Такие совещания происходили раз в неделю, и офицерам не составило труда понять, что в обмен на совершенно великолепный завтрак — ибо генеральский шеф-повар пользовался мировой славой — от них требуются доводы, которые помогли бы генералу изложить дуче причины отсрочки наступления. Офицеры полностью приняли правила этой игры, и некоторые их предложения носили, бесспорно, вдохновенный характер. Но теперь даже самая пылкая фантазия уже почти ничего не могла извлечь из истощенной почвы. Генерал медицинской службы решился на всякий случай диагностировать гонорею, подхваченную одним пехотинцем, как «подозрение на оспу», и написал замечательную устрашающую статью об угрозе эпидемии, однако генерал де Боно не был уверен, годится это или не годится. Остро чувствовалась необходимость в чем-то более убедительном. За ликерами и сигарами обсуждалась именно эта проблема, когда вдруг дверь столовой распахнулась и капитан Креспи быстрым шагом направился к генералу, восседавшему во главе стола. Лицо капитана горело, глаза метали молнии, и вообще он был так взволнован, что в комнате, где было полно весьма солидных и слегка опьяневших офицеров, повисло напряженное молчание.
Креспи протянул депешу генералу и, вместо того чтобы, как он и собирался, шепнуть генералу на ухо, выкрикнул с бешенством:
— Паяц!.. Паяц сделал это!
Генерал, встревоженный столь загадочным заявлением, развернул донесение и быстро пробежал его глазами, затем протянул офицеру, который сидел рядом с ним, и закрыл лицо обеими руками.
— Идиот! — простонал он.
Депеша переходила из рук в руки, за столом там и здесь начались возбужденные толки.
— Однако ж, как бы там ни было, ваше превосходительство, но это блистательная победа! — сказал пехотный офицер, и вдруг настроение в столовой резко изменилось.
— Мои самолеты в полной боевой готовности, — вскричал командир авиационной группы, вскакивая из-за стола. — Мы ждем только приказа, чтобы приступить к осуществлению ваших превосходных стратегических планов.
Генерал приоткрыл глаза и смущенно взглянул на него.
— Поздравляю, генерал, — сказал артиллерист, неуверенно поднявшись на непослушные ноги и одергивая гимнастерку. — Великолепная победа!
— О Боже мой, — прошептал де Боно. — Боже мой!
— «Ничем не спровоцированное нападение орды дикарей… — прочитал Креспи вслух выдающееся творение графа Альдо Белли, — мужественно отражено цветом итальянской нации».
— О Господи! — опять сказал де Боно чуть погромче и снова прикрыл глаза.
— Противник потерял почти пятнадцать тысяч убитыми! — воскликнул кто-то
— Шестидесятитысячная армия наголову разбита славными сынами итальянского отечества — фашистами! Прекрасное предзнаменование!
— Вперед, к окончательной победе!
— Выступаем! Выступаем!
Генерал снова открыл глаза.
— Да, — с печалью в голосе согласился он. — Думаю, теперь нам ничего другого не остается.
Третий батальон чернорубашечного полка «Африка» в полном боевом порядке маршировал по песчаному плоскогорью над Колодцами Халди, словно готовясь к смотру. Светлые брезентовые палатки выстроились ровными рядами, вся площадь лагеря была размечена аккуратными линиями, выложенными из белых камней. За двадцать четыре часа под руководством майора Кастелани лагерь принял ухоженный вид постоянного местопребывания. Если бы у майора в распоряжении был еще день-другой, появились бы здесь и дороги, и здания.
Граф Альдо Белли стоял в «роллс-ройсе», который, несмотря на заботы шофера Джузеппе, выглядел весьма печально. Но Джузеппе поставил машину так, что ее изувеченную сторону солдатам не было видно, уцелевший борт он надраил смесью пчелиного воска и метилового спирта, и теперь в солнечных лучах борт сиял как новенький; разбитое ветровое стекло и фары он заменил.
— Солдаты! Сейчас я прочитаю вам послание, которое получил всего час назад, — прокричал граф, и строй заинтересованно пошевелился. — Это личное послание мне от Бенито Муссолини.
— Ду-че, ду-че, ду-че! — скандировал батальон в унисон, как хорошо сыгравшийся оркестр.
Граф поднял руку, призывая к тишине, и приступил к чтению.
— «Сердце мое переполняется гордостью, когда я думаю о боевых свершениях храбрых сынов Италии, детей фашистской революции, солдат моих…»
На этих словах голос графа слегка дрогнул.
Когда чтение было закончено, солдаты разразились восторженными кликами, многие подбрасывали в воздух каски. Граф вышел из «роллс-ройса» и смешался со своими людьми, он плакал, обнимал одного, целовал другого, пожимал руки направо и налево, потом скрестил свои над головой и, потрясая ими на манер чемпиона в спортивном состязании, кричал: «Победа за нами!» и «Лучше смерть, чем бесчестье!», пока не охрип, после чего и был уведен в свою палатку двумя приближенными офицерами.
Стакан граппы быстро восстановил силы графа, и он излил вслух презрение истинного воина на радиограмму генерала де Боно, полученную вместе с хвалебной песней дуче.
Де Боно был встревожен и глубоко опечален, когда обнаружил, что офицер, которого он почитал за никчемного повесу, оказался настоящим сорвиголовой. Но, учитывая личное послание дуче к графу, он не мог, не совершив чудовищной политической бестактности, отозвать его обратно в главную ставку и взять под свое крыло с тем, чтобы впредь не допускать таких сногсшибательных подвигов.
Графу удалось приобрести репутацию самостоятельного командира. Муссолини упрекал де Боно в медлительности, а действия графа расценил как образец преданности долгу и верного служения. Он прямо приказывал генералу оказать графу поддержку при его выдвижении в ущелье Сарди и выделить ему все необходимые подкрепления.
Поэтому де Боно отправил графу длинную радиограмму, в которой призывал его к осторожности и умолял продвигаться вперед не иначе как после тщательной разведки, а также всемерно укрепить фланги и тыл.
Если бы этот совет пришел на сорок восемь часов раньше, Альдо Белли воспринял бы его с превеликим энтузиазмом. Но теперь, после грандиозной победы у Колодцев Халди и поздравительного послания дуче, граф совершенно преобразился. Он почувствовал вкус воинской славы и узнал, как легко она достается. Теперь он знал, что его противник — племя первобытных чернокожих людей в длинных ночных рубашках с музейными раритетами вместо оружия, и стоило его бравым солдатам открыть огонь, как они покорно обратились в бегство и падали, падали…
— Господа, — обратился он к своим офицерам, — сегодня я получил от де Боно шифрованную радиограмму, в которой он сообщает, что итальянская армия выступает в поход. Сегодня в двенадцать часов, — он взглянул на ручные часы, — то есть ровно через двенадцать минут, ее передовые отряды начнут форсировать реку Мареб и выступят на Аддис-Абебу, столицу дикарей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Креспи протянул депешу генералу и, вместо того чтобы, как он и собирался, шепнуть генералу на ухо, выкрикнул с бешенством:
— Паяц!.. Паяц сделал это!
Генерал, встревоженный столь загадочным заявлением, развернул донесение и быстро пробежал его глазами, затем протянул офицеру, который сидел рядом с ним, и закрыл лицо обеими руками.
— Идиот! — простонал он.
Депеша переходила из рук в руки, за столом там и здесь начались возбужденные толки.
— Однако ж, как бы там ни было, ваше превосходительство, но это блистательная победа! — сказал пехотный офицер, и вдруг настроение в столовой резко изменилось.
— Мои самолеты в полной боевой готовности, — вскричал командир авиационной группы, вскакивая из-за стола. — Мы ждем только приказа, чтобы приступить к осуществлению ваших превосходных стратегических планов.
Генерал приоткрыл глаза и смущенно взглянул на него.
— Поздравляю, генерал, — сказал артиллерист, неуверенно поднявшись на непослушные ноги и одергивая гимнастерку. — Великолепная победа!
— О Боже мой, — прошептал де Боно. — Боже мой!
— «Ничем не спровоцированное нападение орды дикарей… — прочитал Креспи вслух выдающееся творение графа Альдо Белли, — мужественно отражено цветом итальянской нации».
— О Господи! — опять сказал де Боно чуть погромче и снова прикрыл глаза.
— Противник потерял почти пятнадцать тысяч убитыми! — воскликнул кто-то
— Шестидесятитысячная армия наголову разбита славными сынами итальянского отечества — фашистами! Прекрасное предзнаменование!
— Вперед, к окончательной победе!
— Выступаем! Выступаем!
Генерал снова открыл глаза.
— Да, — с печалью в голосе согласился он. — Думаю, теперь нам ничего другого не остается.
Третий батальон чернорубашечного полка «Африка» в полном боевом порядке маршировал по песчаному плоскогорью над Колодцами Халди, словно готовясь к смотру. Светлые брезентовые палатки выстроились ровными рядами, вся площадь лагеря была размечена аккуратными линиями, выложенными из белых камней. За двадцать четыре часа под руководством майора Кастелани лагерь принял ухоженный вид постоянного местопребывания. Если бы у майора в распоряжении был еще день-другой, появились бы здесь и дороги, и здания.
Граф Альдо Белли стоял в «роллс-ройсе», который, несмотря на заботы шофера Джузеппе, выглядел весьма печально. Но Джузеппе поставил машину так, что ее изувеченную сторону солдатам не было видно, уцелевший борт он надраил смесью пчелиного воска и метилового спирта, и теперь в солнечных лучах борт сиял как новенький; разбитое ветровое стекло и фары он заменил.
— Солдаты! Сейчас я прочитаю вам послание, которое получил всего час назад, — прокричал граф, и строй заинтересованно пошевелился. — Это личное послание мне от Бенито Муссолини.
— Ду-че, ду-че, ду-че! — скандировал батальон в унисон, как хорошо сыгравшийся оркестр.
Граф поднял руку, призывая к тишине, и приступил к чтению.
— «Сердце мое переполняется гордостью, когда я думаю о боевых свершениях храбрых сынов Италии, детей фашистской революции, солдат моих…»
На этих словах голос графа слегка дрогнул.
Когда чтение было закончено, солдаты разразились восторженными кликами, многие подбрасывали в воздух каски. Граф вышел из «роллс-ройса» и смешался со своими людьми, он плакал, обнимал одного, целовал другого, пожимал руки направо и налево, потом скрестил свои над головой и, потрясая ими на манер чемпиона в спортивном состязании, кричал: «Победа за нами!» и «Лучше смерть, чем бесчестье!», пока не охрип, после чего и был уведен в свою палатку двумя приближенными офицерами.
Стакан граппы быстро восстановил силы графа, и он излил вслух презрение истинного воина на радиограмму генерала де Боно, полученную вместе с хвалебной песней дуче.
Де Боно был встревожен и глубоко опечален, когда обнаружил, что офицер, которого он почитал за никчемного повесу, оказался настоящим сорвиголовой. Но, учитывая личное послание дуче к графу, он не мог, не совершив чудовищной политической бестактности, отозвать его обратно в главную ставку и взять под свое крыло с тем, чтобы впредь не допускать таких сногсшибательных подвигов.
Графу удалось приобрести репутацию самостоятельного командира. Муссолини упрекал де Боно в медлительности, а действия графа расценил как образец преданности долгу и верного служения. Он прямо приказывал генералу оказать графу поддержку при его выдвижении в ущелье Сарди и выделить ему все необходимые подкрепления.
Поэтому де Боно отправил графу длинную радиограмму, в которой призывал его к осторожности и умолял продвигаться вперед не иначе как после тщательной разведки, а также всемерно укрепить фланги и тыл.
Если бы этот совет пришел на сорок восемь часов раньше, Альдо Белли воспринял бы его с превеликим энтузиазмом. Но теперь, после грандиозной победы у Колодцев Халди и поздравительного послания дуче, граф совершенно преобразился. Он почувствовал вкус воинской славы и узнал, как легко она достается. Теперь он знал, что его противник — племя первобытных чернокожих людей в длинных ночных рубашках с музейными раритетами вместо оружия, и стоило его бравым солдатам открыть огонь, как они покорно обратились в бегство и падали, падали…
— Господа, — обратился он к своим офицерам, — сегодня я получил от де Боно шифрованную радиограмму, в которой он сообщает, что итальянская армия выступает в поход. Сегодня в двенадцать часов, — он взглянул на ручные часы, — то есть ровно через двенадцать минут, ее передовые отряды начнут форсировать реку Мареб и выступят на Аддис-Абебу, столицу дикарей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116