Мальгрем побагровел, тяжело задышал.
- Не будем говорить о здоровье, - сказал я. Вероятно, мне
потребовалась целая минута, чтобы произнести эту фразу. И еще минута
понадобилась, чтобы попросить Мальгрема: - Роберт, расскажите, как мы
очутились на Базе.
- Вас принесли на станцию нибы, - сказал он. И это было единственное,
что он сообщил в то первое наше свидание, у меня снова отказало сознание.
Теперь я приходил в себя чаще, оставался в сознании дольше. И почти
всегда, открывая глаза, я находил у постели Мальгрема или Барнхауза. А на
соседней кровати лежал Виккерс, все такой же бесчувственный, бледный,
неподвижный. Пришел и пилот Петров, от него я узнал, как нас спасали. Оба
они, он и второй пилот, очень встревожились, когда поблизости от станции
взорвался новый вулкан, а ни я, ни Виккерс не возвращались. Уйти от
станции не позволял мой запрет, они вышли наружу и прислушивались, не
раздастся ли где наш крик. Уже к ночи из леса стали выходить нибы. Сперва
появилась одна маленькая группка, они взволнованно гудели, показывали на
лес, звали туда. Один из пилотов остался на станции, другой поспешил в
лес. Нибы вели его в самую гущу деревьев: камни, выбрасываемые из кратера
вулкана, в густом лесу были не так опасны, как на открытом месте. Вскоре
пилот встретился с основной массой нибов, они несли на руках меня и
Виккерса. Пилот, увидев в каком мы состоянии, бросился готовить машины к
отлету. К тому времени, как нас принесли на станцию, оба планетолета были
выведены на стартовую площадку. В одну машину погрузили меня, в другую
Виккерса, оба мы не приходили в сознание. Нибы оставались на станции до
отлета, волновались, гудели, бегали вокруг планетолетов...
- Мы с Виккерсом думали, что они готовят на нас нападение, - сказал я
Мальгрему. - А они хотели нас спасти! Как мы ошибались в этом народе! Как
ошибались!
- Народ удивительный, - согласился он. - У них выработалось
предчувствие вулканических извержений. Вероятно, они хотели увести вас
подальше от опасного места до того, как начнется извержение, а вы не
поняли их. Теперь я думаю, что и станцию они в свое время заставили
перенести, потому что предвидели извержение на ее прежнем месте.
В одну из ночей я услышал голос Виккерса. Он не открывал глаз, в
сознание не пришел, но заговорил. Его томил бред, он бормотал,
захлебываясь словами, всхлипывал, временами вскрикивал. Я вслушивался в
его голос, старался понять, что наполняет его помраченный ум. Виккерс
грезил прошлым, он заново переживал то, что давно уже стало смутным
воспоминанием: и мальчишеские обиды, и провал на первом экзамене в
космонавигаторы, и выбор пути после блестящей защиты диплома, и
скоропалительное решение поступить космоэкспертом в компанию
"Унион-Космос". Часто и горячо он повторял имя Ирины. Вся короткая их
жизнь раскручивалась в его ярком бреду - слова, взгляды, дни разлук и
встреч...
А когда, уставая от бреда, Виккерс замолкал, я думал о том, что мы
скоро умрем и надо напоследок на чем-то самом важном сосредоточиться,
что-то самое нужное выполнить. Я размышлял о нибах, о станции, о Базе, о
Барнхаузе, о Мальгреме. Пробудившееся сознание диктовало новые планы и
мысли, и я прикидывал, что принять, а что отбросить. Но прежде всего надо
было добиться ясности о собственном состоянии.
- Поговорим откровенно, - предложил я врачу. - Не как больной с
врачом, даже не как мужчина с мужчиной, а как астросоциолог с
астробиологом. Мне нужно отдать важные распоряжения. Я знаю, что должен
умереть. Люди, от которых осталась половина туловища, не вправе считать
себя жильцами на этом свете.
- Мы делаем все, что можем, - сказал он осторожно. - У вас обширные
ожоги на теле.
- На сохранившемся остатке тела, хотите вы сказать? Сколько дней
осталось жить Виккерсу?
- Дня два-три, - ответил врач. - Тело, в общем, в хорошем состоянии,
но мозг... Вы ведь знаете, что сожженные мозговые клетки регенерации не
поддаются.
- Знаю. Итак, три дня. А мне? Только без утешений. Я не из тех, что
ахают и распускают нервы. И отдаю себе отчет, что полусожженный человек не
жилец на этом свете. Я уже говорил об этом.
- Не знаю, - сказал врач. - Поверьте, не притворяюсь. Вы
демонстрируете возможности, которые отсутствуют у обычных людей.
Я через силу засмеялся. Мне казалось, что я понял, куда он клонит.
Все же я уточнил:
- Понимаю вас так, что я уже должен был умереть в вашей палате?
- На Ниобее, - поправил он, - Еще на станции. А вы не умерли. И здесь
живете. И сохраняете ясное сознание. Вашу жизнь поддерживает сейчас не
наше лечение, а ваша собственная воля, мы лишь помогаем ей. Поэтому
спрашивайте самого себя, сколько вы приказываете своему телу жить. Вы
хотели честного ответа, это самый честный ответ.
- Хорошо, - сказал я. - Значит, с неделю еще проживу. На это у меня
хватит душевных сил. Вызовите ко мне Барнхауза.
Барнхауз явился не один, а с Агнессой Плавицкой. Она вошла в палату
первой, он шагал за ней, стараясь умерить грохот своих ножищ, чтобы не
причинить мне беспокойство. Странно было видеть его массивную фигуру такой
скованной. Зато мелодичный перезвон колокольчиков Агнессы заполнил всю
палату, она волновалась и сильней обычного взмахивала головой. Я показал
обоим на кресла и сказал:
- Между прочим, Агнесса, я звал одного Питера.
Она ответила лишь новой волной мелодичного колокольного перезвона, ее
лицо огненно вспыхнуло, а он поспешно проговорил:
- Я просил жену сопровождать меня, так мне легче разговаривать.
- Жену, Барнхауз? Разве на Базе регистрируются браки? Я был уверен,
что это прерогатива Земли.
- Мы женаты уже много лет, - сказал он. - Я скрыл это, когда
нанимался на Базу. Была масса конкурентов, я опасался, что меня с женой не
возьмут. На совместное проживание нужно ведь специальное разрешение, а все
конкуренты были одинокие - немалое преимущество передо мной! Она прилетела
потом самостоятельно и тоже не указала, что к мужу. Мы, впрочем, на Базе
жили, как посторонние, в этом смысле правил не нарушали. Вы первый, кому
признаемся в нашей тайне.
Он говорил, я смотрел на Агнессу. Она попеременно краснела и
бледнела. Разок она перехватила мой настойчивый взгляд - впервые я не
увидел в ее глазах вражды. И это изменение ее отношения не могло быть
вызвано моим бедственным состоянием, вряд ли она горевала, что я скоро
умру. Что-то иное, не просто желание сопровождать мужа да и не стремление
проститься со мной, заставило ее явиться в палату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
- Не будем говорить о здоровье, - сказал я. Вероятно, мне
потребовалась целая минута, чтобы произнести эту фразу. И еще минута
понадобилась, чтобы попросить Мальгрема: - Роберт, расскажите, как мы
очутились на Базе.
- Вас принесли на станцию нибы, - сказал он. И это было единственное,
что он сообщил в то первое наше свидание, у меня снова отказало сознание.
Теперь я приходил в себя чаще, оставался в сознании дольше. И почти
всегда, открывая глаза, я находил у постели Мальгрема или Барнхауза. А на
соседней кровати лежал Виккерс, все такой же бесчувственный, бледный,
неподвижный. Пришел и пилот Петров, от него я узнал, как нас спасали. Оба
они, он и второй пилот, очень встревожились, когда поблизости от станции
взорвался новый вулкан, а ни я, ни Виккерс не возвращались. Уйти от
станции не позволял мой запрет, они вышли наружу и прислушивались, не
раздастся ли где наш крик. Уже к ночи из леса стали выходить нибы. Сперва
появилась одна маленькая группка, они взволнованно гудели, показывали на
лес, звали туда. Один из пилотов остался на станции, другой поспешил в
лес. Нибы вели его в самую гущу деревьев: камни, выбрасываемые из кратера
вулкана, в густом лесу были не так опасны, как на открытом месте. Вскоре
пилот встретился с основной массой нибов, они несли на руках меня и
Виккерса. Пилот, увидев в каком мы состоянии, бросился готовить машины к
отлету. К тому времени, как нас принесли на станцию, оба планетолета были
выведены на стартовую площадку. В одну машину погрузили меня, в другую
Виккерса, оба мы не приходили в сознание. Нибы оставались на станции до
отлета, волновались, гудели, бегали вокруг планетолетов...
- Мы с Виккерсом думали, что они готовят на нас нападение, - сказал я
Мальгрему. - А они хотели нас спасти! Как мы ошибались в этом народе! Как
ошибались!
- Народ удивительный, - согласился он. - У них выработалось
предчувствие вулканических извержений. Вероятно, они хотели увести вас
подальше от опасного места до того, как начнется извержение, а вы не
поняли их. Теперь я думаю, что и станцию они в свое время заставили
перенести, потому что предвидели извержение на ее прежнем месте.
В одну из ночей я услышал голос Виккерса. Он не открывал глаз, в
сознание не пришел, но заговорил. Его томил бред, он бормотал,
захлебываясь словами, всхлипывал, временами вскрикивал. Я вслушивался в
его голос, старался понять, что наполняет его помраченный ум. Виккерс
грезил прошлым, он заново переживал то, что давно уже стало смутным
воспоминанием: и мальчишеские обиды, и провал на первом экзамене в
космонавигаторы, и выбор пути после блестящей защиты диплома, и
скоропалительное решение поступить космоэкспертом в компанию
"Унион-Космос". Часто и горячо он повторял имя Ирины. Вся короткая их
жизнь раскручивалась в его ярком бреду - слова, взгляды, дни разлук и
встреч...
А когда, уставая от бреда, Виккерс замолкал, я думал о том, что мы
скоро умрем и надо напоследок на чем-то самом важном сосредоточиться,
что-то самое нужное выполнить. Я размышлял о нибах, о станции, о Базе, о
Барнхаузе, о Мальгреме. Пробудившееся сознание диктовало новые планы и
мысли, и я прикидывал, что принять, а что отбросить. Но прежде всего надо
было добиться ясности о собственном состоянии.
- Поговорим откровенно, - предложил я врачу. - Не как больной с
врачом, даже не как мужчина с мужчиной, а как астросоциолог с
астробиологом. Мне нужно отдать важные распоряжения. Я знаю, что должен
умереть. Люди, от которых осталась половина туловища, не вправе считать
себя жильцами на этом свете.
- Мы делаем все, что можем, - сказал он осторожно. - У вас обширные
ожоги на теле.
- На сохранившемся остатке тела, хотите вы сказать? Сколько дней
осталось жить Виккерсу?
- Дня два-три, - ответил врач. - Тело, в общем, в хорошем состоянии,
но мозг... Вы ведь знаете, что сожженные мозговые клетки регенерации не
поддаются.
- Знаю. Итак, три дня. А мне? Только без утешений. Я не из тех, что
ахают и распускают нервы. И отдаю себе отчет, что полусожженный человек не
жилец на этом свете. Я уже говорил об этом.
- Не знаю, - сказал врач. - Поверьте, не притворяюсь. Вы
демонстрируете возможности, которые отсутствуют у обычных людей.
Я через силу засмеялся. Мне казалось, что я понял, куда он клонит.
Все же я уточнил:
- Понимаю вас так, что я уже должен был умереть в вашей палате?
- На Ниобее, - поправил он, - Еще на станции. А вы не умерли. И здесь
живете. И сохраняете ясное сознание. Вашу жизнь поддерживает сейчас не
наше лечение, а ваша собственная воля, мы лишь помогаем ей. Поэтому
спрашивайте самого себя, сколько вы приказываете своему телу жить. Вы
хотели честного ответа, это самый честный ответ.
- Хорошо, - сказал я. - Значит, с неделю еще проживу. На это у меня
хватит душевных сил. Вызовите ко мне Барнхауза.
Барнхауз явился не один, а с Агнессой Плавицкой. Она вошла в палату
первой, он шагал за ней, стараясь умерить грохот своих ножищ, чтобы не
причинить мне беспокойство. Странно было видеть его массивную фигуру такой
скованной. Зато мелодичный перезвон колокольчиков Агнессы заполнил всю
палату, она волновалась и сильней обычного взмахивала головой. Я показал
обоим на кресла и сказал:
- Между прочим, Агнесса, я звал одного Питера.
Она ответила лишь новой волной мелодичного колокольного перезвона, ее
лицо огненно вспыхнуло, а он поспешно проговорил:
- Я просил жену сопровождать меня, так мне легче разговаривать.
- Жену, Барнхауз? Разве на Базе регистрируются браки? Я был уверен,
что это прерогатива Земли.
- Мы женаты уже много лет, - сказал он. - Я скрыл это, когда
нанимался на Базу. Была масса конкурентов, я опасался, что меня с женой не
возьмут. На совместное проживание нужно ведь специальное разрешение, а все
конкуренты были одинокие - немалое преимущество передо мной! Она прилетела
потом самостоятельно и тоже не указала, что к мужу. Мы, впрочем, на Базе
жили, как посторонние, в этом смысле правил не нарушали. Вы первый, кому
признаемся в нашей тайне.
Он говорил, я смотрел на Агнессу. Она попеременно краснела и
бледнела. Разок она перехватила мой настойчивый взгляд - впервые я не
увидел в ее глазах вражды. И это изменение ее отношения не могло быть
вызвано моим бедственным состоянием, вряд ли она горевала, что я скоро
умру. Что-то иное, не просто желание сопровождать мужа да и не стремление
проститься со мной, заставило ее явиться в палату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35