Доныне дивлюсь я странному стечению обстоятельств, сплетшему такую сложную сеть событий.
Отец мой был страстный охотник, и мы с Фрэнсисом оба унаследовали его склонность, но увлечение наше было еще острей и восторженней. Эдинбург, где довольно сносно зимой и весной, летом становится неприятен, а осенью это самое унылое ejour , на какое только может быть осужден смертный. Все увеселительные заведения закрыты из порядочного общества никого в городе не остается, а те, кто не имеет возможности уехать, скрываются в каком-нибудь укромном уголке, словно стыдятся, что их могут увидеть на улице. Дворяне отправляются в свои поместья, горожане — на морские купанья, адвокаты разъезжаются по судебным округам, стряпчие — к своим сельским клиентам, и все вообще — на охоту. Мы, горестно чувствовавшие, как зазорно оставаться в городе во время мертвого сезона, не без труда добились от графа разрешения поехать в какое-нибудь глухое местечко, где можно стрелять дичь, если только нам удастся получить на это разрешение просто как английским студентам Эдинбургского университета, не ссылаясь на что-либо иное.
В первый год нашей ссылки мы ездили в горные местности Шотландии, но так как нашей охоте всячески препятствовали лесные сторожа и их помощники, на второй год мы обосновались в деревушке Сент-Ронан, где тогда не было курорта, фешенебельной публики, игорных столов, не было и никаких чудаков, кроме полоумной старухи — хозяйки гостиницы, в которой мы поселились. Местечко пришлось нам по вкусу. Наша хозяйка поддерживала дружеские связи с неким стариком, доверенным лицом одного дворянина, не живущего в своем поместье, — так получили мы разрешение охотиться на его землях, которым и воспользовались — я с большим увлечением, Фрэнсис с несколько меньшим. Нрава он был задумчивого, довольно замкнутый и часто предпочитал охоте одинокие прогулки среди красивого дикого ландшафта, окружающего деревушку. Кроме того, он любил рыбную ловлю — нелепейшую из людских забав это тоже способствовало тому, что мы очень часто блуждали порознь. Меня это, пожалуй, даже устраивало: не то чтобы я в то время ненавидел Фрэнсиса, не то чтобы общество его было мне противно — нет, просто неприятно постоянно быть с человеком, чьи интересы, на мой взгляд, находились в полном противоречии с моими. Кроме того, я даже несколько презирал его за, видимо, все усиливающееся у него равнодушие к охоте.
Но у этого джентльмена вкус был лучше, нежели я думал: если он не охотился за куропатками среди холмов, так зато выследил в лесу фазана.
Кларе Моубрей, дочери владельца сент-ронанского поместья, которое отличалось не столько доходностью, сколько живописностью, было в то время лет шестнадцать воображению трудно представить себе более живую в своей непосредственности и более прекрасную лесную нимфу, чем была она, неискушенная, как ребенок, во всем, что касалось мирских дел, но с острым, как игла, умом во всем, чему ей удалось обучиться ни от кого не ждавшая зла и по природе обладавшая жизнерадостным складом ума, который вносил оживление и веселье всюду, где бы она ни появилась. Делала она что хотела, следуя лишь своим влечениям: отец ее, довольно угрюмый и ворчливый старик, был прикован подагрой к своему креслу, а единственная ее подружка, девушка более низкого звания, привыкла с почтением относиться ко всем причудам мисс Моубрей, сопутствуя ей, правда, во всех ее пеших и верховых прогулках, но и не помышляя о том, чтобы препятствовать ее прихотям и забавам.
Пустынность этой местности (в то время) и простота ее жителей делали подобные блуждания, видимо, вполне безопасными. Фрэнсис — везло же ему, собаке! — сделался спутником обеих девушек благодаря вот какому случаю. Мисс Моубрей и подружка се переоделись крестьянками, чтобы подшутить над семьей одного довольно состоятельного фермера. Проказа эта вполне удалась, и они возвращались домой после захода солнца, как вдруг им повстречался деревенский парень, своего рода Гарри Джекил, который, пропустив предварительно один-два стакана виски, не распознал за крестьянским платьем голубую кровь и пристал к дочери сотни благородных предков, словно она простая молочница. Мисс Моубрей стала громко возмущаться, спутница ее принялась кричать вот тут-то появился кузен Фрэнсис с ружьем за плечами и вскоре обратил мужлана в бегство.
Таково было начало знакомства, которое стало уже довольно близким, когда я его обнаружил. Прекрасная Клара поняла, видимо, что бродить по лесам под охраной более безопасно, чем одной, и мой начитанный и чувствительный родич сделался почти что постоянным ее спутником. В их возрасте естественно было, что они не так-то скоро поймут друг друга, однако полное доверие и близость установились между ними еще до того, как я услышал об их встречах.
Здесь, Гарри, мне придется сделать паузу и заключение послать тебе в другом конверте. Рана в локоть, которую я получил в тот день, отдается в кончиках пальцев, и ты, уж пожалуйста, не слишком брани меня за почерк».
Глава 26. ПРОДОЛЖЕНИЕ ПИСЬМА
Как! Сам я должен размотать пред всеми
Клубок своих безумств?
Шекспир
«Берусь снова за перо, Гарри, чтобы сообщить тебе, не скрывая, какое я испытал изумление, когда Фрэнсис, вынужденный к тому обстоятельствами, посвятил меня в свою любовную интригу. Мой степенный кузен влюбился! Он уже на краю пропасти — тайного брака! Он, который по любому поводу (что отнюдь не улучшало наших взаимоотношений) читал мне наставления насчет сыновнего долга, готов и сам сбросить докучливую узду! Никогда в жизни не сумел бы я сказать, какое чувство во мне тогда преобладало — изумление или злорадство. Я попытался говорить с ним так же, как он говорил со мной, но либо моим речам не хватало убедительности, либо он не способен был внимать голосу рассудка. Он настаивал на том, что положение у нас с ним не одинаковое, что злополучные обстоятельства его рождения (как он выразился), во всяком случае, делают его хотя бы до некоторой степени независимым от воли отца, что один из родственников по матери завещал ему небольшое состояние, которое мисс Моубрей согласилась с ним разделить, и, наконец, что он нуждается не в советах моих, а в помощи. Поразмыслив с минуту, я пришел к убеждению, что поступил бы неблаговидно не только по отношению к нему, но и к самому себе, если бы отказался всеми силами содействовать его планам, столь соответствующим сыновнему долгу. Мне вспомнились все слышанные от высокородного нашего батюшки обличения шотландских и вообще всяческих тайных браков — обличения тем более пылкие, что, может быть, по этой части он сам был не совсем безупречен. Я вспомнил, что мой степенный братец всегда ходил в любимчиках, вспомнил также — да как можно было их забыть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
Отец мой был страстный охотник, и мы с Фрэнсисом оба унаследовали его склонность, но увлечение наше было еще острей и восторженней. Эдинбург, где довольно сносно зимой и весной, летом становится неприятен, а осенью это самое унылое ejour , на какое только может быть осужден смертный. Все увеселительные заведения закрыты из порядочного общества никого в городе не остается, а те, кто не имеет возможности уехать, скрываются в каком-нибудь укромном уголке, словно стыдятся, что их могут увидеть на улице. Дворяне отправляются в свои поместья, горожане — на морские купанья, адвокаты разъезжаются по судебным округам, стряпчие — к своим сельским клиентам, и все вообще — на охоту. Мы, горестно чувствовавшие, как зазорно оставаться в городе во время мертвого сезона, не без труда добились от графа разрешения поехать в какое-нибудь глухое местечко, где можно стрелять дичь, если только нам удастся получить на это разрешение просто как английским студентам Эдинбургского университета, не ссылаясь на что-либо иное.
В первый год нашей ссылки мы ездили в горные местности Шотландии, но так как нашей охоте всячески препятствовали лесные сторожа и их помощники, на второй год мы обосновались в деревушке Сент-Ронан, где тогда не было курорта, фешенебельной публики, игорных столов, не было и никаких чудаков, кроме полоумной старухи — хозяйки гостиницы, в которой мы поселились. Местечко пришлось нам по вкусу. Наша хозяйка поддерживала дружеские связи с неким стариком, доверенным лицом одного дворянина, не живущего в своем поместье, — так получили мы разрешение охотиться на его землях, которым и воспользовались — я с большим увлечением, Фрэнсис с несколько меньшим. Нрава он был задумчивого, довольно замкнутый и часто предпочитал охоте одинокие прогулки среди красивого дикого ландшафта, окружающего деревушку. Кроме того, он любил рыбную ловлю — нелепейшую из людских забав это тоже способствовало тому, что мы очень часто блуждали порознь. Меня это, пожалуй, даже устраивало: не то чтобы я в то время ненавидел Фрэнсиса, не то чтобы общество его было мне противно — нет, просто неприятно постоянно быть с человеком, чьи интересы, на мой взгляд, находились в полном противоречии с моими. Кроме того, я даже несколько презирал его за, видимо, все усиливающееся у него равнодушие к охоте.
Но у этого джентльмена вкус был лучше, нежели я думал: если он не охотился за куропатками среди холмов, так зато выследил в лесу фазана.
Кларе Моубрей, дочери владельца сент-ронанского поместья, которое отличалось не столько доходностью, сколько живописностью, было в то время лет шестнадцать воображению трудно представить себе более живую в своей непосредственности и более прекрасную лесную нимфу, чем была она, неискушенная, как ребенок, во всем, что касалось мирских дел, но с острым, как игла, умом во всем, чему ей удалось обучиться ни от кого не ждавшая зла и по природе обладавшая жизнерадостным складом ума, который вносил оживление и веселье всюду, где бы она ни появилась. Делала она что хотела, следуя лишь своим влечениям: отец ее, довольно угрюмый и ворчливый старик, был прикован подагрой к своему креслу, а единственная ее подружка, девушка более низкого звания, привыкла с почтением относиться ко всем причудам мисс Моубрей, сопутствуя ей, правда, во всех ее пеших и верховых прогулках, но и не помышляя о том, чтобы препятствовать ее прихотям и забавам.
Пустынность этой местности (в то время) и простота ее жителей делали подобные блуждания, видимо, вполне безопасными. Фрэнсис — везло же ему, собаке! — сделался спутником обеих девушек благодаря вот какому случаю. Мисс Моубрей и подружка се переоделись крестьянками, чтобы подшутить над семьей одного довольно состоятельного фермера. Проказа эта вполне удалась, и они возвращались домой после захода солнца, как вдруг им повстречался деревенский парень, своего рода Гарри Джекил, который, пропустив предварительно один-два стакана виски, не распознал за крестьянским платьем голубую кровь и пристал к дочери сотни благородных предков, словно она простая молочница. Мисс Моубрей стала громко возмущаться, спутница ее принялась кричать вот тут-то появился кузен Фрэнсис с ружьем за плечами и вскоре обратил мужлана в бегство.
Таково было начало знакомства, которое стало уже довольно близким, когда я его обнаружил. Прекрасная Клара поняла, видимо, что бродить по лесам под охраной более безопасно, чем одной, и мой начитанный и чувствительный родич сделался почти что постоянным ее спутником. В их возрасте естественно было, что они не так-то скоро поймут друг друга, однако полное доверие и близость установились между ними еще до того, как я услышал об их встречах.
Здесь, Гарри, мне придется сделать паузу и заключение послать тебе в другом конверте. Рана в локоть, которую я получил в тот день, отдается в кончиках пальцев, и ты, уж пожалуйста, не слишком брани меня за почерк».
Глава 26. ПРОДОЛЖЕНИЕ ПИСЬМА
Как! Сам я должен размотать пред всеми
Клубок своих безумств?
Шекспир
«Берусь снова за перо, Гарри, чтобы сообщить тебе, не скрывая, какое я испытал изумление, когда Фрэнсис, вынужденный к тому обстоятельствами, посвятил меня в свою любовную интригу. Мой степенный кузен влюбился! Он уже на краю пропасти — тайного брака! Он, который по любому поводу (что отнюдь не улучшало наших взаимоотношений) читал мне наставления насчет сыновнего долга, готов и сам сбросить докучливую узду! Никогда в жизни не сумел бы я сказать, какое чувство во мне тогда преобладало — изумление или злорадство. Я попытался говорить с ним так же, как он говорил со мной, но либо моим речам не хватало убедительности, либо он не способен был внимать голосу рассудка. Он настаивал на том, что положение у нас с ним не одинаковое, что злополучные обстоятельства его рождения (как он выразился), во всяком случае, делают его хотя бы до некоторой степени независимым от воли отца, что один из родственников по матери завещал ему небольшое состояние, которое мисс Моубрей согласилась с ним разделить, и, наконец, что он нуждается не в советах моих, а в помощи. Поразмыслив с минуту, я пришел к убеждению, что поступил бы неблаговидно не только по отношению к нему, но и к самому себе, если бы отказался всеми силами содействовать его планам, столь соответствующим сыновнему долгу. Мне вспомнились все слышанные от высокородного нашего батюшки обличения шотландских и вообще всяческих тайных браков — обличения тем более пылкие, что, может быть, по этой части он сам был не совсем безупречен. Я вспомнил, что мой степенный братец всегда ходил в любимчиках, вспомнил также — да как можно было их забыть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153