
конечно, фамилии несимпатичные. Но слышится ли в них отзвук взаправдашней
измены? а как насчет Голдвассера? Голдвассер... Голдвассер... Есть что-то
в этой фамилии - что-то неблагозвучное, настораживающее, нездоровое.
Ничего определенного, конечно, просто чутье ветерана службы безопасности.
К списку недостатков Ребус Нунн прибавил еще один пункт. "5.
Голдвассер", - записал он.

15
Ни Плашков, ни Ребус не жалели времени, чтобы сплотить тех, кто
разделял их позицию в вопросе о торжественном открытии. Но трудно было
заметить ощутимые успехи. кулуарная обработка Плашков льстила тем, кому и
без нее внушали отвращение подрывная уравниловка и Ребус. усилия Ребус
игнорировали решительно все, кроме тех, кто давно проникся благородным
стародавним предубеждением против монархии и Плашков. Из этого общего
правила были только два исключения. Первое - Чиддингфолд, молчаливо
признанный "ничьей землей" между двумя фракциями, а второе - Хоу,
начальник отдела мод.
Хоу был идеальным объектом для кулуарной обработки. Ни одна кулуарная
беседа с ним не пропадала впустую. Начать с того, что Хоу не питал
предубеждения ни к кому, даже к тем, против кого предубеждены были почти
все. Он считал, что Ноббс в глубине души искренен. Он верил, что у
Голдвассера много достоинств и что Нунна никто не понимает. Он во
всеуслышание заявлял, что Мак-Интош не виноват, если родился шотландцем.
Но, главное, душа у Хоу была открытая, восприимчивая к новым идеям.
Как говорится, нараспашку. Мнения, теории, философские концепции входили у
него в одно ухо, ненадолго задерживались и под напором новых убеждений и
взглядов выталкивались через другое. Ламаркизм, монтеизм, фрейдизм,
бухманизм, клейнизм, шпенглеризм - все это втягивалось сквозняком, весело
кружилось внутри и уплывало прочь как ветром сдутое. Все зависело от того,
кто последним беседовал с Хоу. Встретит он, например, во вторник утром
человека, верящего в иглоукалывание, дешевые займы и викторианские обои
ручного наката, и день-деньской будет хранить твердую, искреннюю верность
этим идеалам готовый ради них на пытки и мученичество. Но к вечеру того же
вторника ему встретится человек, который скажет, что в идеях
иглоукалывания, дешевых займов и викторианских обоев ручного наката есть
элементарные логические изьяны, и в среду Хоу будет источать тихую жалость
к наивным, доверчивым простакам, замороченным этими идеями. "работать надо
по системе", - скажет ему бывало Роу за утренним кофе. "знаю", - ответит
Хоу, его добрые серые глаза засветятся искренним сочувствием, и он будет
работать по системе до самого перерыва, а там Мак-Интоша дернет нелегкая
заметить между двумя ложками супа: "система - это методика машин и
дураков". "знаю", - ответит Хоу мягко, чтобы Мак-Интош не догадался, сколь
тривиально его замечание. И всю вторую половину дня Хоу проработает
бессистемно. Человек величайшей скромности, он знал, что в прошлом часто
заблуждался и ныне ему явно не пристало бросать камень в самую что ни на
есть бредовую идею, отказываться принять ее и приютить. Его мозг, не
обремененный способностью к критическому мышлению, функционировал шустро и
энергично, сплошь и рядом чужие доводы убеждали Хоу, прежде чем собеседник
успевал изложить их до конца. Скажут ему, бывало: "право же, ваша теория
несостоятельна. Ведь если рассмотреть все доказательства..." "знаю, -
ответит тут же Хоу. - знаю. Действительно, абсолютно несостоятельна".
В институтском воздухе только и слышалось симпатичное бормотание -
это Хоу мягко повторял свое "знаю". Хоу любили все, ибо считали, что его
идеи созвучны их собственным, и Хоу всех любил примерно по тем же
причинам.
дом у Хоу был такой же открытый, как и душа. Люди, едва знакомые с
хозяином, приходили к ужину, оставались переночевать и задерживались на
несколько месяцев, ссорились друг с другом, ломали мебель и выезжали под
напором вновь прибывших. Время от времени без всяких поводов вспыхивали
чудовищные пьянки, дом наполняли какие-то мерзкие личности и славные люди,
которые притворялись мерзавцами, чтобы не обращать на себя излишнего
внимания, а потом так же внезапно и необъяснимо все затухало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44