.. ой, Игорь Генрихович, извините, Христа
ради ... опять я проштрафилась!...
* * *
Отразившись в шести затуманенных зеркалах, Таня прошла по теплой
резиновой дорожке к противоположной стене ванной комнаты - за полотенцем.
Что ж, фигура у нее еще ничего ... особенно, когда зеркало запотевшее,
ха-ха-ха!... Нет, врешь - даже если и не запотевшее, то все равно еще пока
ничего. Она протерла ладонью окошко в ближайшем зеркале и приблизила к нему
лицо, внимательно разглядывая красноватый шрам на правой щеке. "Господи, вот
ведь изуродовали меня на Втором Ярусе! Теперь только пластическая операция и
поможет ... хотя, с другой стороны, для кого?" Таня завернулась в полотенце,
вышла из ванной и остановилась в коридоре, не понимая, что собиралась
делать. А-а, спать ... Она устало прошла в спальню, сбросила полотенце на
пол и полезла в постель - бр-р-р, холодно ... где этот чертов включатель?
Поставив подогрев на максимум, она перевернулась на спину, раскинула руки и
закрыла глаза ...
"И ты слышишь, Иван НИКОГДА о моих изменах не догадывался! Я его
жалела!
Да уж, пожалуй, жалела. Да только кого - его или себя? А что бы ты
делала, если б старый осел тебе любовников не 'прописал'? В монастырь
постриглась бы? Вот то-то и оно ...
Да не в изменах дело. Я Ваню от всего защищала! Он сам говорил, что со
мной чувствует себя в безопасности.
Что ты несешь? Смешно слушать. Ну, скажи на милость: как ты могла Ивана
от НИХ защитить? Да они тебя просто не замечали!"
Танины воспоминания. Часть 4
К психиатрическим проблемам - в той или иной степени - Таня была
готова; тем более, что сразу решила от Ивана детей не заводить. А вот вызов
в первый отдел, последовавший через три месяца после свадьбы, явился для нее
полной неожиданностью.
Придя на работу, как всегда, в полодиннадцатого (режим у них в
Институте был свободный), она обнаружила на своем столе записку от Бегемота:
"Танька в первый отдел срочно три раза вызывали!!!!!" В раздумьи Таня
опустилась на стул - что бы это значило? Записка не содержала никакого
объясения ... и вообще ничего не содержала, кроме наглого небрежения знаками
препинания. Самого Бегемота в наличии не имелось - спросить о подробностях
не у кого ... Что ж делать?... Еле переставляя ноги и царапая
каблуками-шпильками по полу, Таня поплелась на шестой этаж. Душа полнилась
плохими предчувствиями - эх, с Давидом бы посоветоваться ... так ведь все
еще в Архангельске! Может, пустяк какой-нибудь в документах?
Но, оказалось, не в документах. И не пустяк.
Начало не сулило ничего опасного: толстая противная тетка в приемной
первого отдела отправила Таню в 624-ую комнату, а тамошний очкастый дядька,
спросив фамилию и позвонив куда-то, переслал еще дальше - в 651-ую. Тут
начались неожиданости: в 651-ой ее встретил заместитель директора по режиму
полковник Вячеслав Петрович Хамазюк.
(То есть был он, вообще-то, товарищ Хамазюк, но все в Институте,
включая временную замену вечнобеременной Костиной, знали, что он-таки
полковник. Вернее, считали, что полковник, поскольку Хамазюк
мог, в конце концов, оказаться товарищем, а слухи насчет полковника - сам
про себя распускать, для пущего уважения. Товарищ-полковник всегда казался
Тане личностью загадочной - не гипотетической принадлежностью к КГБ, а тем,
что имел покрасневшее лицо. Во всех случаях имел, независимо от
погоды. И не просто румянец на щеках или, там, красный лоб - а все
лицо. И, к слову, красного лба он как раз иметь-то и не мог, ибо не
имел лба вообще: шевелюра его, согласно странному капризу природы,
начиналась почти сразу от бровей.)
В тот визит загадка красного лица оказалась разгадана: от
товарища-полковника за версту разило водкой. С уважением посмотрев на часы
(11:15, всего четверть часа с открытия вино-водочного), Таня уселась на
предложенный ей стул.
Заместитель директора начал издалека: обнаружив неприятную
осведомленность в ее делах, распросил о приближавшейся персональной
выставке. Потом спросил о зарплате - согласился, что маленькая. Разговор,
однако, не вязался: Таня отвечала коротко и невпопад, ерзала на стуле и даже
однажды уронила с ноги туфель. Вздрогнув от туфельного стука,
товарищ-полковник перешел к делам личным: как семья, дети ... что пишет
бывший муж из Англии?... Таня с облегчением вздохнула (весь сыр-бор,
оказывается, из-за Сашки!) и радостно сообщила, что не пишет ничего. "Вот
негодяй!" - с жаром защитил интересы советских женщин заместитель директора
и без перехода предложил Тане звать его, заместителя, просто Славой. "Мы же
с тобой простые советские люди!" - добавил он; и уж на что Таня была
зеленая, а все ж поняла, что дело плохо: сейчас будут вербовать. Все еще
предполагая, что ее вызвали из-за Сашки, она стала уверять
товарища-полковника, что никаких связей с изменником родины не поддерживает.
И даже с его семьей в Москве! - что, кстати, являлось чистой правдой: после
того, как Андрюшка, сходив в гости к сашкиной родительнице, заявил, что
"мама - слюха", они с родительницей разругались вдрызг.
Разговор, казалось, подходил к концу. Таня очень гордилась своей
проницательностью (не всякая смогла б догадаться о тайной причине вызова!),
а также самообладанием, удержавшем не вступиться за балбеса Сашку из чувства
противоречия. Тут-то, когда она разомлела, товарищ-полковник ее и ошарашил:
знает ли Таня, что ее второй муж занимался ранее антисоветской
деятельностью?
У Тани опустилось сердце - про проклятую Группу против соцреализма она
забыла начисто! Да и не мудрено, что забыла: когда они с Иваном
познакомились - тот в Группе уже три года, как не состоял. Даже не вспомнил
о ней ни разу! - а Таня и не расспрашивала: частично из-за своей
аполитичности, а частично - других проблем у них хватало ... Она теперь уже
не понимала, чего следует ожидать.
А товарищ-полковник гнул свою линию: знает ли она, Таня, что гадкие
люди, сбившие ее больного мужа с прямой линии, все еще на свободе? А не
полнится ли ее советское сердце праведным гневом, когда они продолжают
растлять другие слабые души антисоветским гноем? И не долг ли ее
комсомольский помочь несгибаемым органам (он так и выразился: "несгибаемым
органам" - у Тани чуть опять не упал с ноги туфель) в их борьбе с
идеологическим врагом?
Товарищ-полковник умолк и выжидательно поглядел на нее, однако Таня не
отвечала, не зная, как себя вести. Предупреждение по поводу выставки
прозвучало предельно ясно (то, что расспросы в начале разговора являлись
предупреждением, сомнений теперь не вызывало).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
ради ... опять я проштрафилась!...
* * *
Отразившись в шести затуманенных зеркалах, Таня прошла по теплой
резиновой дорожке к противоположной стене ванной комнаты - за полотенцем.
Что ж, фигура у нее еще ничего ... особенно, когда зеркало запотевшее,
ха-ха-ха!... Нет, врешь - даже если и не запотевшее, то все равно еще пока
ничего. Она протерла ладонью окошко в ближайшем зеркале и приблизила к нему
лицо, внимательно разглядывая красноватый шрам на правой щеке. "Господи, вот
ведь изуродовали меня на Втором Ярусе! Теперь только пластическая операция и
поможет ... хотя, с другой стороны, для кого?" Таня завернулась в полотенце,
вышла из ванной и остановилась в коридоре, не понимая, что собиралась
делать. А-а, спать ... Она устало прошла в спальню, сбросила полотенце на
пол и полезла в постель - бр-р-р, холодно ... где этот чертов включатель?
Поставив подогрев на максимум, она перевернулась на спину, раскинула руки и
закрыла глаза ...
"И ты слышишь, Иван НИКОГДА о моих изменах не догадывался! Я его
жалела!
Да уж, пожалуй, жалела. Да только кого - его или себя? А что бы ты
делала, если б старый осел тебе любовников не 'прописал'? В монастырь
постриглась бы? Вот то-то и оно ...
Да не в изменах дело. Я Ваню от всего защищала! Он сам говорил, что со
мной чувствует себя в безопасности.
Что ты несешь? Смешно слушать. Ну, скажи на милость: как ты могла Ивана
от НИХ защитить? Да они тебя просто не замечали!"
Танины воспоминания. Часть 4
К психиатрическим проблемам - в той или иной степени - Таня была
готова; тем более, что сразу решила от Ивана детей не заводить. А вот вызов
в первый отдел, последовавший через три месяца после свадьбы, явился для нее
полной неожиданностью.
Придя на работу, как всегда, в полодиннадцатого (режим у них в
Институте был свободный), она обнаружила на своем столе записку от Бегемота:
"Танька в первый отдел срочно три раза вызывали!!!!!" В раздумьи Таня
опустилась на стул - что бы это значило? Записка не содержала никакого
объясения ... и вообще ничего не содержала, кроме наглого небрежения знаками
препинания. Самого Бегемота в наличии не имелось - спросить о подробностях
не у кого ... Что ж делать?... Еле переставляя ноги и царапая
каблуками-шпильками по полу, Таня поплелась на шестой этаж. Душа полнилась
плохими предчувствиями - эх, с Давидом бы посоветоваться ... так ведь все
еще в Архангельске! Может, пустяк какой-нибудь в документах?
Но, оказалось, не в документах. И не пустяк.
Начало не сулило ничего опасного: толстая противная тетка в приемной
первого отдела отправила Таню в 624-ую комнату, а тамошний очкастый дядька,
спросив фамилию и позвонив куда-то, переслал еще дальше - в 651-ую. Тут
начались неожиданости: в 651-ой ее встретил заместитель директора по режиму
полковник Вячеслав Петрович Хамазюк.
(То есть был он, вообще-то, товарищ Хамазюк, но все в Институте,
включая временную замену вечнобеременной Костиной, знали, что он-таки
полковник. Вернее, считали, что полковник, поскольку Хамазюк
мог, в конце концов, оказаться товарищем, а слухи насчет полковника - сам
про себя распускать, для пущего уважения. Товарищ-полковник всегда казался
Тане личностью загадочной - не гипотетической принадлежностью к КГБ, а тем,
что имел покрасневшее лицо. Во всех случаях имел, независимо от
погоды. И не просто румянец на щеках или, там, красный лоб - а все
лицо. И, к слову, красного лба он как раз иметь-то и не мог, ибо не
имел лба вообще: шевелюра его, согласно странному капризу природы,
начиналась почти сразу от бровей.)
В тот визит загадка красного лица оказалась разгадана: от
товарища-полковника за версту разило водкой. С уважением посмотрев на часы
(11:15, всего четверть часа с открытия вино-водочного), Таня уселась на
предложенный ей стул.
Заместитель директора начал издалека: обнаружив неприятную
осведомленность в ее делах, распросил о приближавшейся персональной
выставке. Потом спросил о зарплате - согласился, что маленькая. Разговор,
однако, не вязался: Таня отвечала коротко и невпопад, ерзала на стуле и даже
однажды уронила с ноги туфель. Вздрогнув от туфельного стука,
товарищ-полковник перешел к делам личным: как семья, дети ... что пишет
бывший муж из Англии?... Таня с облегчением вздохнула (весь сыр-бор,
оказывается, из-за Сашки!) и радостно сообщила, что не пишет ничего. "Вот
негодяй!" - с жаром защитил интересы советских женщин заместитель директора
и без перехода предложил Тане звать его, заместителя, просто Славой. "Мы же
с тобой простые советские люди!" - добавил он; и уж на что Таня была
зеленая, а все ж поняла, что дело плохо: сейчас будут вербовать. Все еще
предполагая, что ее вызвали из-за Сашки, она стала уверять
товарища-полковника, что никаких связей с изменником родины не поддерживает.
И даже с его семьей в Москве! - что, кстати, являлось чистой правдой: после
того, как Андрюшка, сходив в гости к сашкиной родительнице, заявил, что
"мама - слюха", они с родительницей разругались вдрызг.
Разговор, казалось, подходил к концу. Таня очень гордилась своей
проницательностью (не всякая смогла б догадаться о тайной причине вызова!),
а также самообладанием, удержавшем не вступиться за балбеса Сашку из чувства
противоречия. Тут-то, когда она разомлела, товарищ-полковник ее и ошарашил:
знает ли Таня, что ее второй муж занимался ранее антисоветской
деятельностью?
У Тани опустилось сердце - про проклятую Группу против соцреализма она
забыла начисто! Да и не мудрено, что забыла: когда они с Иваном
познакомились - тот в Группе уже три года, как не состоял. Даже не вспомнил
о ней ни разу! - а Таня и не расспрашивала: частично из-за своей
аполитичности, а частично - других проблем у них хватало ... Она теперь уже
не понимала, чего следует ожидать.
А товарищ-полковник гнул свою линию: знает ли она, Таня, что гадкие
люди, сбившие ее больного мужа с прямой линии, все еще на свободе? А не
полнится ли ее советское сердце праведным гневом, когда они продолжают
растлять другие слабые души антисоветским гноем? И не долг ли ее
комсомольский помочь несгибаемым органам (он так и выразился: "несгибаемым
органам" - у Тани чуть опять не упал с ноги туфель) в их борьбе с
идеологическим врагом?
Товарищ-полковник умолк и выжидательно поглядел на нее, однако Таня не
отвечала, не зная, как себя вести. Предупреждение по поводу выставки
прозвучало предельно ясно (то, что расспросы в начале разговора являлись
предупреждением, сомнений теперь не вызывало).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78