— Ну а другой?
— Вы знаете, что они были раньше знакомы? Кажется, де Греф — способный человек. Некоторые даже уверяют, что он мог бы, если захотел, стать одним из лучших художников своего поколения.
— А он этого не хочет?
— В конце концов, он со всеми перессорился, да еще увез девушку из почтенного бельгийского семейства.
— Знаю.
— Так вот, когда де Греф приехал в Париж, он устроил выставку своих работ в маленьком зале на улице Сены. Продать ничего не удалось, и в день закрытия выставки голландец сжег все свои полотна. Некоторые уверяют, что у него на лодке происходили настоящие оргии. Он иллюстрировал эротические книжки, которые продают из-под полы. На это он, главным образом, и жил. Вот и все, шеф. Теперь я сижу у телефона и дожидаюсь звонка из Остенде. У вас там все в порядке?
Через стекло кабины м-р Пайк показал Мегрэ часы.
На них было ровно пять, и англичанин удалился по направлению к вилле майора.
Комиссар сразу повеселел; ему даже показалось, что У него начинается отпуск.
— Ты передал мои поздравления Жанвье? Позвони моей жене и попроси, пожалуйста, от моего имени, чтобы она навестила его жену и отнесла ей подарок или цветы. Только, ради Бога, не серебряный стаканчик.
Он опять остался наедине с Аглаей, отделенный от нее только решетчатой перегородкой. Девушка явно веселилась. Нисколько не стесняясь, заявила:
— Интересно бы посмотреть какую-нибудь книжку с иллюстрациями де Грефа. Как вы думаете, они у него с собой, на лодке? — Затем, без всякого перехода, продолжала: — Забавно! Оказывается, ваша профессия намного легче, чем думают. Со всех сторон к вам стекаются сведения. Так вы считаете, что убил кто-то из них двоих?
На ее конторке стоял большой букет мимоз и мешочек с конфетами, который она протянула комиссару.
— Здесь у нас так редко что-нибудь случается! Что касается господина Филиппа, то я забыла вам сказать: он много пишет. Я, конечно, писем его не читаю. Он бросает их в ящик, но я узнаю его почерк и чернила. Не знаю почему, но он пользуется только зелеными.
— Кому же он пишет?
— Фамилий не помню, но пишет он всегда в Париж. Время от времени отправляет письмо своей матери. Письма, которые он посылает в Париж, гораздо толще.
— А много корреспонденции он получает?
— Довольно много. Кроме того, журналы и газеты.
Ежедневно для него приходит что-нибудь печатное.
— Ну а миссис Уилкокс?
— Она тоже много пишет: в Англию, на Капри, в Египет. Я особенно запомнила Египет, потому что позволила себе попросить у нее марки для моего племянника.
— По телефону она звонит?
— Звонила раза два-три из кабины и всегда заказывала Лондон. К сожалению, я не понимаю по-английски. — И добавила: — Я сейчас буду закрывать. Мне полагается закрыть, уже пять. Но если вы хотите остаться, чтобы ждать разговора…
— Какого разговора?
— А разве месье Люка не сказал, что он позвонит вам, как только получит сведения из Остенде?
Вероятно, она была не опасна, однако во избежание разговоров Мегрэ предпочел не оставаться с ней наедине. Аглая была удивительно любопытна. Например, она задала ему такой вопрос:
— А своей жене вы не будете звонить?
Мегрэ предупредил ее, что, если его вызовут по телефону, он будет на площади, недалеко от «Ковчега», и, покуривая трубку, спокойно спустился к тому месту, где разыгрывалась партия в шары. Теперь он мог вести себя совершенно непринужденно, ведь рядом не было м-ра Пайка, который наблюдал за каждым его словом и жестом. Ему тоже очень хотелось поиграть в петанк, и он несколько раз задавал вопросы относительно правил игры.
Комиссар был очень удивлен, когда убедился, что дантист, которого все называли Леоном, оказался первоклассным игроком. Сделав вприпрыжку три шага, он попадал на расстоянии двадцати метров в шар противника, который откатывался вдаль, а сам зубной врач принимал скромный вид, как будто считал свой подвиг чем-то совершенно естественным.

Комиссар зашел в кафе выпить стаканчик белого и застал Шарло у игрального автомата, в то время как его приятельница, сидя на банкетке, рассматривала иллюстрированный журнал.
— А где же ваш приятель? — удивился Поль.
Для м-ра Пайка это, наверное, тоже было чем-то вроде отпуска. Он находился в обществе соотечественника.
Мог говорить на родном языке, употребляя выражения и остроты, понятные только бывшим воспитанникам одного и того же колледжа.
Предвидеть прибытие «Баклана» было нетрудно.
Каждый раз наблюдалось одно и то же: на площади словно возникало некое течение, устремлявшееся вниз, к морю. Проходили люди, все они направлялись к гавани. Потом, когда катер подваливал к причалу, наступал как бы отлив. Те же люди проходили в обратном направлении, а вместе с ними вновь прибывшие с чемоданами и пакетами.
Мегрэ тоже пошел по направлению к морю, рядом с мэром, толкавшим свою неизменную ручную тележку. Он сразу увидел на палубе «Баклана» инспектора и Жинетту, которых можно было принять за двух приятелей. Там были и рыбаки, возвращавшиеся с похорон, и две старые девы, туристки, направлявшиеся в «Гранд-отель».
В группе людей, встречавших «Баклан», комиссар узнал Шарло, который пришел вслед за ним и так же, как он, выполнял, казалось, некий ритуал, сам не очень-то в него веря.
— Ничего новенького, шеф? — поинтересовался Леша, едва ступив на берег. — Если бы вы знали, какая там жара!
— Все прошло хорошо?
Жинетта, конечно, оставалась с ними. Она казалась очень усталой. Во взгляде ее сквозила тревога.
Все трое направились к «Ковчегу», и Мегрэ казалось, что он уже с давних пор ежедневно проходит этот путь.
— Хотите пить, Жинетта?
— Охотно выпила бы аперитив.
Они пили его вместе, на террасе, и Жинетта всякий раз смущалась, когда чувствовала на себе взгляд Мегрэ.
А он задумчиво уставился на нее, как человек, мысли которого далеко.
— Я поднимусь к себе, — сказала она, ставя на стол пустую рюмку.
— Вы позволите мне подняться вместе с вами?
Леша, почуяв что-то новое, пытался отгадать, в чем дело, но не осмеливался задавать комиссару вопросы.
Он остался за столиком, а Мегрэ поднялся по лестнице вслед за Жинеттой.
— Знаете, — сказала она, когда они вошли в комнату, — я ведь действительно хочу переодеться.
— Это меня не стесняет.
Она пыталась пошутить:
— А если стесняет меня? — Однако она тут же сняла шляпу. — Все-таки мне очень тяжело. По-моему, Марселен жил здесь счастливо.
Должно быть, по вечерам в это время Марселей тоже играл в шары на площади в лучах заходящего солнца.
— Все были с ним очень милы. Его здесь любили.
Она поспешно сняла корсет, оставивший глубокие следы на ее молочно-белой коже. Мегрэ, повернувшись к ней спиной, смотрел в окошко.
— Вы помните вопрос, который я вам задал? — спросил он безразличным тоном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34