Нога могла подвести его каждую минуту. Со времени припадка, случившегося три года тому назад, когда ему пришлось пролежать девять недель в постели, а затем некоторое время в шезлонге, походка его все еще не стала нормальной. Левая нога двигалась как-то неуверенно, мышцы ее ослабели. Она слушалась его не сразу, на каждом шагу судорожно дергалась, норовила ступить куда-то в сторону, и помешать этому он был не в силах.
- Я стал ходить вразвалку, по-утиному, - пошутил он как-то.
В ответ никто не улыбнулся. Лишь он один не придавал болезни серьезного значения и все же с неотступным вниманием следил за тем, что в нем происходило.
Это случилось однажды утром во время прогулки, и погода была приблизительно такая же, как сегодня. Правда, в то время он гулял больше и спускался к самому морю, туда, где берег носит название Ложбины Кюре.
До тех пор его беспокоило лишь сердце, иной раз оно пошаливало, и врачи советовали не переутомляться. Ему никогда не приходило в голову, что ноги, а тем более руки могут ему тоже отказать.
Был март, погода стояла ясная и холодная, вдали можно было разглядеть белые утесы берегов Англии. Вдруг он почувствовал в левой ноге, где-то под кожей, от бедра и ниже, жжение и легкое покалывание. Нога немного занемела, как бывает, например, если долго сидишь у печки или у горящего костра.
Без всякого беспокойства, испытывая лишь любопытство к тому, что с ним происходит, он продолжал идти, опираясь на свою неизменную палку (газеты называли ее "посохом пилигрима"), но когда машинально потер бедро свободной рукой, то очень удивился. Казалось, он коснулся инородного тела. Ощупав собственную ногу, помяв ее, он убедился, что она оставалась словно картонной.
Возможно, ему стало немного страшно. Он обернулся к мадам Бланш, чтобы сказать о случившемся, но в ту же минуту нога отказала, перестала его слушаться, и он как подкошенный упал на тропу.
Он не испытывал боли, не чувствовал опасности, а лишь сознавал смешное положение, в котором очутился совершенно неожиданно из-за ноги, зло подшутившей над ним.
- Помоги-ка мне, Эмиль, - проговорил он, протягивая руку.
В палате депутатов, где большинство было друг с другом на "ты", он всем говорил "вы". Даже своей кухарке Габриэле, прослужившей у него более сорока лет. Свою секретаршу он называл по фамилии-Милле-ран, как называл бы мужчину-секретаря, и никогда не обращался к ней на "ты". А мадам Бланш неизменно оставалась для него мадам Бланш.
- Вы не ушиблись?
Он заметил, что наклонившаяся к нему сиделка побледнела - впервые с тех пор, как он ее знал,-но не придал этому значения.
- Не поднимайтесь покамест, - посоветовала она, - скажите сначала...
Он силился с помощью Эмиля подняться на ноги, однако взгляд его стал несколько напряженным, и голос вопреки обыкновению прозвучал нетвердо, когда он бросил:
- Забавно, она меня больше не слушается... У него не было больше левой ноги - она не принадлежала ему, она ему отказала!
- Посадите его, Эмиль. Надо пойти за...
Мадам Бланш, конечно, уже все поняла, как позднее поняли и другие. Фюмэ, прекрасно знавший, какой у него характер, предложил как-то раз откровенно объяснить ему положение вещей. Он ответил категорическим отказом. Он отвергал болезнь. Он знать ее не хотел и ни на одно мгновение не полюбопытствовал заглянуть хотя бы в одну из принадлежавших ему медицинских книг.
- У тебя хватит сил понести меня, Эмиль?
- Конечно, господин Премьер-министр.
Мадам Бланш запротестовала. Но он настаивал на своем. Привести сюда автомобиль было невозможно, тропа для этого была слишком узкой. Значит, пришлось бы идти за носилками, вернее всего к кюре, у которого они должны быть на случай похорон.
Он предпочитал держаться за шею Эмиля - тот был крепкий, коренастый, со стальными мускулами.
- Если ты устал, положи меня на траву.
- Ничего, выдержу!
Габриэла, стоя на пороге кухни, смотрела, как они возвращаются. В ту пору Мари еще не наняли ей в подмогу.
Не прошло и получаса, как доктор Гаффе, которому, очевидно, пришлось гнать машину на бешеной скорости, стоял у его изголовья.
Он почти сразу же вызвал из Руана доктора Лалинда.
Приблизительно в четыре часа, поглядев на свою руку, Премьер-министр нашел, что она стала какой-то странной. Он начал по-ребячьи перебирать пальцами, но, против обыкновения, пальцы привычно не сгибались.
- Посмотрите-ка, доктор!
Но это не удивило ни Гаффе, который не поехал завтракать в Гавр, ни Лалинда, который явился к двум часам, а затем долго разговаривал по телефону с Парижем.
Позже он узнал, что в течение нескольких дней у него был остановившийся взгляд и кривой рот.
- Местный, односторонний паралич, не правда ли?
Он говорил с трудом. Ему не ответили ни да, ни нет, но сам профессор приехал в тот же вечер, за ним следовала карета скорой помощи, и Премьер-министра, врачей и сиделку отвезли в Руан.
- Даю вам слово, дорогой мой Премьер-министр, - говорил Фюме, - вас не будут держать в клинике против вашей воли. Никто не собирается укладывать вас в больницу. Просто вам необходимо сделать рентген и разные анализы, а это невозможно в домашних условиях...
Против ожидания, воспоминание обо всем этом не было для него неприятным. Он безучастно, как бы со стороны рассматривал их всех: Гаффе, который перестал волноваться, только когда появился Лалинд, разделивший с ним ответственность; Лалинда, рыжего, розовощекого, голубоглазого, с густыми нависшими бровями, изо всех сил старавшегося выглядеть уверенным в себе; наконец, самого мэтра Фюмэ, главного врача, привыкшего к больным знаменитостям и появлявшегося в сопровождении почтительной свиты учеников, ходившей за ним по пятам от кровати к кровати во время больничного обхода.
Когда врачи отходили в угол, чтобы шепотом посовещаться между собой, он развлекался тем, что подробно изучал характеры всех троих. Мысль о смерти ни на одно мгновение не приходила ему в голову.
В ту пору ему было семьдесят восемь лет. Когда его привезли в руанскую больницу, раздели и стали готовить к рентгену, первым его вопросом было:
- А агенты последовали за нами?
Никто о них не подумал, но, вероятно, они уже были здесь, по крайней мере один из них, так что в министерстве внутренних дел уже, несомненно, все известно.
Ему пришлось пережить несколько неприятных минут, особенно когда делали спинальную пункцию и когда приступили к энцефалограмме. Однако он не переставал шутить и к четырем часам утра, в то время как в лаборатории решалась его судьба, попросил принести ему бокал шампанского.
Самым комичным было то, что шампанское для него нашли в одном из руанских ночных кабаков, пользовавшихся дурной славой, а послали за ним, по всей вероятности, одного из агентов, одного из его "сторожевых псов", как он называл их иногда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35