И АНГЕЛЫ ПОЮТ

По воскресеньям, средам и четвергам Эдди никогда не уходил из
редакции раньше часа или двух ночи. "Норт кост ньюз" выходила трижды в
неделю, и ему казалось, что номер так и не выйдет, если некому будет
сидеть в редакции, пока крутятся печатные машины. Он знал, что издателя
Стюарта Уинкля не очень-то заботит остальное, если реклама уже на месте,
но это неправильно, думал Эдди. А вдруг что-нибудь случится или пойдет не
так? Даже здесь, на краю света, в последний момент может подвернуться
какая-нибудь сенсация, и ее надо будет кому-то описать и поместить в
номер. Вообще-то, надежды Эдди на подобное событие, весьма высокие шесть
лет назад, теперь уменьшились настолько, что ему приходилось делать
сознательное усилие, дабы напоминать себе о них. На деле же ему просто
нравилось прочитывать свою редакторскую колонку, прежде чем отдавать ее в
номер выпускающему.
В ту ночь, в среду, он прочитал собственный текст и взревел: "Где
она?". "Она" - это Руфи Дженсон, и она переправила в статье "частоту" на
"чистоту". Пылая от гнева, Эдди промчался по комнатам редакции и поймал
Руфи возле двери как раз в тот момент, когда она набрасывала на свои узкие
плечи плащ-накидку. Она была худа, очень коротко подстриженные волосы
слишком близко прилегали к голове, и она его очень боялась. К тому же, с
горечью подумал Эдди, она сумасшедшая, иначе не стала бы три ночи в неделю
дожидаться, когда он поймает ее у выхода и начнет размазывать по стенке.
- Почему вы не заглянули в чертов словарь? Почему вы правили мою
рукопись? Я разве не говорил, что сверну вам шею, если вы снова к ней
притронетесь?
Она всхлипнула и с ужасом посмотрела мимо него, заглядывая через холл
в комнату.
- Я... простите. Я не хотела... - Потом быстро, словно капелька
ртути, она выскользнула на улицу прямо в завывающую бурю. Хорошо бы,
подумал он, этот проклятый ветер унес ее в Австралию или еще куда
подальше.
Ветер с воем пронесся по комнате, разлетелись листы бумаги,
закачалась на цепочке лампа. Эдди захлопнул дверь и обозрел пространство
вокруг себя, ненавидя в тот момент каждый его дюйм. Три стола, рассеянные
по полу бумаги, которые миссис Рондейл потом выметет, потому что подобная
участь постигала все, оказавшееся на полу. Кроме мусора. Кажется, она его
не замечала вовсе. Соседняя дверь вела в типографию; машины работали, дело
делалось, но люди, готовившие газету, уже ушли. Руфи всегда уходила
предпоследней, затем Эдди. Возвращаясь в свою каморку, он пнул ногой стул
и смял в руке еще сырой от краски газетный лист, хорошо при этом зная, что
краска испачкает ладони.
Он знал также, что дверь в типографию сейчас приоткроется и снова
тихо закроется, а работники начнут говорить, что Толстый Эдди опять
разбушевался. Он знал, что они за глаза называют его Толстым Эдди, или
даже похуже, и еще то, что никому на свете кроме него нет никакого дела до
"Норт кост ньюз". Он сидел за столом, хмуро глядя на статью - одна из моих
лучших, подумал он - а слово "чистота" пялилось на него с листа; ничто
другое он не замечал. Фраза была такая: "В это время года штормы
обрушиваются на побережье с такой регулярностью, с такой частотой, что
кажется, будто море и воздух столкнулись в решающей схватке". Он немного
остыл, но отложил статью и прислушался к Верту. Весь вечер он слушал по
радио сообщения со всего побережья, ожидая новостей о разрушениях,
перебоях с электроэнергией, крушениях, о чем угодно. К полуночи он решил,
что это всего лишь обычный тихоокеанский шторм и подписал номер в печать.
Все, как и раньше: шоссе номер 101 залито водой там-то и там-то, дерево
или дорожный указатель повалены там-то, никто не погиб...
Ветер взвыл, успокоился, перевел дух и завыл снова. Совсем как
мальчишка со свистком. И по всему побережью люди вели себя как родители,
повидавшие на своем веку слишком много мальчишек со свистками. Не обращай
на него внимания, пока он не уйдет, а потом занимайся своим делом - такое
было у них отношение. Эдди был из Индианаполиса, где событием был
штормовой ветер со скоростью 80 миль в час. Шесть лет, прожитые на
побережье, не изменили его. Боже, даже ведь такой шторм просто обязан
стать событием!
Все еще хмурясь, он надел дождевик из черной непромокаемой материи,
закрывавший его до самых пяток. Затем добавил черную широкополую шляпу и
приготовился встретиться с непогодой лицом к лицу. Он знал, что кроме
прозвища Толстый Эдди у него есть и еще одно - Горный Человек.
Он приехал в "Таверну Коннелли", пропустил пару стаканчиков, одиноко
сидя в угрюмой тишине, а затем, когда в два ночи бар стали закрывать,
предложил Трумену Коксу подбросить его домой.
Город Льюисбург находится к югу от Астории, к северу от Кэнно Бич,
население 984 человека. И в два часа ночи все они спали, а городок мок в
темноте под дождем. Мерцали лишь ночные огни аптеки, пробивался свет из
типографии, да вспыхивали еще два светофора, хотя по улицам уже никто не
ездил. Дождь заливал ветровое стекло, струился ручьем по Мейн-стрит, по
склонам горы справа от них стекали потоки. Эдди свернул на Третью улицу и
ударил по тормозам, когда через дорогу вдруг метнулась чья-то фигура.
- Черт! - ругнулся он. Машину занесло, потом колеса снова сцепились с
дорогой, и он смог ее развернуть. - Кто это был?
Трумен вгляделся в темноту, кивнул. Фигура исчезла на аллее за
рестораном Сэла.
- Держу пари, то была дочка Боланда, младшая. Не Норма. Пошла по
стопам своей сестрицы.
Его тон не был осуждающим, хотя всем было точно известно, куда могут
завести девчонку такие поступки.
- Уверен, что нынешней ночью она сполна получит то, что заслуживает,
- буркнул Эдди и свернул на дорожку, ведущую к дому Трумена. - Ну, еще
увидимся.
- Угу. Конечно. Спасибо, что подбросил. - Он закутался в плащ и
метнулся к двери.
Но Эдди был уверен, что Трумен все равно промокнет. Под таким дождем
на это хватит и секунды. Бедный, глупый ребенок, снова подумал он, выезжая
задним ходом на дорогу. Он проехал по своим следам квартал или два и
направился к своему домику. Потом, повинуясь внезапному импульсу, повернул
назад и поехал по Второй улице, решив посмотреть, не бродит ли еще
где-нибудь там девчонка. По крайней мере, он мог бы предложить подвезти ее
домой. Он знал, где жили Боланды, две сестры с матерью, теперь, очевидно,
уже втроем занимаясь одним ремеслом. Но бог мой, подумал он, младшей никак
не может быть больше двенадцати.
1 2 3 4 5 6 7