Но она добавила:
- Вы теперь должны быть мягче, господин Штилике. Вы так виноваты
перед Джозефом и Питером-Клодом! Разве случилось бы это несчастье, если бы
вы не разрешили Ирине полететь с вами? Вам так хотелось быть с ней, я
понимаю, Ирина очаровательная женщина... Какой урок для всех нас, господин
Штилике, эта трагедия на Ниобее. Но я прошу вас, от всей души прошу... Вы
понимаете меня?
Это был перебор. Я еле сдерживал бешенство.
- Не понимаю! И, осмелюсь заметить, не нуждаюсь в вашем прощении,
Агнесса. И буду вести себя так, как велит мой разум, а не вы.
Она отшатнулась от меня, как будто я ее ударил. Колокольчики
зазвенели смятенно и громко.
- Ненавижу вас! - сказала она рыдающим шепотом, - Боже, как ненавижу
вас!
- Агнесса, с кем вы шушукаетесь? - донесся из кабинета голос
Барнхауза. - Когда же придет этот ваш любимец Штилике?
- Уже пришел, - сказал я, отворяя дверь.
Барнхауз восседал за своим просторным, как теннисный корт, столом -
лохматый, краснощекий, широкогубый божок какого-то дикарского племени. Он
возложил на стол могучие руки - пятипалые лопаты на длинных толстых
черенках. Глаза его, слишком маленькие для такого обширного лица и
отороченные воспаленными веками, тускло рдели. Мне показалось, что он
напился.
- Не пьян, не пьян! - ответил он на мою невысказанную мысль, -
Законов не нарушаю, можете мне поверить. И другим не позволю. Надышался
сернистого газа. Мальгрем уговаривал не лезть на вулкан, а я полез. Люблю
пламя. И сернистый газ люблю. Но перебрал. Два дня буду ходить осоловелый!
Да, Штилике, беда у нас с вами. Погиб хороший человек. По нашей с вами
вине погиб. Вы разрешили вести жертву на заклание, я предоставил
транспортные средства... в смысле, планетолет, вы понимаете меня?
- Миядзимо еще не погибла, - сказал я. Мной опять овладевало
бешенство.
- Погибнет, куда она денется! Смерть у нее в головах, в саване, машет
косой, скверная старуха! Долго ли смогут ее отпугивать лекарствами и
облучениями? Не делайте таких глаз, Штилике, нехорошо так выщериваться,
поверьте мне. Я не столь воспитан, как Джозеф, у меня без изящества, но
кое-какие правила хорошего тона вызубрил. Особенно с полномочными
уполномоченными... Сочетание слов, Штилике! Люблю внушительные сочетания -
не просто уполномоченный, а еще и полномочный... Еще бы чрезвычайного
добавить, а? Как в старину - чрезвычайный и полномочный посол!..
- Хватит вздора! - прервал я его болтовню..
Он наслаждался моим нетерпением. Я вспомнил слова Теодора Раздорина:
"Пьет с приятелями и закусывает ими". Я не был приятелем Барнхауза, но
закусить мною он, кажется, намеревался. Отравление сернистым газом бывает
похоже на алкогольное опьянение, я часто видел людей, на которых так
действовали вулканические испарения.
- Какой же вздор, Штилике? Не болтовня, нет! Разве я осмелился бы?..
Уже говорил: я - это я, а вы - это вы. Разница! Ваша слава - это же
великое звание, ваша слава, я же все понимаю, Штилике.
- Слава это не звание, а деяние, - сказал я, мне надо было что-то
сказать.
Барнхауз ухватился за случайную подсказку. Он подстерегал момент,
чтобы, забив мне предварительно голову болтовней, удобно повернуть дело.
- Великолепно сказано, Штилике, великолепно! И как верно! Слава - это
деяние. Итак, поговорим о деяниях.
- Слов излишне много пока...
- Тоже верно - многословие! Все верно у вас, полномочный
уполномоченный. Во все вы мигом воспроникаете! Я правильно выразился? А
почему, Штилике? Безгрешность! Абсолютная беспорочность! Не шутите, не
играете в азартные игры, своей жены нет, чужих жен не отбиваете, хоть
временами и бросаете на погибель. В общем, совершенство. Величественная
статуя самого себя!
Я встал. Если бы он сказал еще хоть одно слово, я ударил бы его. Он
тоже поднялся. Барнхауз желал драки. Я глубоко вздохнул, это помогло
сдержаться. Он понял, что перешел межу. Оскорблениями он уже не сыпал. И
ерничания стало меньше.
- Сядьте, Штилике. Итак, мы остановились на деяниях. Я возмущен
распоряжением эвакуировать Ниобею. Бесчеловечный и антигуманный приказ!
То, что он будет настаивать на продолжении работ на Ниобее, я заранее
знал. И заранее готовился противодействовать его просьбам и
доказательствам. Но что он объявит мое решение антигуманным, было
неожиданно.
- Антигуманный приказ! - повторил он с глубокой убежденностью, -
Вижу, вижу - потрясены! Потребуете обоснования?
- Не потребую, а попрошу, - вежливо поправил я. - Я ничего не могу от
вас требовать, вы подчиняетесь Земле, а не мне. Я всегда помню, что вы -
это вы, а я - это я.
- Моими словами заговорили, коллега? Напрасно, ваши авторитетней.
Попробуй я не согласиться с вашими просьбами... нет, не с просьбами, с
деловыми предложениями...
Мне все больше надоедала эта "говорня", так Теодор Раздорин называл
пустое многословие некоторых студентов на экзаменах.
- Если вы считаете своей обязанностью соглашаться с моими
предложениями, то о чем еще говорить?
- О вашей антигуманности, вот о чем. Итак, обоснование, которое вы
ждете. Начну со своего деда, Рейнольда-Кларка Барнхауза, знаменитого
создателя компании "Унион-Космос". Это был самый удивительный человек в
мире, вы ничего о нем не знаете.
- Почему же? Кое-что знаю. Столько легенд ходило о нем! О его
дворцах, яхтах, личном звездолете, о гаремах на Земле и на планетах, о
противниках, которых он безжалостно сшибал со своей дороги.
- Было, было! Ничего не опровергну. Но еще другое было, чего не
знаете, хоть и воспроникающий, как я вас справедливо назвал. Энтузиазм
был, вот что было, Штилике. Энтузиазм, о котором вы и не подозревали и
которого сами лишены. Великое стремление.
- Энтузиазм - какой? Стремление - к чему? К непрерывному обогащению?
К накоплению дворцов, власти, все новых знаков почета?
- К служению человечеству, вот к чему, Штилике, я был ребенком, когда
у этого поразительного человека, моего деда, уже не было того, о чем
ходили легенды, как вы изволили выразиться: ни дворцов, ни яхт, ни
гаремов, ни тысяч слуг. Все отобрали! Все ограбили... огосударствили,
простите, по оплошке употребил любимое словечко деда. Но энтузиастом он
был, энтузиастом остался. Разве вы не знаете, что после перехода компании
"Унион-Космос" в руки государства дед не ушел в отставку, на пенсию, на
"незаслуженный отдых", как многие, а нанялся в тот же им созданный
"Унион-Космос" простым инженером?
- Не простым. Он был выдающийся космостроитель, ваш дед, этого никто
не отрицает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
- Вы теперь должны быть мягче, господин Штилике. Вы так виноваты
перед Джозефом и Питером-Клодом! Разве случилось бы это несчастье, если бы
вы не разрешили Ирине полететь с вами? Вам так хотелось быть с ней, я
понимаю, Ирина очаровательная женщина... Какой урок для всех нас, господин
Штилике, эта трагедия на Ниобее. Но я прошу вас, от всей души прошу... Вы
понимаете меня?
Это был перебор. Я еле сдерживал бешенство.
- Не понимаю! И, осмелюсь заметить, не нуждаюсь в вашем прощении,
Агнесса. И буду вести себя так, как велит мой разум, а не вы.
Она отшатнулась от меня, как будто я ее ударил. Колокольчики
зазвенели смятенно и громко.
- Ненавижу вас! - сказала она рыдающим шепотом, - Боже, как ненавижу
вас!
- Агнесса, с кем вы шушукаетесь? - донесся из кабинета голос
Барнхауза. - Когда же придет этот ваш любимец Штилике?
- Уже пришел, - сказал я, отворяя дверь.
Барнхауз восседал за своим просторным, как теннисный корт, столом -
лохматый, краснощекий, широкогубый божок какого-то дикарского племени. Он
возложил на стол могучие руки - пятипалые лопаты на длинных толстых
черенках. Глаза его, слишком маленькие для такого обширного лица и
отороченные воспаленными веками, тускло рдели. Мне показалось, что он
напился.
- Не пьян, не пьян! - ответил он на мою невысказанную мысль, -
Законов не нарушаю, можете мне поверить. И другим не позволю. Надышался
сернистого газа. Мальгрем уговаривал не лезть на вулкан, а я полез. Люблю
пламя. И сернистый газ люблю. Но перебрал. Два дня буду ходить осоловелый!
Да, Штилике, беда у нас с вами. Погиб хороший человек. По нашей с вами
вине погиб. Вы разрешили вести жертву на заклание, я предоставил
транспортные средства... в смысле, планетолет, вы понимаете меня?
- Миядзимо еще не погибла, - сказал я. Мной опять овладевало
бешенство.
- Погибнет, куда она денется! Смерть у нее в головах, в саване, машет
косой, скверная старуха! Долго ли смогут ее отпугивать лекарствами и
облучениями? Не делайте таких глаз, Штилике, нехорошо так выщериваться,
поверьте мне. Я не столь воспитан, как Джозеф, у меня без изящества, но
кое-какие правила хорошего тона вызубрил. Особенно с полномочными
уполномоченными... Сочетание слов, Штилике! Люблю внушительные сочетания -
не просто уполномоченный, а еще и полномочный... Еще бы чрезвычайного
добавить, а? Как в старину - чрезвычайный и полномочный посол!..
- Хватит вздора! - прервал я его болтовню..
Он наслаждался моим нетерпением. Я вспомнил слова Теодора Раздорина:
"Пьет с приятелями и закусывает ими". Я не был приятелем Барнхауза, но
закусить мною он, кажется, намеревался. Отравление сернистым газом бывает
похоже на алкогольное опьянение, я часто видел людей, на которых так
действовали вулканические испарения.
- Какой же вздор, Штилике? Не болтовня, нет! Разве я осмелился бы?..
Уже говорил: я - это я, а вы - это вы. Разница! Ваша слава - это же
великое звание, ваша слава, я же все понимаю, Штилике.
- Слава это не звание, а деяние, - сказал я, мне надо было что-то
сказать.
Барнхауз ухватился за случайную подсказку. Он подстерегал момент,
чтобы, забив мне предварительно голову болтовней, удобно повернуть дело.
- Великолепно сказано, Штилике, великолепно! И как верно! Слава - это
деяние. Итак, поговорим о деяниях.
- Слов излишне много пока...
- Тоже верно - многословие! Все верно у вас, полномочный
уполномоченный. Во все вы мигом воспроникаете! Я правильно выразился? А
почему, Штилике? Безгрешность! Абсолютная беспорочность! Не шутите, не
играете в азартные игры, своей жены нет, чужих жен не отбиваете, хоть
временами и бросаете на погибель. В общем, совершенство. Величественная
статуя самого себя!
Я встал. Если бы он сказал еще хоть одно слово, я ударил бы его. Он
тоже поднялся. Барнхауз желал драки. Я глубоко вздохнул, это помогло
сдержаться. Он понял, что перешел межу. Оскорблениями он уже не сыпал. И
ерничания стало меньше.
- Сядьте, Штилике. Итак, мы остановились на деяниях. Я возмущен
распоряжением эвакуировать Ниобею. Бесчеловечный и антигуманный приказ!
То, что он будет настаивать на продолжении работ на Ниобее, я заранее
знал. И заранее готовился противодействовать его просьбам и
доказательствам. Но что он объявит мое решение антигуманным, было
неожиданно.
- Антигуманный приказ! - повторил он с глубокой убежденностью, -
Вижу, вижу - потрясены! Потребуете обоснования?
- Не потребую, а попрошу, - вежливо поправил я. - Я ничего не могу от
вас требовать, вы подчиняетесь Земле, а не мне. Я всегда помню, что вы -
это вы, а я - это я.
- Моими словами заговорили, коллега? Напрасно, ваши авторитетней.
Попробуй я не согласиться с вашими просьбами... нет, не с просьбами, с
деловыми предложениями...
Мне все больше надоедала эта "говорня", так Теодор Раздорин называл
пустое многословие некоторых студентов на экзаменах.
- Если вы считаете своей обязанностью соглашаться с моими
предложениями, то о чем еще говорить?
- О вашей антигуманности, вот о чем. Итак, обоснование, которое вы
ждете. Начну со своего деда, Рейнольда-Кларка Барнхауза, знаменитого
создателя компании "Унион-Космос". Это был самый удивительный человек в
мире, вы ничего о нем не знаете.
- Почему же? Кое-что знаю. Столько легенд ходило о нем! О его
дворцах, яхтах, личном звездолете, о гаремах на Земле и на планетах, о
противниках, которых он безжалостно сшибал со своей дороги.
- Было, было! Ничего не опровергну. Но еще другое было, чего не
знаете, хоть и воспроникающий, как я вас справедливо назвал. Энтузиазм
был, вот что было, Штилике. Энтузиазм, о котором вы и не подозревали и
которого сами лишены. Великое стремление.
- Энтузиазм - какой? Стремление - к чему? К непрерывному обогащению?
К накоплению дворцов, власти, все новых знаков почета?
- К служению человечеству, вот к чему, Штилике, я был ребенком, когда
у этого поразительного человека, моего деда, уже не было того, о чем
ходили легенды, как вы изволили выразиться: ни дворцов, ни яхт, ни
гаремов, ни тысяч слуг. Все отобрали! Все ограбили... огосударствили,
простите, по оплошке употребил любимое словечко деда. Но энтузиастом он
был, энтузиастом остался. Разве вы не знаете, что после перехода компании
"Унион-Космос" в руки государства дед не ушел в отставку, на пенсию, на
"незаслуженный отдых", как многие, а нанялся в тот же им созданный
"Унион-Космос" простым инженером?
- Не простым. Он был выдающийся космостроитель, ваш дед, этого никто
не отрицает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35