День близился к вечеру. Я, оказывается, устал больше, чем думал, и задремал, сидя за столом, – дремал, пробуждался, задремывал снова. А на пристани работа шла своим чередом – скрипели ворота, гремели цепи, напрягаясь, гудели канаты, мешки и тюки громоздились на палубе. Над ними, крича, летали чайки. Время от времени со скрипом проезжали запряженные волами телеги на кругляках-колесах.
В самой таверне было тихо. Один раз через двор прошла женщина, неся на голове корзину с бельем, пробежал мальчик, на руке у него был лоток со свежевыпеченными хлебами. В правом флигеле, как можно было понять, находились какие-то постояльцы. Туда со стороны города вошел человек в одежде раба с плоской корзиной, затянутой полотном. Он скрылся за дверью, а немного погодя оттуда выбежали во двор дети, мальчики, хорошо одетые, но шумные. У них был какой-то странный нездешний выговор, я не мог вспомнить, в каких краях так говорят. Двое, близнецы судя по виду, уселись на плитах двора играть в кости, между тем как двое других, хоть и не равных ни по годам, ни по росту, затеяли поединок на палках, заменявших им мечи, прикрываясь, как щитами, крышками от старых коробок. Немного погодя из тех же дверей вышла солидная женщина, должно быть, няня, и, сев на солнышке на лавку, стала за ними приглядывать. Мальчишки то и дело нетерпеливо подбегали к пристани смотреть, как идут дела, можно было предположить, что постояльцы из правого флигеля собираются плыть дальше либо вместе со мною, либо на судне, которое стояло у причала за углом таверны.
С моего места мне был виден шкипер нашего корабля и рядом с ним, по-видимому, сборщик пошлин с восковыми табличками и стилем. Он уже перестал делать записи, и на палубе тоже все угомонились. Как видно, подходит время мне возвращаться на свою неудобную койку под палубой и, лежа, ждать, покуда слабый ветер не пригонит наш корабль в следующую гавань.
Я встал. И в ту же минуту увидел, как шкипер встревожено поднял голову, будто принюхивающаяся собака. Вот он обернулся и посмотрел на крышу таверны. Я услышал, как у меня над головой с долгим скрипом перевернулся флюгер и стал, скрежеща, биться из стороны в сторону – это вдруг задул вечерний бриз. Подергавшись так несколько раз, флюгер замер, обтекаемый струями воздуха, а поднявшийся ветер серой тенью пробежал по воде гавани, и сразу закачались у причалов корабли, запели канаты, реи заколотили по мачтам, как барабанные палочки. Рядом со мной в очаге заметался огонь, а потом, загудев, взвился высоко в дымоход. Шкипер, досадливо махнув рукой, взошел по сходням на палубу, громким голосом отдавая команды. Я тоже испытал досаду, но к ней примешивалось чувство облегчения: такой ветер сразу разведет большую волну, однако меня она швырять не будет, ибо со злобным осенним непостоянством ветер вдруг переменился и задул прямо с севера. Наше отплытие откладывается.
Я подошел поговорить со шкипером, который распоряжался матросами, перекладывавшими и перевязывавшими корабельный груз ввиду предстоящего шторма. Он хмуро подтвердил, что впредь до попутного ветра наш корабль выйти в плаванье не сможет. Я отправил слугу за моими пожитками и вернулся в таверну, чтоб попросить у хозяина отдельную комнату. Что у него будут свободные комнаты, я знал, ветер, противный для нас, сулил удачу другим постояльцам. Я видел, что второе судно готовится к выходу в море, и в таверне тоже заметна была предотъездная беготня и суета. Мальчики со двора ушли и вскоре появились снова, тепло обутые и укутанные в плащи, младший шел за руку с нянькой, остальные нетерпеливо, с веселыми возгласами скакали вокруг, радуясь, как видно, предстоящему плаванью. Следом раб, которого я уже видел, и с ним еще один вынесли поклажу. Затем появился слуга в ливрее дворецкого с властной повадкой и резким голосом. Как видно, эти путешественники – важные люди, хоть выговор у них и странный. А в облике старшего мальчика мне почудилось что-то знакомое. Я стоял под навесом главного входа в таверну и наблюдал за ними. Вот с поклонами вышел хозяин и, обратившись к строгому слуге в ливрее, получил от него плату. Впопыхах выбежала женщина, возможно его жена, с каким-то узлом. Я услышал слова – «чистое белье». А потом хозяин и хозяйка отошли в сторону от дверей, кланяясь и приседая, и из правого флигеля явилась сама госпожа.
Она была с ног до головы закутана в зеленый плащ и, несмотря на изящное сложение, держалась величаво. Я заметил блеск золота на ее запястье, самоцветное ожерелье на шее. Зеленый плащ был подбит и оторочен рыжим лисьим мехом, капюшон тоже, он был откинут на плечи, но лица я не видел, она стояла ко мне спиной и разговаривала с кем-то, кто находился внутри.
Во двор вышла еще одна женщина, в руках она бережно и, как видно, с трудом несла завернутый в полотно ларец. Судя по скромной одежде, это была служанка. И если в ларце лежали драгоценности ее госпожи, значит, ее госпожа была действительно очень важная и знатная дама.
Но тут дама обернулась, и я узнал ее. Это была Моргауза, королева Лотианская и Оркнейская. Ошибиться я не мог. Прелестные волосы утратили золотисто-розовый блеск и потемнели до бурости, и стан уже не был таким гибким и тонким, как до рождения ее сыновей, но голос остался прежним, и продолговатые раскошенные глаза, и капризно сложенные губы тоже. Так стало быть, четыре маленьких горластых здоровяка с заморским северным выговором были ее сыновьями, рожденными от Лота Лотианского, врага Артура.
Но сейчас мне было не до них – я во все глаза смотрел, когда же появится наконец пятый, старший ее сын, сын Артура.
Вот он решительно вышел из дверей. Рослый, выше матери, стройный отрок, которого я, хоть и не видел никогда прежде, узнал бы среди кого угодно. «Черные волосы, черные глаза, стан танцовщика...» Так когда-то было сказано обо мне, а он разительно походил на меня, Артуров сын Мордред. Он остановился подле Моргаузы, что-то говорит ей. Голос у него высокий и мягкий, как у матери. Я уловил слова «корабль» и «счет». Она кивнула, погладила нежной ручкой его по руке. И все двинулись к причалу. Мордред, задрав голову, посмотрел на небо не без опаски, что-то еще сказал. Они прошли в нескольких шагах от меня.
Я отпрянул. Наверно, она заметила мое движение, потому что обернулась, и на какую-то долю мгновенья ее глаза встретились с моими. Она как будто бы не признала меня, однако, обернувшись, быстрее пошла туда, где ее ждало судно, и я заметил, что ее бьет дрожь – она плотнее закуталась в меховой плащ, – словно вдруг ощутила холодную пронзительность ветра.
За ней потянулись слуги и сыновья Лота: Гавейн, Агравейн, Гахерис, Гарет. Один за другим все поднялись по сходням на борт корабля.
Они плыли на юг. Что нужно там Моргаузе, я не знал, но можно было не сомневаться, что цели у нее недобрые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136